Слово о Вере Алексеевне Зашихиной. О великой народной целительнице Русского Севера

В 1999 году у меня очень сильно прихватило поясницу: я с трудом передвигалась. Сделала в Архангельске снимок: оказалось, три грыжи и смещение позвонков. Врачи выписали только обезболивающие.

Поехала к бабушке Вере. Она сразу определила: «Да, вот у тебя тут грыжа, тут грыжа… Этот позвонок смещён, этот… Ну, ничего, выведем всё. Нормально всё будет. Всё будет хорошо. Они не нужны тебе, эти грыжи. Мы от них избавимся. Живи ты с Богом. Всё будет хорошо».

Прошло уже столько лет, и всё хорошо. Спина не болит, хоть физические нагрузки как были, так и остались.

На сеансах Вера Алексеевна была строгая, а после работы с людьми у неё даже взгляд менялся; она и пошутит, и посмеётся, когда «выходила из зоны лечения».

Она интересно рассказывала: «Бывает, надвигается туча-гроза. Я выйду на улицу, обойду вокруг дома… И туча обойдёт, не затронет» или: «В лес уйдём; у всех сапоги сырые, а у меня-то – сухие».

Однажды мы, несколько женщин-леспромхозовцев, пришли к Вере Алексеевне; после сеанса она нас оставила. Сидим общаемся с ней, вдруг в какой-то момент она говорит: «Вы можете посидеть тихо-спокойно: мне нужно поработать с девочкой со зрением». Оказалось, ей привозили слепую девочку из Архангельска. Её привозили один раз, а потом Вера Алексеевна работала с нею на расстоянии.

Расскажу ещё о нескольких известных мне случаях.

Как-то раз к Вере Алексеевне приехала одна из сотрудниц нашего леспромхоза, женщина по имени Ия. Вера Алексеевна её спрашивает: «Как тебя звать?» Она отвечает: «Ия». Вера Алексеевна смотрит на неё и говорит: «Нет, тебя не так звать. По роду ты не так названа. Тебе было дано другое имя». Через некоторое время эта женщина признаётся: «Я вспомнила: меня первоначально Гелей назвали. А в церкви сказали, что такого имени нет, и записали Ия». Вера Алексеевна ей диагноз поставила: «У тебя проблемы сердечные: заужена сердечная аорта. – И тут же успокоила: – Я тебе её расширю, и ты поживёшь. Не переживай». С тех пор прошло много времени, и у этой женщины всё хорошо.

Однажды приехали ко мне из Архангельска сестра с мужем. Её муж служил в Пянже, в Афганистане. Когда они узнали о Вере Алексеевне, им захотелось к ней съездить. У Фёдора Фёдоровича, мужа моей сестры, была язва желудка, и сводило мышцы на ногах. Приехали, зашли, сели. Вера Алексеевна сказала Фёдору Фёдоровичу, чтобы он положил руки на колени и смотрел ей в глаза. «Вижу, как бомбы вокруг вас рвутся», – была её фраза. В конце лечения Вера Алексеевна сказала: «Мне тяжело вам помочь, потому что у вас очень сильное биополе». Она была готова помочь в любой ситуации, но не всегда это удавалось… «Не знаю, может, она и помогла: спустя пять-шесть лет у меня всё прошло», – сказал потом Фёдор Фёдорович.

У моей сестры была травма шеи: в детстве она упала на корыто. Сестра поехала к Вере Алексеевне за советом. Приехала, спрашивает: «Вера Алексеевна, может, мне прооперироваться?» Вера Алексеевна говорит в ответ: «Тебе сколько лет? Муж есть, дети есть, чего тебе ещё надо? Живи и радуйся какая ты есть», – был ответ. Прошло уже 25 лет с того разговора!

Одной из женщин Вера Алексеевна сказала:

«Я тебе сейчас сделаю переливание крови. И всё у тебя будет нормально».

Вначале Вера Алексеевна не брала оперированных.

Спрашивала, была ли операция. А потом лечила всех.

Вера Алексеевна делала только хорошее. Когда к ней приходили люди, которым что-то было наведено, она это чувствовала на расстоянии. Однажды к ней приехала женщина, у которой всё тело покрылось нарывами. Вера Алексеевна её приняла, а потом говорит: «У вас в машине сидит ещё один человек, но вы её ко мне не заводите: ей сделано злое. У меня изба чистая». – «Что же ей делать?» – «Ищите бабушку». – «Ну, к какой же бабушке обратиться?» – «Спрашивайте у людей. Люди всё знают».

Однажды я спросила Веру Алексеевну, лечит ли она от алкоголя. «Не могу, – был ответ. – Не могу мужа вылечить. По его роду было сделано сильнее меня: он был проклят кем-то по роду. Я с этим справиться не могу». Она объяснила, что родственное проклятие обладает большой силой.

