Потенциальные монстры

– Грустная история? – отец изобразил растерянную задумчивость, но я была уверена, что с ним случались грустные истории. Он был взрослым, а со взрослыми всегда так. Сегодня они носят блузки в цветочек и напевают себе под нос, а завтра перестают выщипывать брови и говорят, что реальная жизнь – дерьмо. Мне стало интересно, что мой отец носил раньше, вместо своего грязного комбинезона? До того, как на него наложили заклятие?

Наша соседка, мисс Броуди, время от времени приносила нам домашние пироги. Они были очень красивыми, но на вкус какими-то странными. Я боялась, что она хочет нас отравить, а отец всегда лопал её пироги ложкой, даже не разрезая. И запивал пивом. Позже я узнала, что яд назывался содой.

Мисс Броуди однажды сказала, когда передавала мне в руки здоровое блюдо с очередным пирогом. Посмотрела сверху вниз, улыбнулась и сказала:

– Ты очень бледная, дорогая. Тебе нужно лучше питаться. Мужчины совершенно в этом не разбираются. Твой отец – очень хороший человек. Он грустит из-за того, что случилось, поэтому я приношу вам пироги. Чтобы он не грустил, понимаешь? – она подмигнула мне, – ему нравятся мои пироги?

Я не сказала мисс Броуди про то, что он ел их ложкой и запивал пивом. Не сказала и про то, что каждый раз после трапезы он подолгу не выходил их туалета.

– Наверное, – вот, что я ответила. И хоть от пирогов мисс Броуди лично для меня не было никакой пользы, зато именно благодаря ей я совершенно точно знала, что у моего отца была грустная история.

– Самой в голову ничего не приходит? – с подозрением спросил он, но я только пожала плечами.

– Понятия не имею, Джемма. Какие у нас с тобой могут быть грустные истории? Нет, ничего не знаю.

Я снова вспомнила мисс Броуди. Она говорила – грустно, что у тебя нет мамы. Грустно? Не особенно. Мама умерла давно, я совсем её не знала. Так уж вышло, что всегда были только я и отец. Можно ли грустить об отсутствии того, чего никогда не имел?

– Но как же мне быть? – спросила я.

– Придумай, – выпалил отец, теряя интерес к моей проблеме.

– Придумать? – я повторила в полголоса и в тот момент будто распахнула дверь в другое измерение. Можно было придумать. Взять и придумать. Что угодно – самое грустное событие. Мне не очень-то и хотелось грустить, но любопытство потянуло меня, как собачку на поводке, в неизвестность. Я отправилась на скамейку у озера, готовая попробовать, готовая придумывать. С чего начать? Шарик, полный возбуждения, медленно сдувался. Как вообще можно придумать грустное событие?

– Откуда мне знать, что я буду грустить? – размышляла я, – вдруг я никогда не буду грустить совсем? Это хорошо. Только главное не улыбаться всё время, как Иззи. Он очень странный, и у него кривые зубы. Наверное, ему не бывает грустно. За это его никто не любит. Он улыбается, а его дразнят. Много улыбаться нельзя, иначе никто тебя не будет любить.

Я помню, как смотрела вдаль, на другой берег, покрытый густыми зарослями леса. Придумай – сказал отец, и это прозвучало, как команда для мозга или же какой-то внутренней силы, спавшей двенадцать лет, а теперь неожиданно проснувшейся и рвущейся в бой.

У меня были симпатичные розовые часы на руке, однако я даже не смотрела на них. Забыла обо всём, провалившись в свой дебютный творческий транс. И вот в какой-то момент, будто её призвали, появилась грусть. Мне показалось, что это точно была грусть, потому что впервые в жизни сердце по-настоящему сжалось, и глаза налились слезами без всякой причины. Я сидела и думала, что значит грустить? Жизнь у меня была самая обычная: я смотрела мультики, играла со Спуки, иногда соседи брали меня с собой в зоопарк или приглашали на дни рождения своих детей. Но внезапно всё изменилось. Внутри появился колючий комок. Перед глазами начали всплывать картинки, которых не могло быть. Они не принадлежали ни прошлому, ни настоящему, ни будущему, как мне казалось. Я увидела своего пса, Спуки. Он вечно пугал меня, подкрадываясь совершенно бесшумно и утыкаясь мокрым носом мне в ногу, торчащую из-под одеяла. Отец был не в восторге от того, что пёс превратился в полноценного члена семьи и даже спал на моей кровати, но и особенно не стремился тому препятствовать. В конце концов, отец сдался и сбежал в свой гараж, где у него успешно протекала параллельная жизнь.

