Рассказы и сказки о странном и страшном – 2

Ладно, сказала себе Кира. Хорошо. Пусть.

И Егор сел на весла. Они туго двигались в уключинах, с едва слышным скрипом. Слегка покосившийся от времени деревянный причал отодвигался все дальше, вместе с сутулой фигурой дяди Миши, тоже немножко перекошенной: он стоял как-то скособочено, облокотившись на хлипкие перила, и докуривал сигарету. Не смотрел вслед – глядел на темно-зеленую воду под досками причала, как будто видел там что-то свое, и время от времени сплевывал.

Егор вел лодку ровно. Она двигалась сквозь недвижный воздух по тихо всплескивающей воде точно зачарованная ладья. Кира сидела на передней банке, нервно сцепив руки на коленях. Лицом к Егору, вернее – к его спине. Он почему-то захотел, чтобы Кира устроилась на носу лодки, но заявил, что грести удобнее вот так – спиной вперед – и теперь периодически оглядывался через плечо. Странно как-то. Кире многое в последнее время казалось странным.

Возможно, я провоцирую его, думала она. Но он ведь может избавиться от меня и в доме. Свидетелей нет. Ничто ему не мешает. Так не лучше ли выяснить все раз и навсегда, чем терзаться подозрениями? Что может быть проще. Если они благополучно вернутся с прогулки – значит, все эти подозрения были необоснованными. Отлично, не правда ли. А нет… ну, значит, нет. Она, возможно, даже не поймет, что случилось.

Это лучше, чем жить в вечной лихорадке, в ожидании, что вот-вот произойдет что-то плохое – или не произойдет. Всего три дня, проведенные в этом состоянии, стали для нее пыткой. Оказывается, за это время можно погрузиться в абсолютную паранойю. Только-то и нужно, что не сдерживать свою фантазию: она будет пускать новые и новые побеги, оплетать душу изнутри и сдавливать сердце каждые пять минут.

Куда бы Кира ни обращала взгляд – везде были напоминания и намеки. Как нарочно.

Ржавый капкан в подвале. Зачем капкан в доме? Бабушка Егора вряд ли была заядлой охотницей.

Кофе. Она тайком нюхала кофе. Пахнет ли снотворное чем-нибудь? Вряд ли.

Ножи… Нет, ножи она отмела практически сразу: много крови, следы повсюду – неблагоразумно. В доме Егор ножом точно не воспользуется. А нести его с собой на прогулку, прятать под курткой – это какой-то бред, совсем не в духе Егора.

А что в его духе? Кира с трудом могла себе представить, чтобы Егор – нормальный, обычный парень без склонности к физическому насилию – вдруг стал кого-то душить или резать. Ну, или бегать по двору с топором наперевес. Топор в доме вообще-то был, но это ведь еще более неаккуратное орудие убийства, чем нож. Кира решила, что Егор все-таки слишком брезглив, чтобы его не смутили брызги крови и ошметки плоти: он же городской мальчик, который мясо видел только в виде готовых бифштексов – никакой привычки к грязной стороне умерщвления живых существ.

Значит – ловко спланированный несчастный случай? Чтобы не замараться и в прямом и в переносном смысле, нужно удачное стечение обстоятельств и одно-единственное быстро принятое решение. Немножко подтолкнуть или, наоборот, вовремя не протянуть руки – и готово дело. Главное – не растеряться, не промедлить. Как там, на обрыве…

Господи, ты уже рассуждаешь так, словно знаешь наверняка, что он хотел тебя столкнуть! – в который раз одергивала себя Кира, снова, и снова, и снова.

А потом говорила себе успокоительным тоном: если что, ты ведь всегда можешь сбежать в деревню. Попросить помощи там. Хотя… что именно сказать, как объяснить, что происходит? Видите ли, у меня есть подозрения… но я не уверена… Нетрудно предположить, что ей ответят, выслушав этот лепет. Тот же дядя Миша покрутит пальцем у виска: «Ты что, девонька? Это Егор-то хочет тебя убить? Ерунда какая-то». И действительно, полная ерунда. Егор пока ничего не сделал, и нет доказательств, что собирается. Она не только не может ничего подтвердить, она даже сама не знает, есть ли что подтверждать или это все нелепые фантазии, некстати подкинутые лучшей подругой.

Кира не представляла раньше, что обладает настолько развитым воображением. Наверное, стоило бы подумать о том, чтобы стать сочинительницей триллеров – хоть какая-то польза была бы. Достаточно было бы записывать свои сны…

Она стоит в темноте перед зеркалом, и оттуда, из глубины, как из вязкой болотной топи, тянется что-то черное и злое. Она не видит, но знает, что Егор – у нее за спиной, и если эта неведомая сила все-таки дотянется и войдет в нее, то она (или уже не она?) обернется к мужу с кривой, недоброй улыбкой.