С Верой Алексеевной было очень интересно общаться, слушать, как она рассказывает…

В трудные 1990-е годы она говорила: «Сейчас мы ещё неплохо живём. Подойдёт ещё сложное время».

Вера Алексеевна рассказывала о своей жизни, когда работала в совхозе и всюду ходила пешком, и на работу, и по домам: «Бреду пешком: снег не снег, дождь не дождь… Приду вся сырая, на русскую печку заброшу свою одежду. А утром опять мне надо идти…»

Она сквозь время видела

Рассказ Валентина Александровича Колодкина, бывшего директора леспромхоза «Красноборский»

С Валентином Александровичем Колодкиным, бывшим директором Красноборского леспромхоза, мне посоветовали встретиться местные жители, так как он часто навещал Веру Алексеевну, направлял к ней многих людей, очень её уважал и считал близким человеком.

Несмотря на свою занятость, Валентин Александрович сразу же откликнулся на мою просьбу встретиться и поделиться воспоминаниями о Вере Алексеевне.

Валентин Александрович – степенный мужчина с умным, внимательным взглядом – производил впечатление человека ответственного, честного и мыслящего. В нём чувствовалась серьёзность и доскональное знание лесного дела. Валентин Александрович оказался интересным собеседником и творческой личностью. Беседуя с ним, я поняла, что передо мной не только высокопрофессиональный специалист и талантливый руководитель; передо мной человек, искренне болеющий за свою Родину, за судьбу людей и государства. Он жил, думая о проблемах страны, о лесной отрасли, о своих сотрудниках. Этот человек привык всегда так мыслить, радея о других; принципы чести остались для него главными. Может быть, именно поэтому Валентин Александрович и был так близок Вере Алексеевне: возможно, видя в нём эти качества, она его привечала.

О Вере Алексеевне он говорил искренно, эмоционально, с теплотой и любовью; даже посвятил ей стихи… Было ясно, как много она для него значила. В каждом слове Валентина Александровича звучали почитание и благодарность.

Познакомился я с Зашихиной Верой Алексеевной в начале мая 1993 года. До этого времени я был наслышан от людей, что есть такая бабушка в деревне Середовине, что в 15 км от Дябрино, которая лечит. Также знал, что начальник Красноборского ДРСУ, Гнатюк Виктор Петрович, с ней в очень хороших отношениях. А муж Веры Алексеевны, Николай Дмитриевич, работал на тот момент в ДРСУ.

И вот весной 1993 года ко мне приехал мой друг, Косенчук Николай Григорьевич, который сильно простыл и месяц отлежал в больнице г. Котласа, но легче ему не стало. Николай Григорьевич переночевал у меня, а утром собирался лететь домой в п. Куликово. Видя, как тяжело ему было, я предложил съездить к Вере Алексеевне. Он ответил: «Давно к ней хотел съездить, но как попасть?»

Я позвонил Виктору Петровичу Гнатюку, спросил, как зовут эту бабушку и есть ли у неё телефон (мобильной связи в то время не было). Виктор Петрович назвал номер телефона, но добавил: «Вряд ли она ответит, чаще телефон держит выключенным, а то звонят отовсюду, покоя не дают».

Тем не менее я решил позвонить. Время было семь часов утра. Но вот чудо! Ответила сама Вера Алексеевна. Я сказал, что звонит Валентин Колодкин, что сильно болеет друг, и спросил, можно ли приехать. Она ответила: «Друг? Простыл? Ну что, приезжайте».

В тот же день мы добрались до этой деревни, постояли в очереди, и Николай попал на приём. После него я зашёл поблагодарить Веру Алексеевну. Я сказал ей, что это я звонил утром, и сказал: «Спасибо, что приняли». Она мне тут же говорит: «Ну-ка садись, посмотрю тебя».

Перекрестила меня и открытыми ладонями на некотором расстоянии от меня (сантиметров 15–20) повела от головы до пояса. И через секунду: «Ой, парень, да у тебя порок сердца!» Я был ошарашен.

Ни слова не спросив, где, что болит, она безошибочно ставит диагноз. Дело в том, что на приписной комиссии в 9 классе (1967 год) мне хотели выдать «белый билет», т. е. «годен к нестроевой», именно из-за порока сердца. Меня ни в пот, ни в дрожь, но в какое-то непонятное состояние бросило – как она так может? Ведь даже у врача на приёме спрашивают: «На что жалуетесь?» Или назначают обследование от рентгена до анализов. А тут?

Вера Алексеевна сказала: «Это у тебя кровь застаивается в желудочке сердца, не прокачивает. Сейчас я поправлю». Проделав несколько манипуляций руками и шепча какие-то слова, она вновь перекрестила меня. Вся эта операция прошла за 5–7 минут.

Потом она говорит: «Ну, теперь иди с Богом».

