Беременная в шестнадцать

Так что, мамочка, жарь-ка ты свои сырники. Молча.

Но молчать она не умела, и трындела мне над ухом о том, какая же я неблагодарная, никчёмная и вообще плохая дочь. Не то, что она! Она-то в мои годы уже и работала, и в огороде копалась с малых лет, и за домом следила. А уж какие она пироги пекла! Мне и не снилось.

Видимо, те пироги были какими-то другими, потому что что-что, а пироги у неё всегда получались пресными и невкусными. Одно тесто.

– Маш, ну а руки-то помыть? Вот вечно тебе повторять!

– Не повторяй.

– С кем ты так разговариваешь?! Вот отец придёт!

Я тяжело вздохнула. Она вечно накручивала отца. И если ей удавалось подловить его в день, когда он был измотан после работы или уже накатил, то он приходил ко мне разбираться, воспитывать и учить, как надо себя вести.

Я полила сырники кленовым сиропом, и мать снова запричитала.

– Да куда ты столько-то льёшь?! Зубы попортишь и станешь, как эта-то с первого этажа. Оно тебя надо? Кто тебя замуж такую возьмёт?

– Ну тебя-то взяли… – я уже вышла из кухни, как вслед полетели воззвания к богу и проклятья по мою душу.

– Да за что же мне это, Господи?! Да зачем ты мне эту дочь-то послал?! Неблагодарную! Я двоих родила! Двоих! Слышишь, тварь бессердечная?! Ты меня в это вот превратила! А в твои годы у меня фигура получше твоей-то была!

Я скрылась в своей комнате. Не успела и дверь закрыть, как она подлетела и продолжила нести всякую чушь. Я не выдержала и тоже стала орать. Она принялась орать ещё громче.

Ну и я… надела ей на голову её сырники.

Ну а чего она меня ими-то попрекала? Разве не обязана она по закону меня до совершеннолетия кормить? Или я чего-то не понимаю?

– А ну давай свою жопу! – обтекая кленовым сиропом, с кусками сырников в волосах, она помчалась за розгой.

Лет с десяти они взяли моду меня так наказывать. В их сообществе появился какой-то новатор, который стал проповедовать о том, что детей надо бить. Но не ожесточённо, а в воспитательных целях. С холодным сердцем и с расстановкой.

Помню, я тогда даже притихла. Просто офигела от таких методов воспитания. Конечно, я не хотела по заднице схлопотать. Мало того, что больно, так ещё и просто-напросто стыдно по голой жопе-то получать. Не знаю, почему надо было бить именно по голой. И без этого жгло так, что хоть в холодильник садись.

Этот их новый член сборищ явно был девиантом. Потом куда-то пропал. Якобы переехал. А я не удивлюсь, если его просто закрыли.

– Готовь жопу! – мать уже шла со своей розгой.

– Да иди ты в жопу! – я захлопнула дверь и стала держать её изнутри.

Ни замок, ни щеколду они мне не ставили. Боялись, что я рукоблудничать буду. Свят-свят-свят.

Она принялась ломиться, наваливаться на дверь своей тушей. Я упиралась, как могла, но ноги скользили по полу, и вскоре все девяносто материных кило вломились в мою комнату.

– А ну быстро дала жопу, тварь неблагодарная, или отец тебе месяц карманных не даст!

Стыдно признаться, но я сдалась. Честь, непродажность – вот все эти благодетели они тщательно из меня выбивали. И как бы противно мне ни было, как бы всё внутри меня ни противилось, тело просто замирало и ждало, пока не кончится наказание.

Я потом долго наматывала сопли на кулак, пока мать ругалась на кухне, оттирая сковороду от сгоревших в её отсутствие сырников. Хоть они и хотели меня бить хладнокровно, на деле зачастую лупили прям от души. Или душонки. Не знаю, что там у них, раз для них было нормально бить свою дочь.

Каждый раз я себе говорила, что никогда, ни за что в жизни так со своими будущими детьми не поступлю. А мать всегда кудахтала, что вот будут свои дети – пойму.

Пойму что? Что надо быть сволочью и тираном?