Когда Кира просыпалась, то не испытывала облегчения. Она тихо выскальзывала из постели и бездумно слонялась из комнаты в комнату. Дом, такой просторный и светлый днем, при электрическом свете казался заброшенным и необжитым.

Наяву она чувствовала то же самое, что и во сне: муторную тревогу, настоянную на ощущении собственного бессилия… и колючего стыда. Она ведь заранее готова была обвинить невесть в чем не просто кого-нибудь – любимого человека. Это ли не предательство, если Егор на самом деле не хочет ей зла? Ведь не может же он на самом деле…

Она с ужасом понимала, что не уверена. Теперь – не уверена.

А как дальше жить с человеком, которому не доверяешь? Пусть даже все подозрения – неправда, пусть даже они никогда не оправдаются, все равно в душе навсегда останется эта червоточинка – тень сомнения. Сколько бы Кира ни старалась обо всем забыть, Егор рано или поздно почувствует, что в ее отношении к нему что-то изменилось. И что тогда? Возможно, он сделает вид, что ничего не замечает, а она – что и замечать-то нечего. Так и будут притворяться… пока кому-то из них это не надоест.

Наверное, первым не выдержит Егор. Кира все-таки обладала большим опытом конспирации: она привыкла скрывать, как ей плохо. Мастерски освоила этот полезный навык еще в школе. А Егор – он более импульсивный.

Кира не знала, чего боится больше – того ли, что Егор хочет избавиться от нее, или того, что она своей подозрительностью оттолкнет его от себя. Как глупо.

Еще более нелепой, но такой же неотвязной была мысль, что у Егора может найтись и другая причина, чтобы сорваться и уйти. Что если неприятности у него продолжатся – поверит ли он в конце концов, по наговору гадалки и из-за ее собственного странного поведения, что это она во всем виновата? Предположим, он от этой дурацкой идеи поначалу отмахнулся, предположим, совсем не поэтому возобновил знакомство, но ведь какие-то сомнения у него могли остаться. Потому что – вдруг это все-таки правда?

«Я не хотела, чтобы ему было плохо! На самом-то деле – я же не хотела!» – «А кто радовался, узнав, что он попал в автокатастрофу?» Да, это было, было – всплеск жгучего ликования, желание узнать подробности, перебрать их все до единой. Ему, Злыдню, плохо, значит – ей хорошо.

«Я же не специально, – уговаривала себя Кира. – Что я могла сделать? Как должна была заставить себя простить?»

«Кстати, почему это – должна? – шептала в ответ черная злоба из ее снов. – Он, если уж на то пошло, прощения у тебя не просил».

***

Кира так задумалась, что пропустила момент, когда деревенский причал окончательно скрылся за изгибом берега. По правую руку мимо неспешно проплывали нависшие над водой ветви, а на противоположной стороне вздымались песчаные обрывы – где-то там, среди сосен, стоял их дом.

Егор сказал: «Сделаем кружок и вернемся». С учетом того, что озеро было узким и вытянутым, скорее похожим на длинную искривленную протоку, чем на маленький прудик, «кружок» получался довольно приличным.

Почему-то Егор держался ближе к более низкому берегу, заросшему ольхой и осиной. Лес подступал к самому краю темно-зеленой воды, кое-где из нее торчали серые от времени сучковатые ветви давно поваленных мертвых стволов, а маленькие тихие заливчики и неведомо куда ведущие протоки были затянуты то ли камышом, то ли еще какой-то травой. И никого вокруг, как удачно. Подходящее время, подходящее место. Сиди тихо, Кира, дожидайся, не воспользуется ли твой муж благоприятной ситуацией.

Она слушала мерный плеск весел и глазела по сторонам, лишь бы не смотреть на Егора. Берег под ветвями выглядел заболоченным – хоть и низкий, не пристанешь, не выберешься. Должно быть, где-то там, в лесах, лежат те самые черные топи, которые они с Егором объезжали на машине. Может быть, это тоже были маленькие прозрачные озерца, когда-то давным-давно, а потом они покрылись ряской, затянулись мхом – потому что все равно никто не заглядывал к ним в этакую глухомань, а если и заглядывал, то бросал пустые консервные банки и окурки, так какой смысл беречь себя в чистоте?

– Хочу кое-что тебе показать, – прервал молчание Егор. – Повернись, чтобы смотреть вперед. Уже подплываем.

Кира послушно перекинула ноги на другую сторону сиденья, села спиной к Егору. Еще лучше. Если повезет, один сильный удар – и темнота. Она даже не успеет пожалеть о том, какую глупость совершила.

Правда, несмотря на эту утешительную мысль, спокойный фатализм отчего-то не желал воцаряться у нее в душе, хотя совсем недавно она говорила себе, что готова к любому исходу – лишь бы не мучиться подозрениями. Страх впился ей в загривок, как будто хотел процарапать ей глаза на затылке. Не оглядывайся, не оглядывайся, говорила себе Кира. Если уж провоцировать человека, то на все сто процентов. Ведь намного легче занести руку, если жертва не смотрит тебе в лицо с испугом и укором, как затравленный зверек.

