Это по любви

Тусклый свет настенного бра выхватил сначала всклокоченные черные волосы, потом внимательные кофейно-карие глаза, щетину, широкие плечи, обтянутые стильным пальто грязно-серого цвета, и только после этого – симпатичный букет каких-то незнакомых мне цветов, зажатый в руке преподавателя.

Я почувствовала себя донельзя неловко, когда вместе с букетом в мои руки перекочевал и немаленький пакет из аптеки, а потом Арсений Александрович засобирался уходить, в тысячный раз умоляя простить его.

– Может, чая хотите?

– Чая? – уже находясь в подъезде, удивленно переспросил мужчина.

– Ну да, – не зная куда деть глаза, неуверенно пробурчала, – у меня вкусный есть, китайский. «Молочный улун» называется.

– Можно и чая, – слегка отстраненно отозвался препод и закрыл дверь, принимаясь стаскивать с ног тяжелые зимние ботинки.

Минут через пятнадцать неловкого молчания я все-таки не выдержала и, извинившись, улетела в комнату: чтобы написать Юле. Во-первых, хотела сообщить, что бежать в аптеку, а потом ко мне уже нет смысла. Ну и во-вторых: ошарашить новостью, что Климентьев сейчас сидит у меня на кухне, краснеет, бледнеет и пьет дорогой китайский чай, привезенный моей теткой в качестве сувенира из путешествия. Уверена, от последнего Юля будет просто в восторге, ведь давно знает, что я запала на нашего философа.

Быстренько накатав длинную смс-ку, глянула на себя в зеркало. Чертыхнулась, пригладила волосы и вернулась к Арсению Александровичу.

– Все в порядке, Полина? – цепкий взгляд карих глаз скользнул по мне изучающе-настороженно.

Конечно же, переодеться в более-менее приличную одежду я не догадалась! Но, с другой стороны, я ведь не ждала гостей (Юля не в счет).

– Мне, пожалуй, пора, а Вам следует отдохнуть.

Мужчина встал, убрал чашку в раковину и двинулся на выход. Я молча пропустила его, незаметно вдыхая головокружительный аромат одеколона. Прикрыла глаза.

Нет-нет-нет, Полина, даже не думай!

Пока философ накидывал пальто и зашнуровывал ботинки, стояла, словно мышка, в уголочке. Вот он распрямился, поправляя лацканы и одергивая манжеты, а я прикусила губу и тихонечко, совсем незаметно вздохнула.

– Спасибо за чай и извините за беспокойство, – вежливо улыбнулся Климентьев.

Помялся пару секунд, а потом протянул руку, убирая прядку с моего лица за ухо. Я обомлела, боясь пошевелиться. Только смотрела во все глаза и судорожно сглатывала. А в тот момент, когда он вдруг наклонился и оставил на моей щеке легкий поцелуй, совсем выпала из реальности, слыша только бешеный стук сердца. Кожа щек и шеи начала гореть, раскрашивая меня в неприглядный пунцовый, а Арсений Александрович уже делал шаг к входной двери, поглядывая в мою сторону со смесью иронии и самодовольства.

Он что, играет со мной?!

– Не… не за что, – наконец обрела дар речи и, немного закашлявшись, уже более бодро отрапортовала: – Вам спасибо за лекарства.

– Если бы не я, они бы Вам не понадобились.

– Хватит извиняться.

От волнения нервы стали совсем ни к черту. Все-таки ко мне не каждый день приходят гости. Тем более преподаватели. Тем более мужчины. Тем более такие красивые высокие мужчины с гипнотическими темно-карими океанами, которые нежно целуют меня в щечку и смотрят щенячьими глазами!

– Увидимся, Полина, – усмехнулся препод, а потом быстро растворился в темноте лестничной площадки.

Я закрыла дверь. Подперла собой и устало скатилась на пол. Зря, конечно, потому что бедро ныло неимоверно, и как потом встать на ноги – не имею ни малейшего понятия. Но нужно было успокоиться и выбросить из головы его прикосновение. И улыбку. И взгляды.

Все, Полина, хватит! Пора спать!

***

На третий день невольного заточения, окончательно уверилась в том, что я – стопроцентный экстраверт. Дико захотелось вернуться к нормальной жизни, снова ходить в университет, общаться, ну и, конечно же, увидеться с Арсением Александровичем. О последнем, к своему стыду, думалось все чаще и чаще.

