Вечный сон

Да, да, да.

Руки отца останавливаются, застывая над горой амулетов.

– Я убил несколько медведей и моржей.

Он поворачивается к ней лицом и смотрит, смотрит в глаза. Анэ не смеет отвести взгляд.

– Но не отпустил их души.

Анэ вздыхает – в теле зарождается тягучая серая грусть, что сливается с кожей, становится неизменной ее частью. Тяжелый взгляд отца выдержать невозможно. Взгляд сам опускается на пол, и вот она уже снова разглядывает одинокий белый снег.

– Я держу их души. Крепко, не бойся. Они нам понадобятся для ритуала.

Отец кладет тяжелую руку ей на колено – и Анэ вздрагивает. Его кожа ощущается как холодный камень, и даже сквозь одежду она чувствует, знает, что руки его опять ледяные и липкие от крови.

– Напомни мне, какое слово неприемлемо в этой хижине?

Анэ сглатывает и протягивает сквозь силу:

– Слово «нет», отец.

– Хорошо, – кивает он и возвращается к амулетам. – Сегодня будет хороший день, но я не хочу, чтобы ты его испортила. У нас, кроме друг друга, никого нет. Мы как киты, которых хотят проткнуть гарпуном и погрузить в сон навсегда… Два кита, плывущие по морю. Ведь все, чего мы с тобой хотим, – это просто выжить и чтобы никто не причинил нам вреда. Но этот мир, Анорерсуак… мир жесток. Слышишь меня?

– Да.

Оторвавшись от амулетов, отец со вздохом поднимается и идет к полкам. В углублениях хижины он достает один большой бубен – светло-бежевый, безупречно чистый, такой тяжелый, что даже ему приходится крепко сжимать его в руках.

– Мой отец рассказывал мне легенду… а ему – его отец. – Он возвращается к Анэ и садится на землю.

Руки его медленно гладят кожаную поверхность бубна – Анэ смотрит на них в упор, на каждую морщину, на грязь под ногтями, на что угодно, лишь бы не встречаться с ним взглядом.

– Про маленькую девочку, которая выросла в красавицу. Много кто хотел связать с ней жизнь, но она отказывала всем. А с наступлением весны треснули и двинулись льды, и к девушке прилетел ворон. Тяжелая тогда выдалась зима, и ворон смог пленить девушку своими обещаниями… пообещал большую теплую хижину, бесконечный жир и пищу в миске, самые мягкие шкуры. И она согласилась. Ушла от отца вместе с вороном в его земли и прожила там год… да только земли оказались неприветливыми, холодными. Совсем не такими, какие обещал ей ворон. Хижины были построены из мелких рыбьих шкурок, что пропускали ветер и снег, а есть ей давали самую скудную пищу что у птиц получалось выловить… Знаешь, что случилось потом?

Анэ вздрагивает и поднимает взгляд на его лицо. В черных глазах блестит свет китового жира. Огонь слегка подрагивает, разрезая холодную тьму. Анэ накрывает одной ладонью другую, заставляя себя не дрожать, и вертит головой – хотя она знает эту историю, как знает ее любой, кто живет на этой земле.

– Отец пришел за ней. Он ее спас. Но девушка эта… она навсегда осталась злой. Злой на отца, на ворона, на всех, кто позволил этому случиться. Прежней она больше никогда не была. – Отец тяжело вздыхает, проводя руками по лицу.

Анэ неотрывно смотрит на одинокий бубен, наполовину скрытый тьмой, наполовину – освещаемый дрожащим огнем из лампы. Она медленно протягивает пальцы к огню и благодарно вздыхает, чувствуя, как они наполняются желанным теплом.

– Если бы девушка эта послушалась отца… если б не была такой упрямой… все было бы по-другому. Она никогда не поддалась бы ворону, жила бы с кем-нибудь, родила бы детей и умерла спокойно. А все потому, что она была глупой девушкой. Юной совсем, как ты.

– Юные девушки должны слушаться отца, – шепотом повторяет Анэ фразу, что раз за разом вбивал ей в голову отец.

– Правильно, – довольно говорит он и быстро поднимается на ноги. – Тогда давай начинать подготовку.

Карлимаацок рычит – и Анэ вздрагивает, закрывает рот руками, чтобы не заплакать и не закричать. Слабости отец не приемлет. Но она не может сдержать горячие слезы, понимая, что мертвец наблюдает за ней своими светящимися глазами и с него медленно скатываются клочья кожи, которые ей потом придется убирать. Сделав над собой большое усилие, Анэ смаргивает последние слезы, быстро протирает лицо и кивает. Она готова.

Вечный танец

Камень размером с поселок резко падает вниз.

