Вечный сон

С разочарованным вздохом Анэ переворачивается, накрываясь поплотнее мягким покрывалом. И кое-что понимает.

Эта мысль приходит неожиданно. Анэ смотрит на стену, на которой виднеется маленькое красное пятно. Она думает о пятнах крови на одежде отца, затем о его лице, затем – об их снежной хижине, холодной и пустой.

И все становится так просто.

Анэ медленно поднимается с кровати. Садится, опускает ноги и встает – по комнате раздается неприятный скрип.

Отца больше нет. Его придавило тогда снегом и чьей-то силой.

А это значит…

Это значит, что она в этом мире одна.

Анэ рассеянным взглядом скользит по своим ногам, меховому ковру, окну, за которым – темнота. Только светятся столбы, которые Тупаарнак назвала фонарями. В их желтом свете мелькают редкие снежинки.

О том, что спустя двести лет отец точно мертв, она старается не думать и переводит свои мысли в совсем другое русло – Анэ теперь одна. И эта мысль наполняет ее одновременно и страхом, и необычным спокойствием. Непонятная смесь чувств едва-едва теплится в груди.

Сделав глубокий вдох, Анэ медленно выходит из комнаты. Открывает и закрывает дверь. Идет по темному коридору, едва видя собственные руки, и доходит до конца. Нащупывает анораки и шкуры, висящие на стене, и вслепую хватает какую-то из меховых одежд. Натягивает ее на себя, чувствуя знакомую шкуру тюленя, нажимает на холодную ручку и с усилием открывает входную дверь.

За дверью – темнота, которую рассеивает теплый свет фонарей. Серая земля слегка припорошена снегом. Анэ вздрагивает, пытаясь закрыться руками от холода, но потом еще сильнее расставляет руки. Выходит за порог, тихо прикрыв за собой дверь.

Впереди – два стройных ряда домов. Серая улица. Промозглая земля и холодный воздух, от которого Анэ становится только спокойнее. Она подставляет ему лицо и тихо улыбается, пытается представить, что маленькие дома улыбаются в ответ. Но она слышит лишь крики в одном из домов – и звонкие, дрожащие звуки ударов. Плач, разрезающий тишину. Не желая вслушиваться, Анэ начинает быстро спускаться мимо них, уже не глядя ни на какие стены и окна.

Из черноты неба выглядывает луна – это брат бежит от вечно мстящей ему сестры-солнца. Потом он исчезнет, и на небо выступит сестра – она гонится за ним, пытаясь убить, но никогда не настигнет.

Анэ вспоминает. Каждую ночь она спала с отцом в хижине. Каждую ночь – под контролем все ее действия, каждый вздох. И хотя отец редко что-либо говорил, она чувствовала, как он смотрит, даже как думает. Его присутствия было достаточно, чтобы Анэ держала в напряжении тело и прокручивала в голове только самые хорошие, правильные мысли – на случай если он умеет их читать. Сжимала в руках свои бесчисленные амулеты – запрятанные под кроватью, вплетенные в волосы, повисшие у нее на шее. Если напрячься, то и теперь можно представить холод китовой кости на беззащитной коже. Оставшись без амулетов, Анэ чувствует себя особенно слабой.

Воспоминания все еще отдают глухой болью, но вместе с ними приходит и новое чувство свободы. Оно разливается по телу, наполняет сердце легкостью и теплом.

Инунек, как и место, где она сама выросла, рассыпается по холму десятками жилищ. Пройдя мимо уже знакомых разноцветных рядов, Анэ понимает, что начинает спускаться. Дорога уводит влево, мимо домов побольше, по сравнению с которыми Анэ чувствует себя самым маленьким существом на свете.

И очень быстро она выходит к морю.

Оглядывается назад – багровый дом Анингаака почти не заметен, вместо него виднеются лишь большие строения желто-зелено-синего цветов.

А на берегу стоят большие лодки. Такие длинные, что Анэ становится не по себе. И море у кромки потрескалось, и вдалеке, в глубине черной воды, медленно проплывают льдины.

Анэ медленно садится на холодные камни. Взгляд ее целиком прикован к льдинам. Белые круги на черной воде. Едва-едва видные искры в лунном свете.

Вдыхая морозный воздух, Анэ пытается по-новому почувствовать свое тело. Разминать руки и ноги, щупать тяжелые длинные волосы, гладить щеки. Она не может этого объяснить – но ее тело теперь другое, и дело не только во внезапной свободе. Оно дрожит, оно пульсирует, оно едва не искрится подобно волнам. Хочется отмахнуться от мыслей о ритуале и его последствиях – но вспоминается только жгучая резкая боль.

Анэ оглядывается по сторонам – ничего и никого. Все тихо и спокойно, так, как и должно быть. В будущем у воздуха совершенно другой запах – неприятный, отдающий пылью и грязью, но этот запах кажется ей самым лучшим на свете. И теперь, наблюдая за небом и льдом, Анэ понимает, насколько устала. Отойдя от берега, она пробует лечь на заснеженные камни – и ворочается долго, прежде чем нащупать спиной ровный участок. Накрывает себя тяжелым меховым капюшоном, кутается в анорак и в конце концов перестает что-либо видеть. Телу тепло, его не касается даже ветер.

Последнее, чего хочет Анэ, – это вернуться в темноту, за стены дома, где она лежала каждую ночь, все годы своей жизни. Здесь, под открытым небом, новое чувство свободы можно ощутить и вдохнуть полной грудью. Анэ медленно проваливается в тревожный сон, из мутной пелены которого пробиваются крики отца и тягучая ритуальная песня.

1800, 19 апреля, 21:00

В снежной хижине[3 - Иглу – это ошибочное название для таких жилищ, сами же гренландцы называют их снежными хижинами.] тихо и спокойно.