Иногда посреди ночи Спуки начинал тихонько скулить, отчего я просыпалась почти мгновенно. Он сидел на краю кровати и смотрел на шкаф. Я спрашивала – что там? Думаешь, внутри кто-то прячется? Вместо того, чтобы убежать или хотя бы спрятаться под одеяло, я загоралась интересом. Пока Спуки рядом, никто из призраков или нечисти не посмеет выбраться на волю и причинить мне вред, поэтому я никогда не засыпала без Спуки.

Целыми днями, пока я была в школе, он, наверное, носился по лужайке, пугал уток или гонялся за своим хвостом. В общем, занимался всем тем, чем положено заниматься приличной домашней собаке. Отца он побаивался и не заглядывал к нему в гараж. Он ждал моего возвращения, сидя у калитки, со всей преданностью, на которую только способна собака.

В тот день, когда я отправилась на скамью у озера придумывать грустную историю, Спуки, свернувшись клубочком, дремал у моих ног. Я взглянула на него, и всё встало на свои места. Я вдруг захотела, чтобы Спуки умер. Не потому, что действительно желала ему смерти, а потому, что меня мучало любопытство: буду ли я грустить, если Спуки умрёт? Картинки выстроились в ряд, образовав настоящий видео фильм. Лес и озеро исчезли, на их месте появилась дорога, проезжая часть сразу за калиткой. Солнечный день. Калитка открыта. Спуки, возбуждённый и игривый, мчится на волю, ничего не замечая вокруг. Всё происходит слишком быстро. Визг тормозов, резкий прощальный вопль перепуганного пса, и тишина.

Снова лес, снова озеро, стемнело уже прилично. Грусть из нереальной реальности, в которой я только что побывала, смеялась и махала мне рукой: приятно познакомиться, Джемма! И до новых встреч! Спуки зашевелился под ногами. Я спрыгнула со скамьи, ударившись коленями о бугристую землю, и крепко обняла его. Он принялся радостно облизывать моё лицо, и часть страха испарилась. Только часть.

После ужина я поднялась в свою комнату, села за стол, открыла блокнот и начала придумывать, как и посоветовал отец:

«Когда Спуки, моего пса, сбила машина, я не спала целых двенадцать ночей. Спуки охранял меня от злых призраков, живущих в шкафу, а после его смерти я знала, что они попытаются на меня напасать. Поэтому я не спала.

Я любила Спуки. Он был хорошим псом. Когда он умер, я долго грустила. Это самое грустное событие в моей жизни».

И хотя вся история со Спуки была лишь выдумкой, во мне поселилось глубокое сильное чувство. В своём сочинении я написала, что это грусть. Но это была не грусть, а что-то более тяжёлое. Оно давило на грудь. Я не знала, как оно называется, поэтому решила оставить так. Пусть будет грусть, хоть это и не грусть – думала я. А что же?

Через пару месяцев ответ пришёл сам собой.

Школьный автобус, как обычно, высадил меня почти у самой калитки нашего дома, где я и увидела отца. Он встречал меня со школы вместо того, чтобы сидеть в гараже, и это было удивительно. Я подошла к нему, и он неуклюже положил мне на голову свою огромную, пропахшую бензином, руку:

– Эма-Джемма, твой пёс умер.

Отец не знал, что такое смягчать удар.

– Спуки сбила машина, здесь перед домом. Наверное, я забыл захлопнуть калитку.

Его смерть явно пришлась отцу не по душе. Он даже не возвращался в свой гараж до самого вечера. Мы недолго посидели на крыльце, глядя на озеро. Я тихо дышала, а отец ритмично хрустел пальцами. Потом у меня забурчал живот, и, словно очнувшись ото сна, отец прокашлялся, грубо сплюнул и встал со ступенек:

– Пойдём-ка тебя покормим, Эма-Джемма. А потом похороним Спуки на заднем дворе, что скажешь?

Поесть и закопать в землю мёртвую собаку – так просто отец расписал наш план на день. Однако, я не стала возражать. То чувство, которое я назвала грустью, разгорелось с новой силой.

Как и в своём сочинении, я не спала ровно двенадцать ночей.

Пайпер

2

Пайпер впервые увидела его вживую спустя месяц, как поселилась в Хаймсвилле. Он зашёл в «Кафе у Майка» на обед, и ей сразу показалось, что они встречались раньше. Его вызвалась обслуживать другая официантка, Клара. Она заметно смутилась, и её щёки налились лёгким румянцем.

– Чёрт, – выругалась, повернувшись к входу спиной и поспешно приглаживая растрепанные волосы, – мистер-завтрак припозднился.

– Если хочешь, я им займусь, -

– Не нужно, – Клара расправила плечи, выпятив грудь – у меня на голове совсем кошмар? Только честно. По шкале от одного до десяти.

– Нормально, – ответила Пайпер.

