Две вдовы Маленького Принца

Наташа поднялась в коридор и увидела их под портретом одного из основоположников театра. Вячеслав поник в кресле, уронив руки на колени; меж бровей появилась складка, а ямочки на щеках исчезли. Соня развернула кресло к нему и держит друга за руку. В отличие от поникшего Вячеслава, она раскраснелась и гневно сверкает глазами.

– Ну и пусть неприятности, – в запале сказала она, – если смолчать, он и дальше будет самодурствовать. Безнаказанность ударяет в голову, и… – она осеклась, увидев Наташу. О дружбе Навицкой с режиссером знали все, и Завьялова жалела, что в пылу гнева могла сказать что-то лишнее, не предназначенное для Наташиных ушей.

Вячеслав инстинктивно поднялся при виде Наташи.

– Здравствуйте, Наталья Викторовна.

– Что-то случилось? – спросила Наташа после обмена приветствиями.

Вячеслав ответил не сразу. Он глубоко вздохнул:

– Мой отец… Неделю назад его госпитализировали. Ковид, 75% поражения легких… Он работал экскурсоводом, ездил с туристами в автобусные туры…

– Ужасная история, – подхватила Соня, – до чего же есть безответственные люди, которым наплевать на все, кроме собственных прихотей. И их даже под суд теперь не отдашь…

По словам Завьяловой, в одном из туров в первой половине мая оказалась семья – родители, бабушка и двое внуков, мальчик и девочка дошкольного возраста. Проблемы с ними начались сразу же. Вячеслав Томилин-старший сменил в автобусе петербургского гида и начал рассказывать об истории Новгородской области. И вдруг бабушка сочно чмокнула внука в макушку, просюсюкала про "щечки и волосятки", а потом обернулась к внучке и громко спросила: "Котеночек, хочешь псссь?" Так она выступала несколько раз, прерывая экскурсовода, а на замечания реагировала возмущенно: "Мне надо, чтобы внуки были в порядке! Подумаешь, важность, всего-то спросила! На секунду отвлекла, и уже недовольны! Это же дети!"

Родители малышей невозмутимо уткнулись в свои телефоны, перепоручив детей хлопотливой бабушке.

В Софийском соборе дети начали с гиканьем, хохотом и воплями носиться друг за другом, и недовольная мать, которой они помешали выбрать самую красивую витую цепочку к крестику, с кислым видом вывела их на улицу. В музее деревянного зодчества мальчик попытался вскарабкаться на колодец; ему этого не позволили, и он зычно заревел. В "детинце" они закидали камнями один из колоколов, и отец, бурча, посадил сынишку себе на плечи: "Сдурел? Нас ща так штрафанут!".

За обедом в уютном кафе "Центр" семейство оставило после себя такой стол, как будто за ним гуляли подпившие гусары.

Когда группа шла по улице пяти соборов, мальчик скуксился и начал чихать. Бабушка радостно комментировала: "Апчхи! Вот так! И еще раз!", а мать, когда ее попросили надеть на ребенка маску, огрызнулась: "Он еще маленький, не понимает, срывает ее! И вообще, у ребенка аллергия на чьи-то вонючие духаны! Дети не болеют ковидом! Если бы пьяный мужик чихал, вы бы и не вякнули, а дети прям всех бесят!"

Томилин-старший имел стойкие противопоказания и отвод от вакцинации по состоянию здоровья. Он несколько раз пытался отойти подальше от семьи с чихающим мальчиком, но родители настойчиво сокращали расстояние: "Мы хотим слышать! Мы заплатили за тур! Почему мы должны уши напрягать? Вы бы еще вон с той колокольни рассказывали!"

