Салфур: Тайны Запретного Леса

– Ты готова подвергнуть свою жизнь опасности, Ниса? – вдумчиво произнес Бран, внимательно посмотрев на вздрагивающую от осеннего ветра белокурую девочку.

– Я готова, – неуверенно проговорила Ниса, вставая с сырой лесной почвы и отряхивая свое порядком испачкавшееся платьице. – Думаю, мы сейчас же должны отправиться за растениями, пока Девин будет следить за бедняжкой Арин, – она погладила рыжеволосую девочку по макушке, оставив на ее побледневшем лбу маленький теплый поцелуй.

– Фицджеральд, ты идешь с нами?

Фиц лениво приподнялся на локтях, затем, как плохой театрал, с пережимом охнул и вновь плюхнулся на землю под укрывающие от назойливого дождя кроны взлохмаченных листьев ярко-бордового пузыреплодника.

– Как ты можешь просить меня о таком? Разве не видишь, что я слишком слаб и едва могу ходить? – он жалостно посмотрел в сторону детей, надеясь, что плохая игра убедит их оставить его под сенью кустарных листьев.

– Ну и черт с тобой, трус! – выкрикнула Ниса, с презрением посмотрев на распластавшегося на глинистой влажной земле парня. – Никто не будет мешаться под ногами. Девин, следи за этим пройдохой, чтобы ничего дурного не вытворил, а мы с Браном отправимся за этими чудными лекарственными растениями.

Бран почесал свой слегка вздернутый подбородок и, кивнув своим мыслям, сказал:

– Нам нужно что-то оставлять по дороге, чтобы была возможность вернуться обратно и не заплутать в лесу. Что-то, что хотя бы слегка заметно в темноте.

Ниса, ни секунды не думая, с силой оторвала от подола и причудливых рукавов своего платья посеревшую от мокрой грязи, прежде меловую ткань.

– Это подойдет?

– Думаю, да. Мы можем отрывать по лоскутку и привязывать к ветвям деревьев. На темном фоне белая ткань должна выделяться, – заключил Бран, хлопнув своим кулаком по ладони другой руки.

– Мы пошли, а ты, Девин, будь начеку. Если что, кричи. Надеюсь, мы сможем тебя услышать и вернуться к этой прогалине.

Девин лишь неуверенно кивнул, прильнув к вздыхающей от боли Арин. Затем, когда Ниса и Бран наконец скрылись за корявыми ветвями жутких, чернеющих своими темно-зелеными иглами елей, он предался своим основательным соображениям. Все его мысли сейчас были направлены на одну лишь Арин. Он размышлял о том, почему до смерти, до исступления боится потерять эту маленькую рыжеволосую девочку. В нем таилось пробирающее до самого основания чувство, заполняющее его до краев, подобно тому, как липкий каштановый мед заполняет дубовый бочонок. Нет, это было далеко не влечение первой, обманчивой влюбленности. Не симпатия к ее очаровательному личику с заплаканными темно-карими глазами, очаровывающими своей прозрачностью и легкой болезненной припухлостью. Не желание окунуться в ее благоухающую, бронзовую копну непослушных волос. Не влечение к ее юному телу с раздавшимися подвздошными косточками, теплой и липкой от пота веснушчатой шеей и слегка виднеющимся за тонким льняным платьицем нежно-розовым, налитым переходным возрастом бюстом. Это было иное чувство, более сложное для ясного понимания. Ощущение настоящей ответственности за ее жизнь. Но отчего он был так полон этим желанием?

Посмотрев на вяло свисающие вдоль девичьего тела руки и слегка приоткрытый в стенаниях рот, Девин неожиданно осознал истинное происхождение своих чувств. Он будто вновь стал юным мальцом, упрямо читающим канон, стоя на ободранных коленках, и просившим Богиню Нанну о помиловании, о выздоровлении, о жизни. Арин была одухотворенным напоминанием о его давно покоящейся на деревенском кладбище под сенью цветущих румянцем кремово-розовых пионов младшей сестре Сьюлин. Тогда, семью годами ранее, он не смог испросить для нее прощения. Глядя в ее очаровательное личико, еще не успевшее принять окончательную форму и стать по-настоящему девичьим, но уже увядающее на глазах, подобно бабочке-однодневке, от необратимой болезни, Девин не мог сделать ровным счетом ничего. Все семейство Линчей спешно готовило поминальную по еще не отошедшей в иной мир Сьюлин, пока он неустанно просил ее побороть тиф и выжить любой ценой.

Сейчас он был совсем не тем юным глупым мальчишкой, который уповал и сетовал на молитвы и бога. Девин знал, что может надеяться лишь на человеческие силы и возможности, а не на эфемерных повелителей мира. На собственной характер и недюжинную смелость.

– Я хочу немного вздремнуть. Покараулишь наш с Арин сон, крепыш? – ядовито бросил Фиц, перекатываясь с одного бока на другой. – Все же именно ты виноват в том, что я такой ослабленный.

