Прощаю – отпускаю

Близился рассветный час, но за окном, в осеннем саду, было ещё темным-темно. Из-под плохо прикрытой ставни тянуло сквозняком. Пламя свечей дрожало и билось, бросая отсветы на лица сидящих за столом мужчин. Вера и Зося ушли, чтобы хоть немного поспать перед венчанием, назначенным на раннее утро. Братья Иверзневы и Никита решили, что ложиться на два часа нет никакого смысла, и уселись за столом с бутылкой мадеры.

– И понимаешь ты, брат, мне так стыдно стало! Барышня ничего в жизни ещё не видела, у маменьки с папенькой под мышкой жила – а не боится ничего! Ведь понимала чудесно, на что шла, когда ко мне из дому убежала! Ведь скажи я ей, что – никак-с, панна Зося, я вас обожаю, но у меня, видите ли, карьера, репутация в полку, что скажет наместник… Что бы ей тогда делать было?! Идти за этого Гжельчека?! Видал я его раз у папаши на приёме! Стручок сушёный! Мазурку танцует, подсигивает, как кузнечик, из сюртука пыль летит… И ведь не побоялась ко мне прийти на ночь глядя! А если бы увидел кто? Панна Годзиньска по вечерам бегает в казармы Варшавского полка! Конец репутации, конец всему… И я по лицу Зосиному вижу, что отпусти я её – она не домой пойдёт, а на мост! И в Вислу кинется! Видал я этот польский норов, ни в чём удержу не знают… И, главное, сам-то хорош – мужчина, боевой офицер, войну прошёл! И что потерять страшился?! Расстреляют меня, что ли? Да чёрт с ней, с карьерой! Подам в отставку, уеду в Хмелевку грядки копать! Три года неизвестно чего боялся… Стою перед Зосей красный, как бурак, слава богу, хоть свечи не горели… Тьфу, вспомнить совестно… – Пётр сокрушённо махнул рукой, отвернулся. Сидящий рядом Александр с улыбкой похлопал его по спине.

– Брось, брат. Не ты один таков. На войне мы все храбрецы с саблями наголо, а как до женщины доходит – труса празднуем…

– Сашка, я до сих пор Бога благодарю, что Зося тогда не заметила ничего, – серьёзно сказал Пётр. – Ты её не знаешь! Гонористая, как все они! Если бы хоть каплю сомнения моего учуяла – только б я её и видел! И не догнал бы, и из Вислы бы вытащить не успел! Но, видать, сильно взволнована была… А может быть, слишком во мне уверена. Ну, правда, и я быстро в себя пришёл. Видать, ангел-хранитель мой в ту ночь плохо спал, по первой тревоге поднялся!

Опомнившийся Пётр и впрямь действовал быстро. Прямо при Зосе он набросал три бумаги к своему полковому командиру: одну – с просьбой об отпуске с сегодняшнего дня, другую – рапорт об отставке, третью – личное письмо с объяснением «всей этой горячки». Пакет был вручен сонному денщику с приказом передать бумаги по назначению наутро же. Через час штабс-ротмистр Иверзнев и панна Софья Годзинская покинули Варшаву. Через два дня они были в Смоленской губернии, в имении графов Браницких – близких родственников семьи Иверзневых. А ещё через пять дней туда прибыли брат и сестра жениха. За это время Зося успела принять православие, взяв в крёстные матери графиню Марью Ксаверьевну, и готовилась к венчанию.

– Так или иначе – самое страшное позади! – весело сказал Александр, разливая по бокалам остатки вина. – Давай, Петька, по последней… За твоё счастье… И за то, что панна Зося никогда не узнает о твоих терзаниях! Женщинам, знаешь, некоторые вещи трудно понять… Уж лучше по мере наших сил их от этого избавлять!

– И то правда, – без улыбки согласился Пётр. – Я, знаешь ли, все эти дни трясся, что Зося меня спросит: чего же ты, ангел мой, три года ждал, если всё так просто в три минуты решилось?

– Ну, тебя ещё ждёт нахлобучка от начальства…

– Переживу, куда деться. Всё равно, как только отвезу Зосю в Петербург, вернусь в Варшаву. Ты прав, надобно явиться к Горчакову и выслушать всё, что заслуживаю… а потом уж с чистой совестью в отставку. – Он встал, с хрустом потянулся, медленно прошёлся по комнате. Остановился перед зеркалом, тщетно стараясь рассмотреть в темноте свою физиономию. Неожиданно усмехнулся: – Знаешь, до смерти, наверное, не пойму, что она во мне нашла. Рожа, как у пещерного жителя… Ещё и рябая!

– Ну, это ты хватил, Геркулесыч, насчёт пещерного жителя, – отозвался Закатов, залпом допивая мадеру и тоже вставая. – Рожа как рожа, вполне мужественная… Во всяком случае, получше моей. А моя супруга как-то вот рискнула тоже…

Пётр смущённо промолчал. Старший брат укоризненно взглянул на него. Затем перевёл взгляд на Закатова. Помолчав, медленно спросил:

– Никита, спрошу на правах старого друга, для чего тебе понадобилась эта женитьба?