Клара зажмурилась и резко выдохнула, будто собиралась прыгнуть в ледяную прорубь. А затем облизала губы и отправилась работать, виляя широкими бёдрами.

Пайпер снова посмотрела на только что вошедшего мужчину – мистер-завтрак. Он заулыбался, как только к нему подошла Клара. Из-за шума на кухне не было слышно, о чём они там болтали, но явно о чём-то приятном. Его улыбка становилась всё шире, взгляд скользил по телу Клары, совершенно ненавязчиво, но при этом уверенно. Он точно знал, куда и как смотреть. Пайпер наблюдала подобные сцены едва ли ни в каждом кафе, где ей приходилось работать. Иногда даже становилась их участницей, однако, дальше улыбки дело не заходило. Она бы и на ту не расщедрилась, будь её воля, но все начальники требовали чёртову улыбку куда настойчивее, нежели аттестат об образовании или резюме.

У мистера-завтрака были тонкие губы, приятные квадратные скулы, выступающий подбородок и лёгкая небритость. Когда он опустил голову в меню, его нос вытянулся, и кончик показался довольно длинным и острым. Густые тёмные волосы были уложены небрежными волнами. Он улыбался очаровательно. Он – модель, Клара – камера. Его верхняя губа почти исчезала, обнажая ровные белые зубы. Пайпер где-то уже видела эту улыбку, только немного другую. Улыбку в смехе, в истерическом хохоте. Волосы чуть длиннее, не уложенные, спадали на глаза и прилипали ко лбу.

– Эй, парочка в углу, кажется, готова, – Клара легонько задела её плечом.

Стокилограммовые влюблённые. Она могла бы и не предлагать им меню, а сразу принести заказ. Тут и ясновидящей быть не надо – куриный Буффало сэндвич, бекон с картошкой, молочный коктейль и бельгийские вафли. Иногда ощущая тяжесть всех блюд на подносе, Пайпер молилась, чтобы клиенты не сдохли от всей этой дряни прямо у них в кафе.

Она достала из фартука блокнот с ручкой и отправилась получать письменное подтверждение своей догадки. Мистер-завтрак сидел за столиком напротив стойки, и Пайпер неизбежно прошла мимо него. Он поднял голову, посмотрел на неё и улыбнулся. Нет, всё было не так. Они были не здесь. Её вообще не было с ним, когда он улыбался. Его руки сжимали руль, по стеклу глухо тарабанил дождь. В машине темно, снаружи тоже. Прохладно и темно, пахнет хвойным освежителем. Дворники скрипят, едва справляясь с потоками воды. Он тянется к бардачку и достаёт пачку сигарет, роняя зажигалку. Нет, ему не стоило её ронять, нельзя ронять, нельзя отвлекаться от дороги, но он делает это, потому что не слышит её. Она не сможет ему помешать. Он нагибается, шарит рукой по полу в темноте. Ничего нет. Он смотрит вниз, опускает голову. Лишь через пару секунд начинает ощущать, что машину повело в сторону. Слишком поздно. Он уже на встречной полосе. Встречная от слова встреча. Он встречается с судьбой.

Пайпер поняла, что стоит прямо перед ним. Замерла с блокнотом в руке. Стокилограммовая пара недовольно таращилась на неё из угла, а мистер-завтрак озадаченно приподнял бровь:

– С вами всё в порядке? – спросил он.

Ей удалось кивнуть. Это ведь ему стоило бы беспокоиться, а с ней уж точно всё в порядке. Нельзя говорить незнакомцам, что они скоро умрут. Такого закона ещё не придумали лишь по одной причине: слишком мала вероятность прецедентов. Ей с трудом удалось проглотить ком в горле и отправиться к ожидающей парочке.

Куриный Буффало сэндвич, бекон с картошкой, молочный коктейль и блинчики. Пайпер продиктовала заказ Эштону, и лишь тогда до неё дошло, что блинчики – не вафли. Она повернулась и посмотрела на мистера-завтрака: твоя очаровательная мордашка размажется о руль, деформируется, будто ты резиновая кукла. Нет, так нельзя. Простите, сэр, но вы скоро умрёте. Так тоже нельзя. Никак нельзя. Ей нравилось сидеть и не высовываться. В этом-то и весь фокус – прожить скучную жизнь, не огребая по голове. Кажется, для неё это – несбыточная мечта. Клара понесла мистеру-завтраку чизбургер с картошкой. Значит, он пробудет здесь ещё какое-то время. Пайпер есть над чем подумать.

Однако, прошло не больше двадцати минут, когда мистер-завтрак попросил счёт. Стокилограммовая пара продолжала давиться тысячами калорий. За соседним столиком расположилось недавно вошедшее семейство: