На крючке

– Да что-то около месяца назад, – трагически вздохнул Браницкий. – По крайней мере она в первый раз призналась мне в этом.

– Она не говорила, чем это было вызвано?

– Нет, она сама не знала, – грустно улыбнулся Браницкий. – Такое бывает в любви. Если вы хотите услышать мое мнение, то я думаю, что это не что иное, как сдергивание маски. Этот мафиози просто использовал ее. Понятное дело, она ему надоела. Прискучила.

– Она вам не говорила, где он работает?

– Да нигде – ведет праздный образ жизни, – презрительно хмыкнул Браницкий. – Нет, я понимаю, когда поэт, художник, натура творческая ищет применения своим силам и не находит в нашей пошлой действительности, но этот… – он сделал кислую мину, – просто ничего не делает и все. Папа у него – шишка, держатель казино. В этом казино и работала Женя.

– Интересно! – встрепенулся Руденко.

– Да, – нервно дрыгнул ногой Браницкий. – Этот тип – настоящий паразит. Беда Жени состояла в том, что она слишком доверяла ему, в том, что она вообще видела в людях только хорошее. И была обманута! – с артистическим надрывом завершил он.

– Как вы думаете, что могли искать у Жени? – вмешалась Яна и тут же поймала на себе неодобрительный взгляд Руденко, как бы говоривший: кто тут хозяин положения?

– А кто его знает? – передернул плечами Браницкий. – Ума не приложу.

– Так, – заговорил лейтенант менторским тоном, явно стараясь привлечь к себе внимание присутствующих, – искали какой-то небольшой предмет, размером… размером… – он огляделся по сторонам, ища подходящее сравнение, – с пачку сигарет, – утвердительно произнес он. – И, прошу обратить внимание, – он показал на шкатулку с драгоценностями, которая лежала у всех на виду, – преступника или преступников не интересовали деньги, во всяком случае, их эквивалент.

«Господи, – вздохнула про себя Милославская, – это ж надо, какими словами разбрасывается!»

Руденко заметил ее реакцию, но истолковал ее как похвалу и удовлетворенно усмехнулся в усы.

– Далее, – продолжил он свои сентенции, окрыленный успехом, – чтобы обыскать все эти помещения и перевернуть здесь все вверх дном, нужно определенное количество времени. Полагаю, преступники пробыли здесь как минимум час, а может, и больше. Самойлов, – он взглянул на сержанта, который со скучающим видом глядел в окно, – чего сидеть? Работать нужно. Бери бумагу, пиши протокол осмотра места происшествия. Сегодня как никак праздник, нужно домой попасть к вечеру, а не ночью. Сейчас приедут криминалисты, а у нас здесь конь не валялся!

– Сейчас, сделаем, – Самойлов поднялся и поплелся на кухню.

– Вам придется немного подождать, – Руденко с важным видом зыркнул на соседей, – будете подписывать протокол.

– Семен Семенович, – Яна поднялась со своего места, – я пока посмотрю спальню, хорошо?

Руденко чуть помолчал, удивленно всматриваясь в глаза Милославской, словно старался высосать из них ответ на вопрос: чего ей понадобилось в спальне? Не найдя ответа и серьезных оснований для отказа, кивнул.

– Только смотри там, руками…

– Я осторожно, – улыбнулась Яна.

Ей действительно пришлось идти очень внимательно, чтобы не наступить на разбросанные по квартире вещи. Руками она тоже ничего не задевала, пока не вошла в спальню. Большая двуспальная кровать, втиснутая между двумя тумбочками, больше походила на поле битвы. Видимо, искали что-то такое, что можно было спрятать между пружинами матраца или в другом тайном месте. Не похоже было, что те, кто здесь устроили этот бедлам, нашли то, зачем приходили. Такой вывод Яна сделала из того, что во всей квартире не осталось ни одного не тронутого кусочка, ни одной вещи, не сдвинутой со своего места. Значит, это что-то все еще здесь? Она пока не стала искать ответа на этот вопрос, оставив его на потом. Ей захотелось представить себе картину произошедшего.

