Человек в моей голове

– Зрачки не реагируют на свет. Эшли, ты видишь темноту?

– Нет, скорее размытые цветные пятна. Я вижу, как вы шевелитесь, но картинка не собирается.

– Похоже что глазные мышцы отключились. Зрачок не фокусируется, яблоко не поворачивается. Ситуация хуже буквально с каждой минутой.

– Что вы увидели, доктор? Что показало КТ? – я была готова сорваться в истерику.

– Я пока не готов сказать, что же именно я увидел. Мне нужно время проанализировать результаты.

– А у меня есть, это время? – горькая усмешка тронула мои губы.

– Есть. Но не очень много.

* * *

Меня вернули в палату, подключив к портативному монитору. Сеанс гипнотерапии было решено проводить под наблюдением врачей.

Доктор Пристли пришёл примерно через час, дав возможность мне подремать и отдохнуть от происшествия на КТ. Вместе с ним зашёл и доктор Блум. Собранный и серьёзный, он сел за столик в палате, соединив пальцы на руках подушечками. Минуту помолчав, он сказал:

– Говорить буду сразу с вами обоими. Итак, по крови анализ чистый. ДНК-патологии и каких-либо мутаций генов наши генетики не выявили. Это хорошо. Но на КТ есть отклонения. Есть повреждения коры головного мозга. Кое-где повреждены сосуды, также нарушена иннервация глаз. Это обратимо, лечение выпишем. Вы будете видеть.

Сложно сказать, что было причиной. Клиническая картина не подходит однозначно ни под одно заболевание. Знаете, признаюсь, я подозревал даже шизофрению, деменцию и Альцгеймера. Но это не они. А что именно – я не знаю. Как вам могу помочь именно я – не знаю тоже. В моих силах лишь симптоматическое лечение: стимуляция мозгового обращения и электрофизиотерапия для поддержания нейронных связей. Но это не решит проблему в корне, так как разрушение происходиточень быстро. Такое лечение поможет, только если остановить этот процесс разрушения. Я могу только погрузить в глубокую искусственную кому, чтобы "заморозить" вас. Но это не лечение, а передышка. В этом нет смысла в нашем случае. Вызывает опасение то, что на КТ буквально месячной давности всё чисто. Что бы это ни было, оно развивается стремительно. И это оставляет нам крайне мало времени на раздумья. Возможно имеет смысл проконсультироваться с кем-то ещё.

– Не нужно пока, – перебил его доктор Пристли. Я понял и услышал вас, коллега. Спасибо, что попытались и дали пищу для размышлений. Но раз уж вы теперь причастны к лечению этой девушки и связаны врачебной тайной, вы должны тоже всё узнать.

Метроном начал отсчёт.

Тик-так…, тик-так…

***

По мере погружения Эшли в гипноз глаза Блума все больше округлялись.

Когда глаза юной девушки открылись, он обмер, увидев того самого старика.

– Привет, док. Давно не виделись. Да и сейчас не особо тебя вижу. Что происходит?

– Здравствуйте, Анатолий. Мозг Эшли повреждён. И ей хуже с каждой минутой. У меня есть теория. Я полагаю, что причиной её состояния является ваш внутренний конфликт. И я считаю, что только вы сами в состоянии помочь себе и ей.

– Она – это я. И я уже умирал. Не думаю, что в этот раз будет страшнее. Вы что-то узнали об Анне, док? Вы проверили мои слова?

– Да, проверили. Молодой человек Эшли, Марк, делал запрос в Архив Мёльна. И получил исчерпывающий ответ. Но прежде, чем я что-то вам расскажу, развейте и иные мои сомнения.

– Если ты подтвердил мои слова документом, в чем ты ещё сомневаешься?

– Дело в том, что информация об Анне могла быть известна Эшли из открытых источников. Всё то, что вы нам рассказали, удачно вписывается в картину школьного доклада об Анне Нойманн. Но вот беда – Эшли не помнит ни слова оттуда, в отличие от её одноклассников. Потому что Эшли была… Как бы это выразиться… Не онлайн.

– Я понимаю, к чему ты клонишь, док. Но я не альтер-эго. Я не выхожу на свет, отдельно от неё. И понятия не имею, о чем ты говоришь.

– Её неосведомленность могла быть следствием и другого. Она могла просто отключиться в состояние ступора, и никто не понял, что произошло. У подростков в порядке вещей сидеть на занятиях с отсутствующим видом и стеклянным взглядом. Но я должен знать наверняка. Напомню, я врач. И мне запрещено верить во всякую мистику.

– Я понял, док. Ты хочешь меня о чем-то спросить, что знала бы только реальная личность? Спрашивай. Мне нечего скрывать.