Закатов повернулся. Некоторое время молча смотрел на Александра. Затем губы его дрогнули, словно он собирался ответить. Но он так ничего и не сказал, и в комнате повисла неловкая тишина. А за окном уже светлел старый парк, послышались сонные голоса дворовых девок, и на фоне неба начали обозначаться макушки полуоблетевших дубов и вязов.

– Что ж, пора приводить себя в порядок. – Александр тоже поднялся из-за стола. – А то хороши будут жених с родственниками! Ты, Петька, прав: пещерный житель, да ещё с небритой мордой… Да панна Зося из-под венца сбежит! Никита, ты, надеюсь, с нами?

– Разумеется.

– Тогда дам тебе свою бритву и прочее. Идём.

Церковь была маленькой, белой, похожей на сахарную игрушку. В ограде росли старые рябины, тонкие, вызолоченные осенью липки и могучий дуб с поредевшей медной листвой. Раннее холодное солнце, кое-как выбравшись из седой дымки облаков, повисло прямо над крестом купола. В церкви пели. Слабый свет входил в стрельчатые окна, дробясь на алтаре и смешиваясь с блеском свечей. Пахло ладаном, воском, почему-то грибами. Старый священник дребезжащим голосом читал молитвы, но Никита не слышал ни слова, машинально крестясь в нужных местах и не сводя взгляда с Веры. Она стояла рядом со светлой, спокойной улыбкой на губах. Церковная свеча озаряла тонкое смугловатое лицо, делая его радостней и моложе. Вера безотрывно смотрела на Зосю – в самом деле похожую на ангела в простом белом платье и фате, наспех сшитых в девичьей графини Браницкой, светящуюся от счастья, юную, прекрасную. Священник вёл их с Петром вокруг аналоя под «Исайя, ликуй», а Никита не сводил глаз с Веры, и в сердце поднималась волна давно забытого счастья. Он не помнил сейчас ни о собственной женитьбе, ни о Верином вдовстве. Словно обезумевший от жажды путник, он пил сейчас это несказанное счастье – стоять в церкви рядом с любимой женщиной, смотреть в милое лицо без тени горя и слёз, незаметно касаться её рукава… И пусть ничего нельзя исправить и вернуть, пусть сделана тысяча неисправимых глупостей и потеряно самое дорогое… Но вот сейчас он стоит рядом с Верой Иверзневой и смотрит на неё, и никто не откажет ему в этом праве. И этого воспоминания хватит ещё надолго.

После венчания и выхода из церкви молодую пару окружило многочисленное семейство Браницких. Ограда наполнилась деловитым женским щебетом, мужским смехом, поздравлениями и пожеланиями. Александр тоже отошёл к гостям, и Вера с Никитой оказались одни. Вернее, она пошла, ни на кого не глядя, по узкой дорожке в парк, а он, как заколдованный, тронулся следом.

– Господи, какое счастье, Никита… – Вера остановилась, сорвала гроздь рябины, прикусила несколько ягод, поморщилась. – Ещё горчит, надо же… Неужто у вас тут не было заморозка? А у нас в Москве уже все ягоды прихватило… Как же всё хорошо, наконец!.. После всего, что на нас упало, я думала, что Бог за что-то нашу семью проклял. Ведь, как умерла мама, – беда за бедой! Петино вдовство, моё вдовство, потом – Миша… А теперь Петя так счастлив! Я давно у него таких глаз не видела, прямо как мальчик… А ведь у него уже седина! И Зося прелестна… Такая смелая и так любит его… Поневоле порадуешься за них и позавидуешь! Я никогда в жизни такой красоты не видывала, просто дух захватывает!

– Зная вас, Вера Николаевна, я не могу признавать никакой другой красоты.

Закатов сам не понял, как это вырвалось у него. Земля на миг словно ушла из-под ног, холодной волной окатило спину. Испугавшись собственного нахальства, Никита начал мучительно соображать, как перевернуть всё в шутку… И понял, что спастись уже не удастся. Вера резко остановилась посреди тропинки. Чёрные глаза посмотрели на него в упор.

– А раньше вы не были так смелы, Никита Владимирович, – со странной улыбкой сказала она. – Впрочем… Сейчас уже можно, не так ли? Это ничем вам более не грозит.

– Что вы имеете в виду, Вера Николаевна? – медленно спросил он, подходя.

Вместе они пошли по усыпанной листвой аллее в глубь сада. Ясное пятно солнца затянуло блёклыми тучами. Прямо перед лицом Закатова, вертясь, пролетел рыжий кленовый лист.

– То, что мы стареем, Никита, и детские наши глупости пора оставлять.

– Боюсь, что все мои глупости останутся со мной до смерти. – Никита изо всех сил вглядывался в усыпанную желудями дорожку. – Я люблю вас, Вера. Я всегда, всю мою жизнь любил только вас.

