Гувернантка с секретом

– Лиди, дорогуша, давненько ты не заходила, я успела уже соскучиться, – она привычно перешла на французский.

– Я тоже скучала, – улыбнулась я, и тут мой взгляд упал на номер «Московских ведомостей», лежащий на прилавке и раскрытый как раз на той заметке, что читала я утром. – Видела уже? Что думаешь?

Марго повела бровью и, взяв газету, небрежно убрала ее куда?то с глаз, ответив лишь:

– Думать – это твоя забота, дорогуша, я всего лишь торговка душистой водицей.

– Ты торговка драгоценной водицей, – вполне искренне возразила я, заметив, однако, что настроение у нее сегодня неважное. Возможно, и правда из?за статьи.

Мои последние слова, разумеется, сработали: более всего Марго любила, когда люди проявляют уважение к духам. Вот и сейчас она мгновенно оживилась, чуточку повеселела и потянулась к одной из полок, заговорив с придыханием:

– Тебе невероятно повезло: ох, что я тебе сейчас покажу… Эме Герлен[4 - Французский парфюмер, сын основателя парфюмерного дома «Герлен».]. Только вчера привезли! – Марго уронила капельку золотистой жидкости мне на запястье и припала к нему сама с горящими от предвкушения глазами. – Ты посмотри только, какая восхитительная лаванда… и трава… много свежескошенной травы! Я будто опять попала в Венсенский лес – там, возле озера Гравель, есть чудное местечко. Ах, как я любила бывать там в юности… ты помнишь озеро Гравель, Лиди?

– Смутно, – неловко улыбнулась я, – я была совсем ребенком, когда пришлось уехать из Парижа.

Мне тоже хотелось, пусть и в фантазиях, попасть сейчас на то озеро, о котором грезила Марго, но мысли мои были слишком заняты – не стоит и пытаться.

– Ну? Как? – не вытерпев, потребовала ответа Марго. – Тебе хоть нравится? Показать еще что?то, или… – она снова неопределенно повела бровью.

Впрочем, я ее отлично поняла и холодновато ответила:

– Или.

Марго тяжело вздохнула, убирая духи обратно на полку:

– Ладно, давай работать…

Она сняла блокнот с закрепленного на поясе шатлена[5 - Аксессуар в виде цепочки с зажимом, на котором можно носить разные полезные вещи.], по?домашнему подперла щеку рукою и, облокотившись о прилавок, приготовилась записывать. Я тоже села, не спеша стянула перчатки. Напряженно глядя перед собою, стала диктовать:

– В Петербург – Шувалову. Сообщаю, что по вашему заданию никаких новостей нет. Сорокин себя не обнаружил. По?прежнему есть основания полагать, что Сорокин находится в Москве инкогнито, под чужим именем. На сегодняшний день подозреваемых трое…

– Трое? – Марго оторвалась от письма. – В прошлый раз было двое.

– А теперь трое, – хладнокровно подтвердила я.

Я сама чувствовала, что число подозреваемых растет у меня как на дрожжах: если в следующий раз я сообщу, что их уже четверо, то, верно, Платон Алексеевич решит, что я не справилась, что совершенно не подхожу для этой работы, и отзовет меня в Петербург.

– Жду дальнейших указаний. Подпись – Тальянова, – торопливо закончила я и начала снова натягивать перчатки, желая поскорее уйти. – Когда ты сможешь переслать это в Петербург?

– Сегодня зашифрую, завтра утром отнесу на телеграф. В общем, в полдень текст уже будет лежать на столе у Шувалова.

– Только в полдень? А поскорее никак?

– Зачем? – искренне изумилась Марго. – Сама же говоришь, что никаких новостей…

– Ну да, – отозвалась я и не решилась более настаивать.

По правде сказать, я сомневалась, что Платону Алексеевичу вообще хоть сколько?нибудь важны мои сообщения: за три месяца, что я в Москве, я не узнала абсолютно ничего. Только выдумываю все новых и новых подозреваемых…