Конечно, Киру несколько смущала мысль, что она сама подталкивает Егора к решительным действиям. Может, он никогда и не осмелился бы что-то предпринять, если бы не созданные ею обстоятельства, вернулся бы с нею в Москву, и жила бы она с ним долго… вот только не очень счастливо, наверное. Все равно ожидала бы, что вот-вот что-то случится. Дергалась от каждого шороха. Оценивала бы каждый взгляд, каждую недомолвку – значат ли они что-нибудь? Нет-нет, если уж она за три дня почти свихнулась от беспокойства, то что же будет дальше?

На борт лодки, рядом с Кириной рукой, присела синяя стрекоза и застыла как неживая, сложив полупрозрачные крылышки. Изящная поделка стеклодува, забытая на завитках облезающей бледно-голубой краски… Если Егор сделает движение, стрекоза вспорхнет, невольно предупреждая об опасности – за одну секунду до удара. Достаточно, чтобы обернуться к Егору и увидеть его глаза. Остановится ли он?

Они обе ждали, Кира вместе со стрекозой. Ждали, ждали. Кира думала – как хорошо было бы сейчас наблюдать за Егором, любоваться тем, как запросто он управляется с тяжелыми веслами, ворочая их в расшатанных металлических уключинах; как он подается вперед, а потом откидывается назад всем корпусом; как заметно напрягаются мышцы пресса под серой хлопковой футболкой, между разметавшимися полами расстегнутой куртки-ветровки.

Пучеглазая стрекоза тоже, казалось, погрузилась в свои насекомьи грезы… И вдруг – как-то вся собралась и резко стартовала с места: крылышки замелькали так быстро, что как будто растворились, и стрекозье тельце взмыло в воздух само по себе. Раз – и нет его.

От неожиданности сердце гулко стукнуло в груди. Потом чуть тише. Один раз, другой, третий. Ничего. Кира не выдержала, обернулась – Егор как раз тоже обернулся через плечо, словно почувствовал, но только дернул подбородком: мол, давай смотри вперед, скоро уже.

Видимо, в отличие от Киры, стрекозе просто надоело бестолковое времяпрепровождение. У нее наверняка были важные дела – поинтереснее, чем работать сигнализацией для всяких приезжих девиц. Сами, барышня, следите, когда вас будут убивать.

Лодка почти впритык обогнула очередной мыс извилистого берега, вырулила из-за кустов ольхи, купающих в воде растопыренные ветви, – и перед Кирой вдруг открылся зеленый затон, весь в цветущих кувшинках. Она даже издала от удивления какой-то сдавленный звук – то ли «ох», то ли «ого», и Егор довольно засмеялся у нее за спиной: «Так и знал, что тебе понравится».

Лодка медленно вплывала в это чудо, весла путались в корнях водяных растений, и в конце концов Егор перестал грести, подтянул оба весла в лодку. Еще несколько метров она скользила по инерции, задевая круглые листья кувшинок, а потом замерла, мягко покачиваясь.

Вода здесь была насыщенного бутылочного цвета, тихая и глубокая, прозрачная настолько, что Кира видела стайку мальков, беспокойно и бестолково кружащую почти у самого борта лодки. Кажется, они были напуганы непредвиденным вторжением, но толком не знали, куда теперь податься. Кире показалось, что под кувшинками есть и другие серые тени: они, в отличие от глупой рыбьей мелочи, стояли неподвижно, в настороженном ожидании.

Егор пристроил весла понадежнее, неловко приподнялся, так что лодку чуть повело в сторону, и попытался передвинуться ближе к Кире.

– Перевернемся же! – пискнула Кира, отшатываясь.

– Тихо-тихо-тихо, – забормотал Егор. – Ну-ка не двигайся.

Кира послушно застыла, и правда – лодка перестала опасно крениться на бок. Все снова замерло, все затихло.

– Ну во-от, – протянул Егор, успокоительно поглаживая Киру между ключиц, так что она даже сквозь ветровку чувствовала, какая у него теплая ладонь. – А теперь…

Вдруг – громкий всплеск, почти как взрыв: что-то бухнулось в воду. Фырканье и вопли. На дальнем конце затона с поваленного дерева один за другим сигали в воду какие-то парни.

– Вот идиоты, – сказал Егор. – Купаться в такую холодищу, да еще в таком месте. Туристы, блин. Ногу сведет, запутаются в водорослях – кто вытаскивать будет?

Зачарованное одиночество было нарушено, и Егор, недовольно вздохнув, вернулся к веслам, плюхнулся на свою банку так, что лодка вновь заходила ходуном.