– Я знаю, Никита, знаю, – помолчав, спокойно и устало сказала она.

– Но отчего же тогда?.. – он не договорил.

Молчала и Вера, грустно улыбаясь и зачем-то теребя в пальцах веточку дуба с двумя маленькими желудями. Вот один из них, оторвавшись, полетел в пожухлую траву. Вот следом отправился и второй. И сломанная ветка упала рядом.

– Вера, вы ведь знаете… Вы всё знаете. – Они снова шли по пустой аллее, и снова Закатов касался рукава Веры, но теперь уже не замечал этого. – Что я мог вам дать, какую жизнь предложить? Ведь у меня даже не было доли в наследстве… Это ведь случай, что и отец, и старший брат умерли, оставив мне моё полудохлое Болотеево. Как я смел делать вам предложение, имея за плечами лишь жалованье подпоручика?

– Могли бы и рискнуть, – спокойно заметила Вера. – И, заметьте, ничего не потеряли бы при этом. И как знать… Может быть, мы были бы счастливы в этом вашем… полудохлом Болотееве.

– Но, Вера Николаевна… Ведь Иверзневы – известная семья, к вам сватались богатые люди… И вы в конце концов сделали блестящую партию…

– Боюсь, что эту партию, Никита, сделали за меня. Впрочем, какое это имеет значение?

Никита остановился. Не поднимая взгляда, мрачно сказал:

– Вера Николаевна, я никогда в жизни не поверю, что вас вынудили к этому браку! Кто мог взять на себя это? Ваша матушка, ваши братья, которые вас обожают?! Ведь ни Саша, ни Петька, ни Мишка не понимали, для чего вы вышли замуж за Тоневицкого! Все они не знали, что и думать! И я вместе с ними! Вы были гувернанткой у его детей – и вдруг… Этот неожиданный брак… Каковы причины?

– Я не буду объяснять их вам, Никита, – помолчав, сказала Вера. – Дело уж давнее, прошлое. И князя уже нет на этом свете. Скажу лишь, что у меня попросту не оказалось иного выхода.

– Вера Николаевна, но… Вы хотите сказать… – он умолк, набираясь наглости. – Вы служили гувернанткой в его доме. Неужели Тоневицкий осмелился?.. Ваша репутация… Вышло так, что он обязан оказался на вас… Именно поэтому ваши братья ничего не знают?! Даже Мишка?!

– Никита, у вас нет никакого права разговаривать так со мной, – ровно, без гнева перебила она, и Закатов опомнился.

Тяжело дыша, он пробормотал:

– Простите…

Вера грустно улыбнулась. Уже мягче продолжила:

– Тем более что дело сделано. И я даже успела овдоветь. Однако на мне по-прежнему мои дети…

– Вернее, дети Тоневицкого! – снова не удержался Никита. – Он очень удачно перепоручил их вам, умирая! А вы между тем всего на восемь лет взрослее своего старшего пасынка! Со стороны вашего супруга было бесчеловечно так обойтись с вами! Да ещё запретить вам новый брак до тех пор, пока дети не устроят свои судьбы!

– Никита, уймитесь. Никто мне ничего не запрещал. Князь, умирая, попросил меня об этом… И да, я дала слово. Потому что всё равно не могла бы поступить иначе. Вы, разумеется, можете думать обо мне любые гадости…

– Вера!

– …но я согласилась на этот брак только ради детей. Только ради них… Если бы вы знали!

– Вера Николаевна, я просто скотина, простите меня, – грустно сказал Закатов. – Никогда в жизни я не смог бы подумать о вас гадости.

– Думаете, и ещё как. «Блестящая партия»! «Князь обязан был жениться»! Никита, Никита, вы ведь знаете меня с детства! – горестно упрекнула Вера. – Неужто вы в самом деле могли подумать, что мне нужны титул, деньги, все эти побрякушки… Ну что же вы за невозможный человек! Впрочем, не мне вас укорять. Столько сделано ошибок, столько глупостей… И ничего уж не вернуть. Да и вы давно женаты. Так что, пожалуй, придётся нам с вами обо всём забыть и тихо радоваться чужому счастью. Я уже смирилась, Никита. Теперь очередь за вами.

– А я не смирюсь никогда, – упрямо сказал Закатов, комкая в руке фуражку и не в силах посмотреть в блестящие от слёз глаза напротив. – Это невозможно, Вера Николаевна. Когда по собственной глупости теряешь самое дорогое, самое святое, что было в жизни… Когда всё могло бы быть иначе, не будь я таким ослом… Таким трусом… И что ж… Теперь я наказан по заслугам.

– Не гневите Бога, Никита. – Вера вытерла слёзы, улыбнулась. – Вы теперь семейный человек. Я видела вашу супругу. Она очень хороша собой. И если вы женились на ней, стало быть, у неё имеются и другие достоинства. Никита, милый, никогда не знаешь, как повернётся жизнь! Мне почему-то кажется, что вы ещё будете счастливы. Иначе… Иначе было бы слишком несправедливо.