Самая трудная победа

Дети у обеих пар родились с интервалом в две недели – белокурый кудрявый Курт у Адлеров и черноволосая голубоглазая Линда – у Вольфов. Хильда и Дэррил нередко вместе прогуливались по парку, катя коляски, в которых посапывали их дети. Вслед за родителями мальчик и девочка подружились, едва научившись ходить и разговаривать.

На лыжном курорте N родители самозабвенно покоряли "черные", самые сложные трассы, пока их дети осваивали азы лыжного спорта на детской территории под присмотром инструкторов.

Через несколько дней у Курта разболелось горло. Мальчика оставили в номере. Из солидарности Линда тоже отказалась от катания и решила остаться с больным товарищем.

Оставив детям указания, как себя вести и чего нельзя делать, родители ушли.

Часа два Курт и Линда чинно читали "Карлссона", смотрели мультфильмы и рисовали. Потом Курт подошел к огромному, во всю стену, окну, выходящему как раз на "черную лыжню" и со словами: "Смотри, Линда! Вон твоя мама спускается. А мой папа ее сейчас обгонит!" открыл балконную дверь и вышел.

– Ты что, спятил, вернись, тебе нельзя! – выскочила следом девочка.

– У меня уже не болит! – упирался Курт. – Смотри, а вон твой папа прыгает с трамплина!

– Вот если они нас увидят, – сердито сказала Линда, – то больше одних не оставят. А тебе надерут задницу за то, что не слушаешься!

– Они нас не увидят! – закусил удила Курт.

– Но мы же их видим, значит, и они могут нас заметить!

– Они на лыжню смотрят, а не по сторонам глазеют! Какие же все девчонки трусихи!

Курт все-таки раскашлялся. И Линда твердой рукой потянула мальчика в номер:

– Если ты заболеешь, то будешь лежать в номере. И ничего тут не увидишь. А…

Конец фразы потонул в нарастающем рокоте и вое сирены. А потом по склону промчался неизвестно откуда взявшийся белый гребень. На лыжне, где только что дети видели, как спускаются их родители, не осталось ничего, кроме ровной белизны. Безжизненной белизны… И повисла тишина – плотная, оглушающая. Словно сама природа ужаснулась тому, что сделала.

– Моих родителей нашли к вечеру, – отрывисто сказала Вольф, добивая очередную сигарету, – папа успел сгруппироваться и закрыть собой маму. Потом они умяли вокруг себя снег, как пещеру, и дождались спасателей… А родителей Курта нашли только на третий день. В пяти милях от трассы. Под снегом. И даже я не знаю, КАКИМИ были для него эти три дня, пока Ганса и Хильду искали. Он даже мне не рассказывает. Но с тех пор он ненавидит снег. Поэтому и обосновался в Неваде. Здесь и дожди-то – редкость. Это его устраивает. И я его понимаю. Мне самой до сих пор иногда снится, как склон на глазах становится абсолютно белым. Мгновенно. Но моих родителей все же спасли…

– Я понимаю, ЧТО это такое, – ответил Хенсли, у которого поневоле появилось сочувствие к недавнему врагу. – Мне тоже было шесть лет, когда погиб мой старший брат. У нас на глазах. Тоже мгновенно. Одна секунда – и ничего нельзя изменить.

Линда коротко, понимающе кивнула.

– После этого я не удивляюсь, что иногда у Курта отказывают тормоза, – сказала она после паузы. – Мало кто остался бы прежним. Не каждый взрослый выдержит и не сломается… Один момент, и всё необратимо, вы верно сказали… Навсегда. Какое это страшное слово… Только я это понимаю потому, что была рядом с Куртом и видела то же, что и он. Курт даже в кирхе на отпевании не смог увидеть напоследок родителей… Их хоронили в закрытых гробах. Он мне тогда сказал: "Это все снег виноват. Ненавижу его!".

– Но почему он заставляет других людей страдать за ту боль, которую ему причинила стихия? – спросил Хенсли. – Ему что, легче становится от того, что он давит других, как та же лавина? Мой дядя тоже с ним дрался… Вернулся потом домой калекой, озлобленным на весь мир и медленно спивался…

– Спивался?.. Это был его выбор, – равнодушно пожала плечами Вольф. – Вы ведь говорите о Рике Ли? Я его помню. Видела их бой. Он польстился на доходы "Рима", бросил вызов Курту и проиграл. А потом не смог пережить горечь поражения и начал топить ее в бутылке. Бой был честным. Один победил – другой проиграл. Так всегда. Только каждый переживает это по-своему.