Через несколько дней экскурсовод почувствовал недомогание. ПЦР выдал положительный результат. Еще через три дня Томилина-старшего в тяжелом состоянии забрали в ковидный бокс. Шесть дней он лежал под ИВЛ. А вчера впал в кому, из которой уже не вышел. Два часа назад Вячеславу сообщила об этом по телефону мать. А когда артист обратился к режиссеру с просьбой дать ему положенные в данном случае три дня, Лаврецкий отказал…

– И о чем только думали эти идиоты, когда повезли на экскурсию больного ребенка, – возмущалась Соня, завершая рассказ, – интересно, сколько еще человек из этой группы заболели после поездки с этим Принцем Чихальей! Они, видите ли, купили тур и не хотели, чтобы билеты пропали… Остальное им пофигу. А Лаврецкий беспокоится только о том, что завтра в театре будут играть для почетных гостей, и не отпускает Славу на похороны отца…

Вячеслав поднял голову, и Наташа увидела в его глазах такую бездну горя и обиды, что закружилась голова. И вспомнилась его майская песня о темноте, где бродит чья-то беда, и о стремлении спасти попавшего в смертельную ловушку человека, выручить, помочь…

– Не пускает? – спросила она, поднимаясь. – Важные гости? Нельзя перенести спектакль? Ладно. Сейчас разберусь.

– Не надо… – начал, было, Вячеслав, но Наташа уже спешила в кабинет главного режиссера, и даже спина ее выражала решимость и угрозу.

– На месте Лаврецкого я бы сейчас не рискнула с ней спорить, – задумчиво сказала Соня, – во всяком случае, я сейчас Лаврецкому не завидую…

Вячеслав помолчал. А потом сказал:

– Я ведь даже не знал, что отец в больнице. Сначала он, наверное, не хотел нас грузить, надеялся, что обойдется, а потом… Не знаю, почему мама мне не позвонила, пока он был еще жив.

– Все равно ты бы ему уже не помог.

– Да, я это понимаю. Но все равно… – Вячеслав не закончил фразу.

***

Лаврецкий улыбнулся и вышел из-за большого стола навстречу Наташе, еще не видя выражения ее лица и того, какой тяжелой походкой она вошла в кабинет.

– Натали! – воскликнул он. – Чай-кофе-потанцуем? Ты знаешь, КАКИЕ люди заинтересовались твоей "Развязкой"? Ну вот, они получили приглашение и завтра будут здесь в ВИП-ложе! Натали, это триумф! Беги скорее в Пассаж за подобающим платьем! От де ла Ренты ты уже была одета на закрытом показе, а сейчас, думаю, Вествуд в самый раз подойдет. И туфли, от Джимми Чу! Я знаю, ты не любишь каблуки, – он придирчиво посмотрел на Наташу, – но сама представь, сколько там будет прессы! Ты должна блистать, ведь ты – автор топовой пьесы, модная писательница! Ярко-красная гамма будет – то, что надо! И макияж сделай в бьюти-центре у лучшего мастера! А почему ты молчишь? – запоздало удивился он. – И не садишься?

– Костя, твою мать, ты совсем охренел? – на правах давней подруги Наташе сходило с рук подобное обращение, – какая Вествуд, какой Чу?! Я не думала, что ты на такое способен! По закону работодатель обязан предоставить сотруднику трехдневный отпуск в связи со свадьбой или похоронами родственника, и за отказ можно и на судебный иск нарваться!

– Та-ак, – Лаврецкий вернулся за стол, – доложили уже. Завьялова тут только что тоже угрозами сыпала…

– Костя, ты не только закон нарушаешь, – уперлась ладонями в стол Наташа, – но и ведешь себя аморально. Вячеслав только что объяснил тебе, какое у него горе. А ты не отпускаешь его, чтобы он мог по-христиански проститься с отцом и вовсю балагуришь, обсуждая со мной шмотки и макияж! Я от тебя такого не ожидала.

– Ну как я могу отпустить его сейчас? – Лаврецкий, как ошпаренный, вскочил и заметался по кабинету. – Вы меня что, тоже доконать хотите? В какое положение вы меня ставите? Я пригласил на "Развязку" ТАКИХ людей! И что теперь? Отказать им? Отменить спектакль? Да нас после этого разве что "Чебурашку" перед детсадовцами играть выпустят!