Естественно, после моей смс-ки в тот же вечер позвонила Юля, и мне пришлось в красках рассказывать о коротком визите преподавателя в мою скромную обитель. Подруга сначала визжала, потом икала, а потом – по истечении этих самых трех дней – все же поделилась своими наблюдениями: Климентьев стал более рассеянным и задумчивым, что для мужчины вообще не свойственно.

Насколько я знаю, он пришел в наш университет сразу после окончания учебы, то есть совсем молодым и зеленым. И, чтобы студенты восприняли его серьезно, а не как друга-почти-ровесника с первого же дня показал себя человеком ответственным, жестким и принципиальным. А тут, представляете, забыл дома ноутбук. Половину пары витал в облаках и «постоянно исподтишка смотрел на пустующее место рядом со мной», как сказала Юля. Просто это место занимаю я. Может, ему стыдно за тот инцидент? Но так я же жива, и в целом все в порядке!

Устав мучиться от догадок, решила забить на больничный и на четвертый день отправилась в универ. Бедро еще немного ныло, но по крайней мере теперь я могла передвигаться, не корчась от боли.

Первой парой стояла философия – мой любимый (с некоторых пор) предмет. Юлька удивленно вылупила глаза, заприметив, как я ковыляю навстречу. Пару мгновений открывала и закрывала рот, а потом пнула Антона, чтобы помог несчастной калеке дойти до аудитории. Друг радостно улыбнулся и подхватил меня на руки. И надо же было, чтобы именно в этот момент мимо нас пронесся раздраженный Климентьев!

Пара прошла быстро, что меня почему-то расстроило. Арсений Александрович не обращал на меня никакого внимания, говорил сухо и по существу, даже не прерываясь на такие редкие, но любимые всеми шутки. А я окончательно скисла.

Решив, что история – не такой уж важный предмет, спешно попрощалась с Юлей, обещав позвонить позже, и побрела в сторону дома.

Белый снег красиво кружил над городом, неторопливо опускаясь на всевозможные поверхности невесомой пуховой шапкой. Видимо, ноябрь вспомнил, что еще пара дней, и наступит зима. На дорогах по-прежнему было скользко, а из-за травмы я и так передвигалась со скоростью черепахи, поэтому дошла до заветной пятиэтажки не раньше, чем через двадцать минут после выхода из университета.

И какого же было мое удивление, когда я подняла глаза и увидела… Арсения Александровича, сгорбившегося на скамейке. Вся спина и волосы мужчины были усыпаны снегом, а сам он курил, задумчиво глядя куда-то перед собой.

Подойдя ближе, неслышно остановилась напротив.

– Полина? – Климентьев прищурился. Встряхнулся и резво соскочил с насиженного места, подходя ближе. – Привет.

– Здравствуйте

В голове метались тысячи мыслей. Руки вдруг затряслись от волнения, взявшегося словно из ниоткуда. Я отвела взгляд, ожидая хоть каких-то слов от преподавателя.

Что он здесь делает?

– Мы можем поговорить?

– Конечно, – ответила нерешительно.

Неловко. Ужасно неловко! Но не прогонять же его в самом деле!

Пропустив мужчину вперед, прикрыла дверь за спиной. Щеки отчаянно краснели, сердце стучало как сумасшедшее, и я сама не могла понять, что не так, пока не встретилась с ним глазами.

– Знаешь, – сказал он и замолчал.

И я молчала. А что говорить? Это ведь он пришел ко мне домой. Это он стоит напротив, сминая в пальцах ткань шарфа, и пристально смотрит мне в глаза.

Со стороны могло показаться, будто мы ведем немой диалог.

Не знаю, что творилось внутри черепной коробки преподавателя, но в моей царил настоящий кавардак.

Он был красив, до чертиков красив, уверен в себе и собран, однако во взгляде читалось легкое волнение, словно безумно хотел что-то сказать, но боялся моей реакции. Было так непривычно видеть его таким. Обычно строгий и не терпящий возражений Климентьев выглядел сейчас как нашкодивший мальчишка.

– Арсений Александрович? – позвала тихо. – Вы… А сколько Вам лет? – Вопрос слетел с губ так быстро и глупо, что я зарделась пуще прежнего.

Мне показалось, или между нами действительно что-то происходит? Виновата ли та авария? Или, может, я увидела то, чего нет? А может, это «что-то» всегда было, просто я не замечала?