– Честный бой?.. – спросил Хенсли, вспомнив звериную жестокость Адлера на арене. Парень и в самом деле напоминал ту самую лавину – сокрушительную, неумолимую, ревущую в ярости.

– Да, честный. Поверьте мне, до сих пор жертв на арене "Рима" не было, все уходили живыми, – Линда клятвенно приложила руку к груди.

– Как ни странно, я вам верю, – после паузы сказал Хенсли. – Но неужели он убил Дейвиса только из-за того, что тот перебрал и обхамил вас и его? Господи, да если бы за это убивали… Он всегда был…

– Он не просто нахамил мне… – Линда резко махнула рукой с зажатой в пальцах сигаретой так, что Хенсли едва успел увернуться от летящего в лицо комка пепла. – Надо думать, что и перед кем можно говорить, а когда лучше заткнуться! Потому, что иногда за это приходится отвечать! А ведь еще не так давно, в XIX веке, за оскорбление женщины вызывали на дуэль, и это считалось не преступлением, а делом чести. И напротив, мужчину, который уклонился от вызова или не проучил оскорбителя, в обществе презирали, считая слабаком и трусом. А сейчас все стало с ног на голову и то, что раньше считалось позором, теперь называется "ну, что тут такого, это же шутка!", а человек, который не пожелал обратить все в шутку – преступник?! Только не ссылайтесь на закон! – сверкнула глазами она, хотя Хенсли и не думал ее перебивать. – Вы сами выходили на ринг с тремя гладиаторами и одного из них насмерть уделали – это по закону было?!

– Это был один из тех головорезов, которые сожгли бабушкину ферму, – ответил Хенсли, – и именно он застрелил Рика. Я отомстил. И не скажу, что меня сильно мучает совесть…

– Во-от, – удовлетворенно кивнула Линда, словно это и ожидала услышать, – вы отплатили убийце своего родственника и считаете, что поступили правильно, а он получил по заслугам. А у Курта желание заступиться за женскую честь точно так же перевесило чувство законопослушания. Так чем вы от него отличаетесь?

– Так о чем вы хотите попросить меня? – Хенсли понял, что этот диспут безнадежно проигрывает и не стал его продолжать.

– Вы уже, наверное, догадались, – Линда подняла очки на макушку и посмотрела на него в упор, и Хенсли поразился, какой холодный, цепкий и жесткий взгляд у этой привлекательной молодой женщины. В очках ее лицо казалось мягче. – Вам ведь не нужен клуб. Вы решительно настроены его закрыть. А для Курта "Рим" – это все. Дело его жизни. То, к чему он шел не один год и не мыслит жизни без него.

– Даже так?

= Да. И еще одно… Среди членов "Рима", имеющих доступ в зал с ареной, были очень влиятельные люди. Ваша самодеятельность им не по нутру. А многие из них далеко не так принципиальны, как Курт.

– Это угроза?

– Это предостережение, мистер Ли. Не далее, как вчера на бранче в ГИДРОБИО один из них, сенатор, бурно выражал желание "оторвать башку этому выскочке", то есть вам. А я этого человека хорошо знаю. У этого психа слово с делом далеко не расходится. И поэтому я решила поговорить с вами… Все же вы оставили Курта в живых, и я не могу допустить, чтобы вам свернули шею.

– То есть вы, – Хенсли привстал, – хотите, чтобы "Рим" снова заработал? И снова на утеху богатым отморозкам пролилась кровь? Да вы с ума сошли?

– О, черт, я же вам сказала: на арене никого не убивали! – Линда хватила кулаком по столику. На мгновение итальянская горячность взяла верх над немецкой прагматичной рассудительностью. Чашечка с кофе упала на пол, украсив ковер живописными пятнами. – Извините… То, что произошло с мистером Макмерфи – единичный случай. По моей вине.

– А потом? Нас преследовали по всему штату, моих родных чуть не убили, разгромили и сожгли ферму – и это тоже единичный случай? Специально для меня?

– Именно так. Тут вы виноваты, – Линда уже взяла себя в руки и снова говорила ровным твердым голосом. – Для Курта очень много значит его статус непобедимого бойца, уверенность в своем превосходстве перед всеми. Ради того, чтобы его сохранить, Курт прикладывает множество усилий, он очень упорен и не отступается, как бы трудно ему ни было… А вы сунулись ему под руку, застали врасплох, ударили, когда он разворачивался для боевого приема – и он потерял равновесие и повредил лицо о зеркало… Для Курта это нож острый, вот ему и снесло крышу. Я его останавливала, просила охладить мотор – так недолго было нажить себе серьезные проблемы… Но в таком состоянии он не слушал даже меня. Вот и доигрался, – вздохнула она, – по-моему, потеря статуса непобедимого бойца ранит его сильнее, чем утрата "Рима".