Нет, этого нормальному человеку точно уж не понять.

Когда плакать уже не было сил, я написала Таньке и позвала встретиться. Она сначала ломалась, дождь и всё такое, но потом согласилась, когда я сказала, что заплачу за неё в кафе.

Мы сидели в местном «Шапито», который недавно открыл какой-то клоун. В смысле, реально клоун, это я не обзываюсь. Всё так было тут атмосферно: навес над входом в виде шатра, зал – прям как арена, в туалет надо было идти по коридору из кривых зеркал, ну а блюда выглядели как цирковые номера. Например, мог висеть какой-нибудь корнишон – типа акробат, а котлеты выкладывали в форме слонов. Танька сначала сказала, что это какой-то кринж, но быстро втянулась. А мне сразу понравилось.

Цирк я, вообще, не любила. Ну да, может, мне нравилось когда-то там в детстве, когда я не понимала, что над животными там издеваются. Но, помню, пошли с классом классе в пятом, и я видела, как тигров и львов били током. Больше я туда ни ногой.

Но вот сам антураж. Это было прикольно. Тем более, всё это напоминало тот сериал, где тётка без ног заправляла шапито и всё такое.

– Ого, у них тут новенькое меню, сезонное.

Танька сияла и даже не замечала моё опухшее лицо. Я многозначительно таращилась на неё, пока она листала буклет с летними блюдами.

– Смотри какой классный салат! – она ткнула в меня этим буклетом, но я продолжала сверлить её взглядом, чтобы она поняла, что, вообще-то, это не ок. Я чётко дала ей понять, что хочу поплакаться о случившемся, а её интересовала только еда.

– Ма-а-аш, плиз, давай сначала закажем, а потом ты поноешь про свою мать, а? Я с голоду умираю.

Ссориться ещё и с ней не хотелось, хотя очень хотелось втащить. Она временами была такой эгоистичной, будто никого кроме неё на свете не существовало. Да и встретилась она со мной только из-за этого хавчика – тогда могла бы хоть вид сделать, что хочет меня поддержать.

Нет… конечно, мне хотелось её искреннего участия, но всё же. Я ей, так-то, куплю эту еду.

Пока она выбирала, я просто попросила новенького официанта с клоунским носом и нарисованной улыбкой принести мне Мохито и креветок в кляре. Креветки у них тут были просто отпад. Ещё с таким незамысловатым, но обалденным соусом: намешали кетчуп, майонез и маринованные огурчики. Просто, но вкуснотища такая, что я как-то даже язык прикусила. Ну и оформление этих креветок было тоже отпад: каждая была на подставке по кромке здоровой тарелки, а в середине – этот соус. И всё выглядело так, будто кони скакали вокруг фонтана из этого соуса и веточки укропа посередине.

Наконец Танька определилась и, как обычно, заказала больше, чем могла съесть. Я сжала челюсти, но промолчала. Она вечно брала уйму всего, а потом половину забирала с собой. И каждый раз оправдывалась, что типа была такая голодная, что думала, что всё это съест.

Она была не из нищей семьи, но вела себя так, что можно было подумать, её там вообще не кормили. Ну да, на карман ей давали копейки, но она вечно их жопила, чтобы что-нибудь прикупить. То наушники, то сумку, то ещё что. О том, чтобы она за себя в кафе или кино заплатила, речи не шло. Сама-то не предлагала сходить, но, когда я её звала, говорила, что либо денег нет, либо не хочет. Но как только я обещала, что заплачу, тут же хотела и пожрать, и фильм посмотреть.

– Она меня опять избила.

– Ого… – Танька отвлеклась от замысловатого салата. – – А ты ей это… опять дала?

Я поджала губы и промолчала.

– Опять сказала, что денег не даст?

Я скрестила руки на груди.

– Блин, Маш, ну дело твоё, конечно, – она шумно отпила свой коктейль, – но тут как бы это – одно из двух. Считай, ты продаёшь свою жопу.

– Тань, ты вообще охренела? – я не сдержалась и кинула в неё хлеб.

– Ну а чё? По факту же.

– Будешь мне тут так фактить, сама за себя и заплатишь!