О чем молчит Биг-Бен

После лекций и тренингов я присоединяюсь к нашей группе в стеклянном аквариуме. Опаздываю – встреча уже началась. Ксавье стоит у доски и пересказывает новости с клиентской встречи, откуда он только что вернулся. Клиент в Швейцарии. Ксавье ездил туда с Марком.

Он похож на добротного русского парня, с широким лицом и пегими волосами, но, в отличие от соотечественников, очень улыбчив и как-то прыгуч: Фигаро тут, Фигаро там.

Офисная доска исписана цифрами, аббревиатурами и непонятными сокращениями. Говорит он быстро, как будто безостановочно участвует в соревновании по скороговорке. Скорость речи скрадывает его французский акцент.

Он объясняет, почему клиенту больше не нужны инфофайлы 15 и теперь мы должны отправлять ему только инфофайлы 14, какая между ними разница и как отражается на них информация по зарплате. Я слушаю очень внимательно и ничего не понимаю. Удивляет меня лишь степень собственного непонимания. Что такое инфофайлы? Почему четырнадцать и пятнадцать? А все остальные? Неужели знакомая сфера может производить на меня такое же впечатление, какое китайский язык – на впервые увидевшего иероглифы европейца?..

После непродолжительных попыток понять, о чем речь, я бросаю эту затею: нет никакого смысла вникать, как изменились детали, не разобравшись в процессе целиком.

Незаметно рассматриваю новых коллег. Том сидит, уткнувшись в ноутбук. Изредка я ловлю его взгляд из-под очков. Он не выражает ничего. И только на самом дне его глаз мне мерещится необъяснимый антагонизм, запрятанный где-то далеко-далеко. Может, ему обещали должность менеджера, а тут я свалилась на голову ни с того ни с сего – сама менеджер, а значит, возможное препятствие у него на пути?

Три девчонки не сводят глаз с француза. Лицо Эдны сохраняет африканскую непроницаемость. Рика приветливо улыбается. Тереза сказала, что она ничего не понимает, а по лицу и не видно. Палома рассматривает записи на доске, не скрывая скепсиса. Она задает Ксавье вопросы, и он, как в бой, бросается в объяснения. Быстро чертит непонятные схемы и тут же стремительно стирает. Язык его молотит со все возрастающей скоростью. Лицо Паломы кривится все больше, бровь поднимается все выше. Из объяснения ускользают остатки логики. Смыслы путаются. Есть только непередаваемый хаос стираемых и заново написанных цифр в общем гипнозе бесперебойного стрекотания.

Ксавье это ничуть не смущает.

* * *

Девушку из управляющего агентства зовут Эмма. Она улыбается мне и Аруну. Наверное, ей около тридцати, как и мне. Похожа на тот тип английских девушек, что уходят в отрыв и пьют ночи напролет на каком-нибудь испанском курорте, а потом возвращаются в родную Англию, чтобы тут же трансформироваться в особо важную персону, которая «знает себе цену». Говорит с этим особенным английским прононсом, который любую фразу делает чуть более пафосной, чем есть на самом деле. И почему-то такая девушка обязательно блондинка и выпрямляет волосы утюгом.

Мы подписываем договор, скрепляем его рукопожатием и разъезжаемся каждый по своим делам. Я счастлива и спокойна: сроки аренды корпоративных апартаментов закончились, и мне даже пришлось договориться о нескольких дополнительных днях, но теперь все улажено, и мне не придется болтаться не пойми где.

Я перебираюсь в новый дом из стекла и бетона над Темзой. В пентхаусе на последнем этаже, по слухам, живет родственник опального московского мэра. В лифте я постоянно сталкиваюсь с замотанными в длинные одежды арабскими женщинами с дорогими сумками. Бесконечные, устланные коврами коридоры напоминают гигантский отель или корабль «Титаник» из фильма.

В первые дни выясняется, что часть вещей испорчена. Жалюзи грязные. В раковине на кухне – засор, в ванной в стоке виднеется непонятный, покрытый плесенью продолговатый предмет.

Мы с Аруном долго всматриваемся – дотянуться до него нет никакой возможности, да и желания.

– Слушай, что это?

– Кажется, это… Не могу утверждать, но похоже на зубную щетку… Только она вся в плесени, – говорит Арун.

В тот же день иду в «Теско», мини-маркет в одном из закутков нашего дома, покупаю средство для чистки раковин и выливаю на предмет почти всю банку. Когда я после этого проливаю его несколько раз кипятком, становится понятно, что это и правда зубная щетка и ее никак не достать. Зато теперь она чистая.

Телевизор не работает. Это старый аналоговый агрегат, родом из детства. Ему, наверное, немногим меньше меня. Английское телевидение уже давно можно смотреть только по цифре, оплатив тысячу фунтов в год за лицензию. Конечно, никто не считает нужным сообщить нам, что телевизор не работает и является декоративным элементом, как и видеомагнитофон. Винтажный агрегат с отверстием для кассет VHS.

В ящике для посуды – сломанный нож, и крышка мусорного ведра не открывается.

Мы решаем написать Эмме.

Она отвечает нам почти сразу же и очень приветливо, спрашивает, как мы обустраиваемся и все ли в порядке (ну, как все? Вот подробный список всего, что не в порядке), после чего предлагает нам убедиться, действительно ли все вышеозначенное не работает. Жалюзи имеют свойство пачкаться со временем, любезно отмечает Эмма.

Мы проверяем. Не работает. И да, жалюзи в пыли, хотя в договоре указано, что квартира сдана после уборки. Мы снова пишем в агентство и просим разобраться, но ничего не происходит. Эмма вступает с нами в затяжную непонятную переписку, в которой то выражает сожаление, то просит снова проверить, что не так, то замолкает и не отвечает, а потом появляется с новостями, что завтра к нам подойдут, но никто не приходит, и мы пишем снова и снова.

