Умри – воскресни

– А ты что?

– Что я? Я ответила, что ты гуляешь с ребенком.

– А он?

– Что он? Ничего он.

– Мама! – заорала я. – Ты точно уверена, что это был он? А если ты ошиблась? Я сейчас ему позвоню, а это был … не он?

– Не ори, – поморщилась мама. – Разоралась тут.

– Где мой телефон? Куда я его сунула? Ты не видела мой телефон? – заметалась я.– Как… как мне ему позвонить?

Я обвела кухню безумным взглядом.

– Я… я номер его забыла, – сказала я. – А если он изменился? Сто лет прошло! Он на городской звонил?

Мама закурила вторую сигарету, участливо глядя на меня поверх клуба дыма.

– Конечно, на городской, что же я спрашиваю ерунду, – я перевела дух и облизала пересохшие губы. – Какой у него номер? Почему я не выучила его номер наизусть?

– Уймись, – сказала мама, выдыхая сдобные колечки дыма. – И убери телефон. Кому надо – тот дозвонится.

17

Это звонил он.

18

Он перезвонил – права оказалась моя мама.

19

– Привет, – поздоровался он самым будничным из своих голосов, и пошутил: – Узнала?

– Узнала, – ответила я, переведя дыхание. – Это вроде бы ты?

– Он самый, – сказал он.

Мы оба не знали, по какому пути пойдет наш разговор, и прислушивались к новым ноткам в голосах друг друга – в моем отчетливо сквозила усталость, в его голосе ожила тоска. Что-то очень сильно изменилось за два года нашего молчания.

– Я звоню сказать, что собираюсь в Питер.. на днях, – начал он, делая ранее не свойственные ему паузы в словах. – Мы могли бы встретиться… если хочешь.

– Ты едешь по делам или… чтобы увидеть меня? – в тон ему спросила я.

– По делам, – ответил он и повторил зачем-то: – Конечно, по делам.

– Тогда нет, – быстро ответила я. – Я согласна встретиться, но если ты приедешь ко мне.

– Тогда не судьба, – сказал он.

Помолчали.

– Мне никогда не нравилась твоя манера диктовать, хамить и ставить условия, – сказал он со смешком. – Ты не изменилась.

– Значит, наши пути разошлись, – ответила я.

– Разошлись, – согласился он и добавил: – Немного жаль.

20

Но мы встретились. Мало кому удается войти в одну и ту же реку дважды, но нам, кажется, удалось.

21

Вот фотография, где он – горец в бурке и белой рубашке у белой мазанки, а вдалеке горы. Или вот эта – он переворачивает шампуры, а я стою и держу тарелки, много тарелок, мне не хватает рук, я прижимаю тарелки подбородком и коленом, мы оба хохочем.

За столом говорили по-армянски, а я не понимала ни слова. Его друг, директор местного музея, начал было переводить для меня, но потом махнул рукой:

– Обсуждают производственные проблемы, – говорил он мне на ухо. – Ничего интересного.

Я ему не верила, мне казалось, что насмешничают надо мной, а я не понимаю и улыбаюсь в ответ как последняя дурочка.

– О чем говорят сейчас? – приставала я к директору музея. – Я по лицам вижу, что не о делах!

– Сейчас ругают турок, – отвечал директор музея.

– Конечно! – подтверждал он, появившись как из-под земли и выхватив у меня из рук нож. – Лаваш едят руками.

– Знаю, – хмурилась я. – И что говорят про турок?

– Про турок? Ах да, – улыбался он. – Я тебе не рассказывал? Когда я приехал в Москву, поступил в институт и поселился в общежитии, к моему однокурснику приехала из Армении мать. Он женился, у него родился сынок, и надо было присматривать за младенцем. Вот он и вызвал мать. А старушка стала приглядывать за нами не меньше, чем за ребенком. Мне только исполнилось двадцать! Я пил, гулял, шлялся по кабакам и легкомысленным женщинам. Старушка долго смотрела на меня, укоризненно качая головой, а потом сказала: «Мальчик, ты себя нехорошо ведешь. Куда мама твоя смотрит?». – «У меня нет матери», – наврал я. – «Я сирота». – «Бедный ребенок!» – воскликнула старушка. – «У нас мачеха», – добавил я. – «Несчастное дитя!», – всплеснула старушка руками. – «…И она турчанка», – закончил я. – «Ох, вот это горе так горе! Мать умерла, мачеха в доме, да и та турчанка!», – покачала головой старушка, совершенно убитая моими откровениями. – «Неси рубашку, я тебе поглажу… Ты голодный?».

22

– Когда-нибудь мы друг друга выбросим в окошко, – говорил он, ухмыляясь в усы. – Есть такая армянская поговорка: две горячих головы в одном казане не сварить.

Но не это стало причиной нашей последней размолвки. Поводом к ней послужил какой-то пустяк, я даже не припомню, какой именно.

Я по своему обыкновению фыркнула и ушла, он замолчал. Я ожидала, что он позвонит мириться, и мы посмеемся вместе. Но его молчание затягивалось, я проверяла телефон каждые полчаса. Но он не звонил.

Приближался Новый год. Измученная ожиданием, я решила наплевать на гордость и позвонить ему сама, потому что ждать поздравления в канун праздника и не дождаться – хуже нет.

Его мобильный был выключен, и я набрала рабочий номер.

Ответила секретарь.

– Георгия Васильевича, пожалуйста, – сказала я ледяным тоном. – Будьте любезны.