Глава третья

После того как в июле прошлого года окончила институт и с успехом выдержала общественный экзамен, стараниями своего дядюшки я была введена в лучшие дома Петербурга. Стала появляться в театре, на званых вечерах, на домашних балах у тех семей, которые по разным причинам в то лето Петербург не покинули. Надо сказать, эти развлечения дядюшка организовал для меня очень своевременно, поскольку настроение мое в ту пору было столь упадническим, что я каждую минуту могла расплакаться из?за сущей ерунды. А балы меня несколько развлекли и вернули вкус к жизни. Дядюшка давал за мной очень приличное даже по петербургским меркам приданое, так что я стала считаться завидной невестой. Молодые люди ухаживали за мною, некоторые из них мне даже нравились, а более всего я подружилась с Дмитрием С., который уже при знакомстве заявил, что очарован мною, а после я совсем потеряла счет знакам внимания с его стороны. В конце лета он вполне ожидаемо попросил моей руки. Дядюшка не уставал повторять, что Дмитрий очень хороший человек и блестящая партия, и я в какой?то момент сама была, кажется, не прочь сделаться замужней дамою… но в конце концов отказала.

Видя мою меланхолию, осенью дядя вывез меня в Европу – мы отдыхали в Коста?Бланке, потом в Ницце, где дядюшка сказал, что после мы поедем в Париж и, ежели я захочу, он устроит так, чтобы я осталась там. Не могу передать, как меня обрадовала эта новость! Я не смела бы сама просить Платона Алексеевича, но еще в детстве, учась в Смольном, я мечтала, что когда?нибудь вернусь в мою родную Францию – страну, где я родилась и где умерли мои родители.

И вот настал день, когда я вернулась в Париж. Снова оказалась на Риволи, где когда?то гуляла с родителями, и радовалась, что именно сейчас, в сентябре, жарят каштаны, которыми баловал меня в детстве батюшка. Смотрела в перспективу Шанз?Элизе, благоухающую даже осенью, и с трудом представляла, что здесь скоро воздвигнут некую уродливую башню из металла. Верно, это журналистская шутка, ведь не может же быть, чтобы парижское градоначальство и впрямь решилось так испортить центр старинного города!

Я гуляла тогда и… понимала, что все не то. Мои воспоминания о Париже связаны только с родителями, а теперь, когда их нет, все здесь казалось чужим, новым и совершенно не похожим на то, что я себе воображала. Не прошло месяца, как я упросила Платона Алексеевича отвезти меня в Петербург. Домой.

Помню, что, когда поезд приближался к перрону, шел дождь, барабаня по крыше и окну; тяжелое, будто свинцовое, небо нависало совсем низко, и мелькали серые, неприветливые, но такие родные пейзажи. Я не вытерпела тогда – не слушая возражений дяди, сама отворила окно в купе, высунулась, не боясь испортить прическу, и всей грудью вдохнула особенный петербургский воздух – студеный, сырой и чуть солоноватый.

– Сумасшедшая девчонка… – ворчал дядюшка, собирая разлетевшиеся по купе страницы газеты.

А я только беспричинно улыбалась, позволяя петербургскому ветру иссушить мои слезы. И впервые за многие?многие месяцы почувствовала себя, кажется, вполне счастливой.

Как?то за месяц до Рождества Платон Алексеевич остался вдруг дома вместо похода на службу и сразу после завтрака вызвал меня в свой кабинет. Очень издалека, так, что я даже не сразу поняла суть, он начал свой рассказ…

* * *

В первой половине нашего века родился во Франции и здравствует поныне морской офицер и талантливый изобретатель по имени Феликс дю Тампль. Несмотря на то что служил он в молодости на море, все мысли его занимало небо, а в частности покорение человеком этого самого неба – он строил летательные аппараты. Собственно, не он один стремился ввысь: до него были англичане Кейли, Хенсон, русский изобретатель Телешов и бог знает сколько еще желающих сравниться с птицами. Однако все их изобретения были лишь на стадии проектов либо полеты оканчивались грандиозными провалами. Феликс же дю Тампль первым в 1857 году понял, что монопланы куда эффективней, чем бипланы, которые проектировали прежде, и получил патент на строительство. А в 1874?м состоялся первый пробный полет полноразмерного летательного аппарата. Увы, неудачный – паровой машине не хватило мощности, чтобы поднять самолет в воздух.

Но все же это было событие. Причем событие не только в истории самолетостроения: появилась реальная возможность поднять человека в воздух! Это имело огромное значение прежде всего для политики – страна, которая владела бы машинами, умеющими летать, без сомнений, заняла бы более выигрышное положение в любой войне. Потому изобретением дю Тампля, а еще больше самим дю Тамплем интересовались разведки крупнейших мировых держав – в частности, Британии и России. Для обеих этих стран тема оружия была особенно актуальна, поскольку весь девятнадцатый век они соперничали за господство в Центральной Азии. И воевала Российская империя отнюдь не с полудикими племенами афганцев, а фактически с англичанами, которые с позволения афганских эмиров стояли во главе этих племен.