Спустя неделю такой бомбардировки из агентства приходит человек и прочищает засор в кухонной раковине. А как же насчет всего остального? Он только пожимает плечами.

Мы не сдаемся, пишем, напоминаем, уточняем и неизменно получаем новые и новые ответы от Эммы, которые наполнены различными витиеватыми формулами английской вежливости. «Не соблаговолите ли… Я очень сожалею… Благоразумнее всего будет проверить исправность… Мы постараемся уладить все недоразумения в кратчайшие сроки…» Я впитываю в себя эти формулы, они словно гипнотизируют, вселяют уверенность в завтрашнем дне, я успокаиваюсь…

Никто больше не приходит к нам.

– Все, что они пишут, можно заменить одной лишь фразой: отвалите, – сообщает Арун задумчиво спустя еще несколько недель переписки с агентством.

На работе на меня смотрят с уважением:

– К тебе пришли через неделю и прочистили засор? Вот повезло! Я месяц ждала, когда починят кран в раковине, – говорит Палома.

– У меня была такая проблема, – кивает Рика, вторя Паломе, – я месяца полтора пыталась добиться, чтобы отремонтировали, но ничего не вышло. Потом пришел папа и все починил – хорошо, что он у меня сантехник.

В этот момент мы идем с коробками по большой лестнице с восьмого этажа на шестой. Эта лестница на партнерских этажах офиса – их занимает руководство, стоящее над всей компанией. Партнерские офисы выглядят совсем не так, как наш опенспейс. Они даже не опенспейс. Там очень тихо, и сплошь кабинеты за закрытыми дверями с матовыми и непроницаемыми стеклами. Неожиданная обстановка вокруг: мебель темная, как дубовая, а ковры – светлые и мягкие. В открытых пространствах сидят только секретари. Их столы раза в три больше наших, стоят отдельно, на большом расстоянии друг от друга. Мне кажется, тут даже воздуха больше. Словно партнерам его побольше раздают, не то что обычным людям.

Самое странное – лестница по центру. Они сделали себе отдельную широкую лестницу посреди помещения, и, наверное, ее смело можно назвать парадной. Видимо, по ней партнеры передвигаются чинными группами, чтобы не толкаться в лифтах или на обычной непримечательной лесенке («для людей»), которая пронизывает здание с первого до последнего этажа. Партнерская лестница идет только по их этажам. Сейчас мы спускаемся по этой лестнице с коробками, забитыми файлами, – они временно хранились в небольшой подсобке на последнем этаже.

Казалось бы, зачем таскаться с коробками, пусть и не очень тяжелыми, по лестнице, если можно спустить их на лифте. Но именно сейчас с лифтом приключилась проблема, его срочно обслуживают, и всех сотрудников пустили ходить по обычной лестнице, а нам – так уж и быть – позволили спуститься с коробками по партнерской. Тереза так и сказала:

– Нам повезло, партнеры разрешили перетащить коробки по их лестнице, чтобы не толкаться со всеми.

– Так может подождать, когда заработают лифты? – спрашиваю я, пока остальные молчат.

– Просто непонятно, когда они заработают, а нам надо срочно пересматривать файлы – некоторые клиентские документы, нужные нам, есть только в оригинале. Необходимо их найти.

– А Итон не может прислать копии?

– Ни в коем случае! Просить его – все равно что показать низкий уровень профессионализма.

Тереза говорит убежденно, и я замолкаю, прикидывая, почему это покажет низкий уровень профессионализма. Ну, может, конечно, слегка некрасиво: какие-то документы уже были у нас, а мы их как будто потеряли. Но мы не потеряли. Ну, попросим еще раз. Что с того? А так вместо одного короткого мейла будем сейчас целый день или даже два перебирать эти файлы – там много… Не очень рационально, по-моему.

– Ксения, в конце концов, мы же не наверх их тянем, а спускаем вниз, – вырывает она меня из размышлений, – так что, ребята, нам повезло!

Она бодро поднимает небольшую коробку и начинает спускаться, подавая нам пример. Мы идем за ней. Этажом ниже у нее звонит телефон. Она ставит коробку на ближайший пролет, отвечает что-то на чешском и кивает нам, мол, не ждите, проходите дальше.

Мы продолжаем прерванную беседу про мой засор.

– Том, вот ты англичанин, может, ты подскажешь, как быть? Почему они не ничего не делают? Разве это правильно? – Я поворачиваюсь к нему. Меня не покидает чувство, что он относится ко мне настороженно. Я пытаюсь чуть расположить его к себе.

– Решается все просто, – говорит Том спокойно, – в следующий раз пригрози им судебным иском. Так и напиши, что при всем уважении, ты очень сожалеешь, но будешь вынуждена… И все.

– Прямо сразу вот так?

– Почему сразу? Ты же вроде говорила, что вы уже неделю переписываетесь? Нормально.

Я киваю, и мы заходим в один из маленьких аквариумов на нашем этаже, в котором будем разбирать коробки.

Терезы с еще одной коробкой нет. Все выжидающе смотрят на меня. Я понимаю, что самая старшая здесь и должна сказать всем, что делать, но мне хочется дождаться Терезы – пока я чувствую себя не вполне уверенно.

– Тогда мы пока за кофе, – говорит Палома, и они с Рикой пробираются через коробки к двери. – Том, ты пойдешь?

– Я не хочу кофе, спасибо.

– Ксения, тебе что-то принести? – улыбается Рика.