Анэ разглядывает белый потолок, пытаясь найти в нем что-то новое, незамеченное за зиму. Но видит лишь засохшие красные пятна, почти корочки – знакомые настолько, что она с закрытыми глазами может указать их точное расположение. Крови в хижине пролилось много.

Этим Анэ и занимается весь день – лежит, рассматривает и напевает что-то себе под нос, тихо-тихо, чтобы никто ее точно не услышал.

Отец ушел рано утром, сказав ей лежать и ждать, – и Анэ лежит и ждет. Она привыкла занимать себя простыми делами, и главное – не жаловаться.

Но когда раздаются тяжелые шумные шаги, она встает с лежанки и застывает на месте, выпрямив спину. Ждет. Отец придет и затопит в лампах китовый жир, и ей наконец-то не придется мерзнуть, кутаясь в меховые одеяла.

Но отец приходит с кое-чем другим.

Еле-еле его крупная фигура проталкивается в маленький вход хижины, и вот он уже распрямляется, вырастает над Анэ. Она ловит на себе его взгляд: внимательный, строгий, и глаза его немного сужаются, готовясь выхватывать из тьмы любые признаки опасности. Спустя бесконечно долгое мгновение – взгляд прикован к ее лицу, губы и брови неподвижны, на ресницах застыл иней, – отец тяжело вздыхает и делает шаг вперед.

А вместе с ним в хижину заходит трясущийся карлимаацок[4 - Оживленный мертвец, которого гренландские шаманы использовали в своих ритуалах.] – голый, ростом чуть ниже самого отца. С него клочьями свисает синяя кожа, обнажая серые кости. Он идет медленно, едва передвигая мертвыми ногами, а в руках держит окровавленные медвежьи шкуры – их так много, что они кажутся Анэ кучкой старых покрывал.

– Сегодня во всем слушайся меня. Нас ждет важный ритуал: я на тебя рассчитываю.

Анэ кивает, не решаясь оторвать от него взгляд. И опирается ладонями о лежанку, готовая по первому приказу встать и пойти на помощь.

Отец никогда раньше не просил его слушаться. Эта просьба всегда была приказом и висела в воздухе – сгущалась, охватывала Анэ с ног до головы, приковывала к месту. С самого детства она знала: отцу нельзя сопротивляться. Поначалу в ней зарождались слабые ростки свободы – но и они растворились и умерли, когда отец спас соседнее поселение от голода. То было жестокое, злое время, когда все киты исчезли, а олени и медведи ушли из тех земель. Местный ангакок давно умер, не оставив ученика, а охотники стали погибать один за другим. Лишенные еды и надежды, люди пришли к отцу Анэ и попросили помощи. И эти гости, и соседи Анэ – все взрослые и дети наблюдали, как отец много часов стоял коленями в снегу, стонал от боли и шептал что-то неразборчивое. Долгие, холодные часы. И очнувшись, он четко назвал имена людей, прогневавших духов и обрекших поселение, и приказал им оставить все свое имущество и перебраться в другие края.

Люди послушались его беспрекословно. С тех пор соседнее поселение процветало, Анэ же поняла – что бы отец ни делал, его будут слушаться и ему будут благодарны. Потому что только он способен протянуть невидимую связь между ними и духами, от которых зависит будущее людей. Только он. Тогда еще маленькая Анэ пришла к мысли, что отец может и ее лишить тех скудных вещей, что ей принадлежали, и прогнать из дома, обречь на холод, голод и одиночество. И люди его послушают. Согласятся.

Потому что ангакок – это сила, власть и страх, соединенные в человеке.

Отец вытаскивает из-за спины мешок и с громким звоном сбрасывает его на землю. Он садится на снежный пол и начинает разбирать предметы – амулеты, маски, кинжалы и окровавленные шкуры. На мгновение в его пальцах мелькнул моржовый мочевой пузырь и несколько медвежьих зубов – и чем больше Анэ за ними наблюдает, тем сильнее нарастает в ее теле тревога. Потеют ладони, громче бьется сердце. И огонь в жировой лампе танцует все быстрее, отражаясь в глазах отца и снежных стенах.

Карлимаацок громко сипит, все так же стоя на входе в хижину, – Анэ старается на него не смотреть, но все равно иногда поднимает взгляд и видит, как светятся его пустые глазницы. Она знает, для чего дух понадобился отцу, – только самые сильные ритуалы требуют его присутствия. Мертвый свет внутри него зажжет черное пламя и даст ангакоку невиданную мощь. Анэ не хочет даже знать, какой ритуал получится с его помощью, но она не может убежать, не может закрыться от этого знания и предстоящей ночи.

– Что мы будем делать? – тихо спрашивает Анэ, и не надеясь, что отец ее услышит.

– Садись рядом, – отвечает он, не смотря на дочь.

Анэ тут же подходит к нему и садится, плотно прижав ладони к коленям.

Она молча наблюдает за отцом – он ловко собирает предметы в кучу, отталкивая ненужные. Руки у него большие, крепкие и покрытые шрамами – Анэ помнит, как много раз он ранил себя на охоте и в ритуалах.

– Ты же помнишь, ради чего нужны были все наши ритуалы? И все эти люди.

Анэ хорошо знает этот голос. Он спрашивает только для того, чтобы ее проверить.

– Чтобы ты стал настоящим могущественным ангакоком.

– Но ты понимаешь, для чего это необходимо? – спрашивает он, по-прежнему не глядя ей в глаза.

– Это нужно для силы. Любая сила требует жертв.

– На моем месте ты бы сделала то же самое?

Анэ кивает, но поняв, что отец по-прежнему на нее не смотрит, спохватывается и несколько раз говорит «да».