А ровно через год она через женщин управления леспромхоза, которые ездили к ней на приём, передала: «Колодкин всех вас направляет ко мне, а ему самому надо приехать». Я немного посомневался: а чего ехать-то? Я ведь уже был у неё. Но в душе что-то толкало: а как ослушаться-то? Ведь приглашает что-то?

Приехал, отстоял очередь, захожу к Вере Алексеевне и от порога: «Здравствуйте, Вера Алексеевна, я ведь у вас уже был в прошлом году». Она мне: «Садись иди, не разговаривай! Я тебя лечила, да не долечила, у тебя ещё желудок больной».

А ведь и это правда. Так порой прижимало, что ни таблетки, ни альмагель не помогали. То ли гастрит, то ли язва была. Но идти к врачам и глотать трубку мне было страшно… И опять мне стало гораздо лучше! Чудеса! Да какие!

И таких чудес за всё время наших встреч с Зашихиной Верой Алексеевной просто не перечислить. Причём не только лично со мной или с членами моей семьи, но и с людьми, которых я возил к Вере Алексеевне.

Расскажу сначала о своих родных. Когда моей старшей внучке Даше был годик (а сейчас ей 14 лет), она попала в реанимацию с каким-то отравлением. Моя дочка, Маша, перепугалась: «Папа, давай свозим в Москву, на обследование». Я ей говорю: «Маша, для поездки в Москву нужно кучу денег, а у нас их нет. Давай-ка, дочка, съездим за реку, к Вере Алексеевне».

Приезжаем. Неприёмный день оказался, но Вера Алексеевна нас приняла. Занялась с дочкой сначала. Я сел у русской печки, внучка у меня на коленях. Вдруг малышка слезает с колен, подбегает к Вере Алексеевне, за руку её подержала – и ко мне. Вера Алексеевна говорит: «Держи-держи: половицы неровные».

Как вела себя внучка у Веры Алексеевны – надо было видеть! Непоседа! А тут сидит у матери на коленях, внимательно смотрит на бабушку Веру, не боится, не плачет. После приёма Вера Алексеевна говорит мне: «Всё будет хорошо, не придерживайтесь никаких диет, всё можно есть». А ведь доктора ограничили: рыбы жареной нельзя, конфет нельзя, апельсинов, мандаринов нельзя, мёду нельзя и ещё кучу всяких «нельзя».

Я же втихаря от жены и дочки угощал внучку и мёдом, и цитрусовыми, и прочими «нельзя». Дочка сначала возмущалась: «Папа, зачем ты ей даёшь? Ей же это нельзя!» Мой ответ: «Ешь, Даша, всё. Бабушка Вера сказала можно, значит, ешь!»

Никакой реакции у ребёнка не было. Светлая память Вере Алексеевне. Что я ещё тут могу добавить?

Однажды я спросил: «Можно привезти к вам, Вера Алексеевна, маму?» Я слышал, будто она тех, кто старше её, не принимает. Вера Алексеевна говорит: «Привози». Свозили, и у мамы больше не было кризов. Даже жена не поверила.

Жену мучил насморк сильнейший. Капала нафтизин литрами. Убедил: «Галь, ну давай съездим». И повёз. Помогло! И нафтизина уже лет семь не покупаем. А раньше сразу в аптеке брал по двадцать бутылочек.

Всяких подобных фактов, как помогла Вера Алексеевна людям, предостаточно. Ехали к ней больные со всей страны великой.

Лечила она не за деньги. Мне она сказала, что продукты, которые ей приносили люди, она отдавала в близлежащие деревни, где в пору чубайсовской «приватизации» от нужды люди себе на еду заваривали комбикорма, предназначенные скоту.

Я как-то сказал ей: «Вы бы повесили ящичек у дверей и пусть, у кого сколько душа даст, положат денежку. У вас бы тогда все четверо сыновей давно бы на иномарках ездили». Она засмеялась и ответила: «Это Он (Бог) дал мне бесплатно (т. е. дар лечения). А на иномарки пусть сами зарабатывают».

Со временем у меня сложились с ней очень тёплые отношения. Бог знает почему. Может быть, она чувствовала людей, которых я привозил или направлял к ней по записке, без личной выгоды, а может, в силу других причин. Но факт, что она принимала их вне очереди (хотя я порой говорил ей, что пусть постоят), говорит о её отношении. Её ответ был таков: «От тебя, Колодкин, я приму людей в любое время». А насчёт очереди: «Я никого сюда не приглашаю, кто недоволен, пусть идут в больницу, а здесь я хозяйка».

Всех, кого я привозил, не считал, но человек 200–300 наверняка будет. Вера Алексеевна всегда называла меня по фамилии, но рассказывала такие вещи, которыми делиться могут только очень близкие люди, т. е. относилась ко мне, как к сыну.