– Будем…
Молчание.
– Бедно живут. Жалко испанчиков этих. Глянь, кильку какую мелкую принесли.
– Это анчоусы.
– Один хрен.
– Правильно, что одни поехали. Без этих…
– Да. Сами. Куда хотим, туда и идем.
– Да. Ну, будем!
– Будем.
– Вернусь, вообще к маме отправлю, в деревню.
– Там им и место.
– В тмутаракани.
– Будем!
– Будем.
– Без языка – и куда я поехал? На тебе, выкуси! Вон, смотри, что делаю без университетов. Эй! Человек! Подь сюды…
Владелец бутербродной, он же и официант стихийно возникшего уличного кафе, приветливо кивнул:
– Lo que os gustarнa ? (Чего бы хотелось?)
Браток развел выразительно руками:
– Сделай нормально, пердоньте и грациес.
Через минуту на столе стояла большая тарелка с сыром и хамоном.
– Вот видишь, все ж понимают. А она: без языка, без языка… Кстати, это идея!
– Будем!
– Будем.
– Без языка.
– Красоты не убавит.
– А нервы сбережем!
Они громко расхохотались.
– Ты список покупок не потерял?
– Смеешься? В сейф положил. С собой копия.
– Это правильно, это по-взрослому. Ну, будем?
– Будем.
Машины двигались по своим маршрутам, люди с интересом рассматривали туристов, планета, не снижая скорости, крутилась вокруг солнца, плавно удлиняя тени и приближая вечер.
Аликанте, я люблю тебя
Люблю этот город. Много раз говорила эту фразу.
Я иду быстрым шагом, и солнце вежливо прячется за прозрачные облака. Все равно иду по теневой стороне улицы. Доносятся обрывки фраз, музыка плавно течет из открытых окон машин.
Полноватая сеньора в длинном легком халатике на больших пуговицах и со смешными цветочками по подолу тянет на тонком поводке задрыжистую трясущуюся собачку. Сеньора седая как лунь и коротко подстрижена, розовая кожа просвечивает сквозь короткие волосы, как и у собачки. Они отражения друг друга.
Сеньора ворчит под нос:
– На тебя, какашка, всю пенсию трачу… – и заходит в магазин для животных.
Я перевожу взгляд на табло аптеки и с радостью вижу: «+28». Лето выдохлось. Как же мы ждали эти дни! Наступает тот самый бархатный сезон, во время которого королевский двор переезжал к морю и менял меховые одежды на бархатные. Впрочем, в нашем городе бархат случится скорее в декабре, да и то ненадолго.
Навстречу идет утомленная женщина в ярком макияже и увесистых украшениях. Ее сарафан открывает взорам встречных пешеходов пышную грудь и сутулую спину. Дама, брезгливо и не разжимая губ, цедит по-русски тонкому прозрачному мальчику в длинных шортиках и беленькой футболочке:
– Как же ты надоел своим нытьем, ни за какие коврижки не поеду больше в такую жару… Вот! Смотри, магазин, купим мороженое.
Они заходят в мастерскую мотоциклов с милым названием «Госпиталь для мото». Мальчик, почему-то тонким басом, произносит:
– Как-то тут… намотоцикленно.
Улыбаясь, иду дальше, здороваюсь со знакомыми и иногда с незнакомцами. Присаживаюсь на лавочку в тени оливы дивного возраста, когда ствол уже потрескался и покрыт морщинами времени, а само дерево все еще плодоносит. Глубоко вдыхаю солоноватый воздух.
Из задумчивости выводит звенящий голос:
– А я вас узнала! Вы – Стрельцова.
Вздыхаю с улыбкой:
– Виновата.
Смеемся.
– Напишите мне что-нибудь, пожалуйста, я маме отдам. Она вас читает.