– Хорошо, – спокойно ответил Девин, не желающий снова натворить дел, о которых впоследствии станет жалеть. Ночь была ему не товарищем, а доверять свой покой и покой Арин такому человеку, как Фиц, было, как минимум, неразумно.

Оранжево-золотые ажурные листья, тихонько перешептываясь, спадали с древесных ветвей и, кружась в удивительно завораживающем танце, скользили над запрокинутой к звездному небосводу головой Девина. Казалось, лес таил в себе множество загадок и был одним чудным двуликим существом. Одно его лицо было мрачным и пугающим хвойным, вечнозеленым монстром, окутанным воем, цоканьем и иными, угнетающими естество, животными звуками. А другое – девственно-ярким, бурым, алым и янтарным. Молодой девой, дарящей путникам мир и покой. И обе эти личности были по-разному, по-особенному притягательны для Девина, таившего в своей широкой душе толику романтизма и сентиментальности.

Ночь в бодрствовании обещала тянуться мучительно долго, но разве мог Девин, ощущая это безмятежное умиротворение, не поддаться сладким объятиям дурманящего разум Морфея?

Глава 5

Ниса и Бран спешно шли по темным закоулкам мрачного лесного лабиринта, попутно оставляя на каждой низко растущей ветви – будь то спаленное осенней сухостью дерево или всего лишь пушистый кустарник – оторванные светло-серые кусочки ткани. Они не знали, смогут ли отыскать необходимые для скорого излечения Арин травы, но чувство надежды и неутомимая тяга помочь борющейся с болезнью девочке вела их дальше, вглубь чащобы, несмотря на голод, жажду, свинцовую боль в мышцах и нечеловеческую усталость, вызванную долгой и мучительной дорогой. Глаза их с тяжелыми сонными веками вязко слипались, а увесистые головы коротко кивали, клонясь ко сну, и только мелко моросящий дождь слегка бодрил уставших путников своей леденящей осенней влагой. Пугающие звуки становились все громче, сбрасывая с себя ореол таинственности и постепенно обрастая мышцами, костями, кровью и плотью. Ниса часто вздрагивала при всяком, неожиданно проявляющемся лесном шорохе или хрусте, будто за каждым из чахлых кизилов притаилось нечто опасное. Но вскоре понимала, что это злодей-ветер играет с ней в свою причудливую игру, стараясь спугнуть и довести девочку до умопомрачения. Прищурив глаза, она изучала густые глинистые овраги и маленькие, набухшие от сырости, омертвевшие кусочки коры, валяющиеся прямо под ее истоптанными в кровь ногами.

– Напомни-ка мне, Бран, что именно мы ищем? – спросила Ниса, умышленно нарушив царившую между ними оглушающую тишину.

Бран вздрогнул от внезапно обращенного к нему голоса, затем, быстро собравшись, дабы не разрушить иллюзию своей решительности, и немного приосанившись ответил:

– Я не совсем в этом уверен, но, кажется, доктор Рэй говорил однажды, что будра плющевидная помогает при переломах. Думаю, мы сразу ее приметим, если увидим. Это многолетнее растение выглядит как обыкновенный сорняк.

Ниса слегка сморщила свой крохотный белый носик, ей было холодно. Все ее льняное платье налилось мокрыми холодными каплями, затекающими под воротник, вышитый белой нитью, и доходящими до неприкрытых частей тела.

– Боюсь, это мне совсем ни о чем не говорит. Тут этих сорняков пруд пруди и каким образом я должна понять, какой из них это бу… бу… Короче говоря, эта белиберда, а какой – обыкновенная амброзия?

Бран слегка усмехнулся. Порой он забывал, что далеко не всем людям известны виды, свойства и внешний вид различных трав и растений. Более того, подобных ему и лекарю Рэю, ведущему свою врачебную деятельность в Ардстро, людей, всерьез интересующихся травничеством, можно по пальцам пересчитать.

– Прости, что не ясно изъясняюсь, у меня это часто бывает, – сказал Бран, подойдя к девочке чуть ближе, чтобы она могла расслышать его сниженный на полтона говор и хоть на минуту почувствовать себя в безопасности.

– У этой, как ты выразилась, белиберды фиалковые соцветия и крошечные ярко-зеленые лепестки, растопыренные во все стороны, отдаленно напоминающие четырехлистный клевер.

При упоминании изумрудного цвета Бран тут же почувствовал, как приятная боль кольнула его сердце. Он корил себя, что не смог сказать вслух «ярко-зеленые, большие лепестки, прямо как твои глаза, Ниса», но продолжал прокручивать это сравнение в своей голове.

– Также нам нужен дудник лесной как жаропонижающее и гусиная лапка. Она поможет снять боль.

– Мы будем искать в лесу гусей? Как лапа бедной птицы, которой здесь и в помине нет, поможет Арин? – переспросила Ниса, в изумлении приподняв брови.

– Конечно же, нет, – неуверенно ответил Бран, и его губы невольно тронула легкая улыбка. – Это такое растение – гусиная лапка или иначе лапчатка гусиная. Оно довольно распространено в лесистой местности, думаю, нам не составит труда его найти.