– Вы что, – поинтересовался Хенсли, – хотите, чтобы я вернул ему "Рим"? Я правильно вас понял?

– Прежде, чем ответить… О закрытии "Рима" больше всего жалеют гладиаторы. Те самые парни, которых вы, как вы думаете, спасали. Парни, которые на ринге зарабатывали себе на жизнь; на выплату кредитов за жилье или помещение для бизнеса; на обучение в колледже; на лечение для близких. А теперь они остались ни с чем. Потому, что высокоморальный и высокогуманный мистер Ли решил, что это безнравственно и поступил по-своему, наплевав на них – зато собой доволен донельзя! – Линда резкими порывистыми движениями выбила из пачки очередную сигарету и закурила, отвернувшись с сердитым видом к окну. Потом обернулась:

– А теперь – ответ на ваш вопрос. Нет. Я не хочу, чтобы вы ОТДАЛИ клуб Курту. В первую очередь потому, что от этого откажется он сам. Милостыня и жалость ему не нужны, он их не примет даже если будет истекать кровью, вися на одной руке над пропастью. Все должно быть по правилам, действующим в "Риме". Три победы. Решающий бой. И выигрыш.

– Я сказал, что закрою этот притон, и я это сделаю, – решил проявить твердость Хенсли. – Я не собираюсь играть по их правилам. И хозяином клуба не буду. Вы поняли?

– А вам придется играть эту роль совсем недолго, – Линда выслушала его спич с легкой усмешкой; на ее холеном лице читалось: "Ну-ну, поговори. Все равно по-моему будет!", – чтобы проиграть его Курту. Только на таких условиях он согласится… И только это вернет его к жизни, – тихо продолжала Вольф, – если бы вы видели его сейчас… Впервые я всерьез боюсь за него. Он вот-вот сломается.

– Вижу, вы действительно настоящий друг, – почему-то после этих негромких слов, сказанных с неподдельной болью и тревогой Хенсли заколебался в своем решении. И насмешка над "высокоморальным мистером Ли, которому на всех наплевать" сыграли свою роль. Он уже сомневался, что правильно поступил, приказав закрыть "Рим". Но и принимать руководство клубом тоже не желал. И почему не признать, что австралийка предложила оптимальный выход из положения?

– Да, – спокойно кивнула Линда. – Обо мне много чего говорят… И большинство из этого – правда. Я себя не идеализирую, – ее глаза блеснули сталью. – Я человек без сантиментов и предпочитаю жесткие методы, к цели иду напролом, если цель оправдывает средства. Но своей единственной дружбой я дорожу. От Курта я не отшатнулась в беде, как все другие крысы – Рита, Веллингтон и прочая шушера… Потому, что в свое время он меня не бросил, хотя рисковал больше, чем я ради него сейчас. Двадцать лет назад он спас мне жизнь. И теперь я перед ним в долгу, и спасать нужно его.

Линда замолчала, постукивая пальцами по столику и вспоминая…

Им было по 14 лет. Курт приехал из своей школы-пансиона в Сиднее к Вольфам на летние каникулы. После гибели Ганса и Хильды Ричард и Дэррил Вольф взяли на себя заботу об их сыне, оплачивали ему обучение в престижной школе и охотно брали мальчика домой на каникулы.

Собравшись на прогулку под парусом по Барьерному Рифу, Линда просмотрела метеосводку. И беспечно махнула рукой, узнав, что во второй половине дня ожидается шторм: "Мы успеем прокатиться! Я хорошо знаю Риф, и мы оба умеем управлять яхтой. Ничего с нами не случится!".

Курт не так хорошо знал особенности климата Квинсленда и доверился Линде. Да и ее подростковая самонадеянность – "Ничего со мной не случится, я уже не ребенок!" – была не чужда и ему.

Подростки снарядили яхту и отправились на прогулку.

День был погожим и солнечным. И подростки подумали о том, что, возможно, метеорологи ошиблись. Ничто не предвещало непогоды. Увлекшись, они заплыли довольно далеко от города, сделали стоянку на живописном островке и устроили пикник под пальмами, накупались от души и спохватились, когда солнце уже клонилось к закату.

– Мы успеем, – заверяла Линда, тревожно поглядывая на нарастающую полоску на горизонте…