– А что, твои гости не поймут, если ты объяснишь им, из-за чего отменили спектакль? – склонила набок голову Наташа. – Они что, роботы, не имеющие семьи и не способные понять, как тяжело терять близких? Моего отца нет уже 16 лет, но я до сих пор благодарна командиру, который отпустил меня на три дня с учений, чтобы я могла проводить близкого человека. А если им на это наплевать, и они думают, что шоу маст гоу, и, если они купили билеты – им все должны…

Она глубоко вздохнула, совсем как Вячеслав.

– То я в таком случае тоже не хочу для них наряжаться, улыбаться, позировать перед прессой и вообще участвовать в этом фаршированном цирке. Когда человека не пускают на похороны родного отца и вместо этого заставляют скакать по сцене, развлекая элитную публику… – Наташа стиснула зубы и процедила:

– Это мерзко и не по-человечески. Как гладиаторские бои, на которых бойцы калечили и убивали друг друга на потеху сытой самодовольной публике, – она отошла к окну и стала закуривать, чтобы Лаврецкий не увидел, как ее глаза наполнились слезами. Женщин, рыдающих по любому поводу или умело добивающихся желаемого при помощи картинных всхлипываний прижатого к глазам платочка Навицкая презирала и не хотела, чтобы Костя видел ее слабость.

– Он же за три дня не обернется, – безнадежно пробормотал режиссер, – как сейчас автобусы ходят, ты знаешь: то сломался, то перенесли время, то рейс отменили, то пробки… Понять-то они все поймут, но если я объявлю, что спектакль перенесен на такое-то число, а Слава на обратном пути в пробке застрянет и не успеет… Мне сорок семь лет, а в этом возрасте под гору катиться больно…

– Если дело в этом, – обернулась Наташа, – я сама отвезу и привезу его на своей машине. У меня внедорожник; соседнюю область я тоже хорошо знаю, и у меня в машине помощник и навигатор с картой. Он мне и пробки покажет, и посоветует, как их миновать.

– И с какой стати ты его повезешь?

– С такой, Костя, – негромко сказала Наташа, – что нужно помогать людям. Сегодня я кого-то выручила, завтра мне кто-то плечо подставит. Только так и выживем. А "Любить себя, чихать на других" – помнишь, ЧЬЕ это было главное правило? Мультики в детстве смотрел?

– Смотри, как бы твое великодушие превратно не истолковали, – предостерег ее режиссер. – Вчера в актёрском буфете две субретки с буффоном шептались о тебе и Томилине…

"Лера все-таки растрепала? Или Стас со своим острым языком отпустил пару комментов? Блин… Ладно, пофиг!"

– Пусть говорят, – ответила она, – мне, извини за мой плохой французский, ср… на фейкометчиков. Люди, чьим мнением я дорожу, знают меня и поверят мне, а не сплетникам. А до тех, кто развешивает уши на любой пустой треп, мне нет дела!

– Научи меня так же относиться к "княгине Марье Алексевне", – попросил Лаврецкий с тоской.

– Прямо "Ералаш": "Научи плохому!"… Сам учись, Костя. Мне никто не помогал. Так ты отпустишь Вячеслава и перенесешь спектакль?

– Давай, вей дальше из меня веревки, – воздел руки к потолку Лаврецкий, – признаю, слаб, и поэтому из меня не то, что веревки – коврики можно плести! Особенно вы, милые дамы, в макраме преуспели! Четыре дня. Три – на печальные дела, один – на дорогу туда-назад. Но чтобы в воскресенье, как штык, стоял на сцене! И ни минутой позже, и не проси!

– Спасибо, Костя, – Наташа пожала ему руку.

Выйдя из кабинета, она сразу увидела Вячеслава и Софью в креслах.

"А может, Соня кому-то проговорилась? Да нет. Она не стала бы распускать слухи о Вячеславе. Это очевидно: она его любит и не будет распространять или поддерживать фейки о нем. А как он к ней относится?.. По его лицу трудно понять. Он научился безукоризненно владеть собой…"

– Вячеслав, – сказала она артисту, с надеждой поднявшемуся ей навстречу, – быстро поезжайте в общежитие, возьмите все, что необходимо для поездки, и через полтора часа я подъеду к общежитию на машине.

– Разрешил? – ахнула Соня.