Англичанам в этой гонке повезло больше. По словам Платона Алексеевича, британская разведка завербовала родного брата дю Тампля, который был соавтором проекта: фактически дю Тампль строил самолет для англичан. Если бы полет 1874 года был успешным – дю Тампля вынудили бы работать на Великобританию. Учитывая крайне нестабильное положение самой Франции в те годы, это было бы нетрудно.

– Но полет оказался неудачным… – договорила я за Платона Алексеевича. – Вы хотите сказать, что это не случайность? Не просто ошибка в расчетах?

– Я считаю, что это не случайность, – вкрадчиво глядя мне в глаза, согласился дядя. – Лиди, девочка, твой отец работал с дю Тамплем со стороны российской разведки. Это было его последнее задание. Мы не ставили задачу завербовать изобретателя или переманить его на нашу сторону… это могло бы испортить наши отношения с Францией, вылези все наружу. Потому твоему отцу была поставлена задача лишь не дать дю Тамплю уйти в Британию. Сорвать испытания, если это будет нужно.

– Его и маму убили из?за этого? – через силу спросила я. – К этому, получается, имеют отношение англичане?

– Да, теперь это уже известно точно: его сдали британской разведке, причем сдали свои же, русские… – скомканно договорил дядя, раскрыл папку, что лежала на столе перед ним, и передвинул мне несколько листов, говоря уже так, будто отдавал распоряжение: – Связным твоего отца в Париже был другой наш человек. Настоящее его имя Сергей Васильевич Щербинин, но работал он под псевдонимом Сорокин. И предположительно в семидесятом или семьдесят первом он был перевербован британской разведкой, но твой отец, не зная об этом, продолжал тесно с ним сотрудничать. Фотокарточки Сорокина, к огромному сожалению, у нас нет, и в лицо его среди моих людей никто не знает. Знал лишь твой отец. Но есть его словесное описание. Правда, тридцатилетней давности, но все равно прочти…

– Подождите?подождите, ничего не понимаю! – я, ужасно нервничая, отодвинула от себя бумаги, которые начала было читать. – Для чего вы мне это рассказываете? Для чего вам нужно, чтобы я знала имя человека, виновного в убийстве родителей? Я не хочу ничего этого знать!

Обычное мое хладнокровие оставило меня в тот момент: я разрывалась от желания немедленно вызнать об этом Сорокине все и одновременно забыть и то, что знала теперь.

Дядя же продолжал спокойно и невозмутимо, будто не замечал, что со мною творится:

– Нам нужен Сорокин, девочка. Это никак уже не связано с твоим отцом, но политическая ситуация в мире такова, что России необходим козырь в противостоянии с Британией: ситуация с Афганистаном достигла точки кипения. Козырем как раз может стать Сорокин. Сейчас Франция считается ближайшим союзником Британии, однако ситуация может в корне измениться, если французы узнают, какие игры англичане вели за их спиной в тысяча восемьсот семьдесят четвертом году. Нам нужно найти Сорокина и, если он еще жив, заставить сотрудничать с нами.

– Если он еще жив?

– Он старше меня – ему уже за шестьдесят. После провала твоего отца он исчез из поля зрения. Долгие годы его считали погибшим, считали героем. Я лично всячески поддерживал его семью, оставшуюся в России: его жена умерла шесть лет назад, а единственная дочь замужем за неким Полесовым. Живет в Москве. Если Сорокин еще жив, то есть шанс, что он попытается связаться с дочерью – посредством писем хотя бы. Шанс небольшой, но он есть. Но работать с Полесовой нужно очень аккуратно. Если Сорокин что?то почувствует – тогда он исчезнет точно и контакты с дочерью прекратит. А моих людей он вполне может знать в лицо – маловероятно, но исключать этого нельзя. Поэтому нам нужен кто?то со стороны, кому я могу вполне доверять…

Он снова поднял взгляд на меня, и я уже понимала, зачем он мне это рассказал. Но не знала, хочу ли я влезать в это дело, справлюсь ли.

– Полесовы подыскивают гувернантку. Глава семьи – человек тщеславный, недалекого ума, ему польстит, что на место претендует аж выпускница Смольного. И легенду твою, разумеется, мы проработаем, чтобы не возникло подозрений.