– И все равно ничегошеньки не понимаю, – буркнула Ниса, опустив белесые, вымокшие под дождем ресницы. – Что-ж, будем руководствоваться твоими знаниями. Все же Ава не зря назвала тебя юным гением, – девочка немного дернулась при упоминании имени хозяйки дома на отшибе леса, ей до сих пор было довольно жутко вспоминать случившиеся с ними события.

– Разве можно доверять мнению чудной колдуньи? – набравшись смелости и воспользовавшись их с Нисой уединенным положением, позволил себе колкую шутку Бран.

Он искренне желал развеселить белокурую девочку. Сам того не понимая, Бран был в полной и бесповоротной мере очарован ею. Все в ней было для юноши невероятно чарующим. Но более всего парня обескураживал ее сильный, даже совсем не принятый в женском обществе, характер. В его груди, голове, да и во всем его существе зарождалось чувство, но пока он о нем даже не догадывался. Брану казалось, что все это игра. Игра его отвыкшего от общения разума, подталкивающая к проявлению эмоций и симпатии к другому, совершенно не походившему на него самого, человеку. Ниса слегка усмехнулась. Кажется, этими словами он все же смог растопить эфемерную стену льда, ненадолго вставшую между ними.

Вой ветра усиливался с каждым шагом, пройденным путниками, колыхая оставленные на ветвях тонкие бесформенные полоски льняной ткани. Атмосфера была не самой подходящей для личного диалога, но Бран, осмелевший от своевременно брошенной сатиры, все же снова позволил себе высказаться.

– Ниса, послушай, я понимаю, что это совершенно не мое дело, но меня съедает любопытство, – аккуратно начал он, стараясь не отпугнуть девочку и не позволить ей увильнуть от его следующего вопроса. – Мне весьма интересно, почему вы с Фицем похожи друг на друга, как две капли воды?

Ниса отвела в сторону взгляд ярко-зеленых глаз и, сомкнув руки в тугой узел на груди, протяжно вздохнула. «Вот и все, теперь она просто закроется от тебя. Лучше бы ты вовсе молчал», – пронеслось в голове у Брана, и огонек надежды на такое желанное им раскрепощение Нисы тут же погас в его груди.

– Это ты верно подметил. Мы двоюродные брат и сестра по материнской линии, – шепнула в ответ Ниса.

Было заметно, что этот разговор не доставляет ей ни малейшего удовольствия, более того, если бы не их уединение, она бы вовсе не стала на него отвечать. Но в белокурой красавице таилось и иное, совсем уж противоречивое чувство, сокрытое глубоко в недрах девичьих мыслей. Создавалось ощущение, что Нисе жизненно необходимо было выговориться, рассказать о том, что ее гложет, что терзает ее разум. И раз на это фактически подтолкнул ее именно Бран, то он и должен стать человеком, которому можно доверить свою тайну.

– А я почему-то думал, что вы брат и сестра по крови. То есть, самые что ни на есть родные, – заинтересованно, но очень тактично заметил Бран.

– Лучше бы так и было, – хмыкнула Ниса себе под нос, продолжая смыкать над грудью обруч, сооруженный из собственных рук.

– Отчего ты так думаешь? Вроде бы у вас не самые теплые отношения, – сказал Бран, нервно потирая ладони, будто между ними был тонкий березовый прутик, и он ревностно пытался разжечь костер. Затем парень немного пришпорил себя, вспоминая о том, что доверие Нисы очень легко потерять. Каждое его слово может стать последним и развалить их диалог, подобно хрупкому карточному домику. – Я хочу сказать, что Фиц в целом такой… весьма недружелюбный тип, но между вами и того больше, словно черная кошка пробежала.

– Ну почти, за исключением того, что черная кошка в нашем случае – это моя упрямая мать, – томно вздыхая, ответила Ниса. – Он не всегда был такой отталкивающей занозой, как сейчас. Его характер резко изменился, когда я стала ему докучать.

– Ты? Докучать? – недоверчиво переспросил Бран, стараясь не оборвать нить плотно натянутой струны их глубоко личной беседы. – Возможно, ты просто привыкла винить во всем себя, Ниса. Но поверь мне, ты одна из самых добрых и порядочных людей, которые мне когда-либо встречались.

Ниса сморщилась, будто опустила нос в банку с тухлыми слипшимися помидорами.

– Видимо, ты встречал на своем пути не слишком много людей. Может ли считаться издевательством то, что я подбила ему глаз, вырвала клок волос на темени или сожгла в камине его любимые книги?

Бран опешил. Он не мог подобрать нужных слов, настолько невероятным ему казалось то, о чем с такой непоколебимой уверенностью говорила эта хрупкая девочка, съеживающаяся в клубочек от непрекращающегося дождя и каждого порыва осеннего бурного ветра.

– Но зачем? – только этот, казалось бы, совсем уж глупый вопрос сорвался с его губ.