Дрожит земля, и тело Анэ подпрыгивает. Она открывает глаза и, не успев распознать ничего вокруг, быстро вытирает лицо от снега. Ее анорак, ноги, обувь, волосы – все покрылось толстым снежным слоем, от которого стучат зубы и пробирается до самых костей холод.

Анэ шепчет имя отца, но рядом никого нет. И все – камни, землю, холмы – занесло снегом, который скатывается с крыш цветных домов.

Камень ей всего лишь приснился, а гром и дрожь земли – нет. Они здесь, наяву, на самом деле.

Анэ натягивает шерстяной капюшон как можно ниже, держа его обеими руками. Зубы стучат нестерпимо: постоянно ударяются друг о друга и болят. Расталкивая ногами толщу снега и безостановочно чихая, Анэ пытается идти – но ее тут же отталкивает ветер.

Мгновение – и над поселком уже поднимается настоящая буря. Летит снег, разносятся слепящие искры. Анэ протирает глаза заснеженными руками, пытаясь понять, не сон ли это, но вокруг действительно разрастается буря, холодная и жестокая, а она слишком, слишком далеко от багрового дома.

Анэ растерянно оглядывается назад, на море. Сверкающие льдины на черной воде. Небо вновь разрывает гром – и Анэ закрывает руками уши, зажмуривается крепко-крепко и еле удерживается ногами на дрожащей снежной земле.

«Надо вернуться, – безостановочно думает она. – Надо вернуться».

Анэ заставляет себя опустить руки, глубоко выдохнуть и повернуться к домам. Впереди – сплошные сугробы. Она пробирается к холму, утопая ногами в снегу, с усилием поднимая их перед каждым шагом. Зубы стучат так, что Анэ почти ничего не слышит. Завывает ветер. Где-то далеко воют и бьются на цепи собаки.

Время замедляется. Анэ сосредотачивается на дыхании – вдох, выдох, как можно громче и глубже. Кажется, что она идет уже не один час. Ветер нарастает, хлещет по открытым щекам, – но она старается ни на что не обращать внимания, лишь смотреть вперед, в белую бурю, в которой летают бесконечные искры.

И по-прежнему чихает. Дыхания не хватает, в носу постоянно зудит, горят щеки. Но необычайно сильные ноги несут Анэ вперед, и, когда она думает, что больше не сможет и прямо сейчас повалится в сугроб, у нее неожиданно появляются новые силы.

Кто же так прогневал духов?

У первых домов виднеется черная фигура. Большая и высокая. Тень бежит сквозь белую пелену. Анэ останавливается, выставив вперед руки, и постепенно узнает в белом полотне бури лицо Анингаака. В искрах оно кажется почти зловещим – серьезное, сосредоточенное, с блестящими от слез глазами.

– Анингаак? – кричит Анэ, впервые называя его по имени.

И тут же закашливается, и легкие обжигает ледяной воздух, и ей приходится закрыть руками лицо, чтобы хоть как-то согреться.

Он молча пробегает мимо. Когда Анэ успокаивается и оглядывается в поисках Анингаака – его черная фигура оказывается далеко впереди, он зачем-то бежит к морю.

Трясется земля. Завывает ветер. Лязгают цепи собак.

Анэ открывает рот, чтобы позвать его еще раз, но тут же замолкает, представляя на месте Анингаака отца. Сосредоточенного ангакока лучше не трогать.

И пока Анэ вновь идет, раздирая ногами снег и бурю, она держится за воспоминания о светлой кухне, о запахе костного жира, о мягком теплом одеяле. То, где она окажется совсем скоро, – если только перенесет бурю, проберется к дому сквозь искры.

Хочется исчезнуть. Хочется стать маленькой снежинкой в буре, дожидаясь, когда отец – нет, Анингаак – их всех спасет.

И тогда она слышит стук.

Земля трясется еще сильнее, и Анэ уже еле держится на ногах. Она тут же оборачивается на этот стук – и видит, как с соседнего холма на берег спускаются скелеты. Высокие, черепами едва не достающие до гор, виднеющихся позади. Они танцуют и бьют костями в свои собственные лопатки, быстро передвигают длинные костяные ноги – и с каждым их шагом все сильнее трясется земля.

Ачкийини. Четыре духа, несущие бурю, раздор и смерть.

Анэ слышит, как громко они стучат. Как беспорядочно двигаются их кости. Как они приближаются к ангакоку, стоящему у моря.

На мгновение Анэ представляет, как на том же берегу стоит ее отец и готовится к нападению. Как беспомощно выглядывает из снега его черная макушка. Как Анэ стоит, покрытая медвежьими шкурами, и не двигается, не бежит, не пытается помочь.