Судя по тому, что убили Женю Галкину первым подвернувшимся под руку предметом, а именно – сковородой, – можно было предположить, что она появилась перед преступником неожиданно. Но почему, увидев беспорядок в прихожей, она не вызвала сразу милицию, а вошла в квартиру и конкретно – на кухню? Милославская находила этому по крайней мере два объяснения: либо она все время, пока длился обыск, находилась дома, что не слишком-то логично, потому как на теле, насколько заметила это Яна, не было следов пыток или побоев, либо, что более вероятно, она просто подумала, что в квартире уже никого нет. И притаившийся грабитель ударил ее сковородой, когда она вошла на кухню. Эта версия нравилась Милославской гораздо больше и, не придумав пока ничего другого, она на ней и остановилась.

Из гостиной доносились голоса понятых, которые перекрывал сильный баритон Руденко, а затем присоединились и другие голоса, какие-то отстраненно-профессиональные. «Наверно, криминалисты прибыли», – решила Милославская, опускаясь на маленький пуфик, стоявший рядом с кроватью. Конечно, было бы интересно послушать, что скажут эксперты, но Яна почему-то решила задержаться в спальне, как-будто именно тут была спрятана разгадка гибели Жени Галкиной. Она положила руку на кровать, зная, что на материи отпечатки пальцев не остаются, и провела ладонью туда-сюда, ощущая шелковистость матраса. Как-то сама собой у нее появилась мысль, что можно поработать с картами.

Достав колоду из заднего кармана джинсов, она смешала карты и, найдя нужную, которую называла «Взгляд сквозь оболочку», опустила на нее ладонь.

Сразу же отозвавшись теплом, карта «заработала». Яна смотрела на растерзанную кровать, которая вдруг стала принимать правильные очертания и, наконец, ритмично закачалась. Милославская даже испугалась, увидев на постели обнаженные тела, которые извивались в любовном экстазе. Девушку, которая лежала на спине с широко раскинутыми ногами, она узнала сразу – это, без сомнения, была Женя Галкина. Глаза ее были закрыты, голова – повернута немного в сторону, но на лице читалось если и не отвращение, то, во всяком случае, просто безразличие. Лица мужчины, лежащего сверху и старательно сопящего в такт резким движениям своего таза, видно не было. Яне, подчиняющейся природной стыдливости, захотелось закрыть глаза, чтобы не видеть происходящего, но сделать этого ей не удалось – «живая картинка» стояла перед ее внутренним взором. Тогда женское любопытство взяло верх, и она все же решила рассмотреть мужчину. Она отвлеклась от происходящего действа и глядела на мужчину, как на объект в анатомическом театре: довольно сильное, мускулистое тело с излишками жирка на талии, аккуратно подстриженные каштановые волосы, слегка тронутые сединой, мощная мясистая шея с морщинами, которую слегка прикрывала Женина рука. На спине у мужины, под правой лопаткой темнела крупная родинка. Яна ждала, что он наконец повернет голову, и она сможет увидеть его лицо, но этого не произошло. Видение исчезло так же быстро, как и появилось, оставив после себя чувство нереальности.

Почувствовав усталость, Милославская глубоко вздохнула и открыла глаза. Спрятав «остывшую» карту среди других, она сунула колоду в карман и достала из другого кармана сигареты. Несколько мгновений она курила, позволяя своим мыслям свободно клубиться подобно сигаретному дыму, потом попыталась осознать, что же в конце концов ей удалось увидеть? Единственное, что приходило в голову сразу же – мужчина в постели Галкиной не так уж молод, чтобы быть ее парнем. Может, молодой «безработный», о котором говорили соседи Галкиной, просто так старо выглядит? Нет, – она тут же отвергла это предположение, – просто это другой человек, человек, которому никак не меньше сорока лет, – уверенно определила Милославская. Она посмотрела по сторонам, нашла обрывок газеты, из которого сделала маленький пакетик и стряхнула в него пепел с сигареты.

«Кто же это тогда? – продолжала сама с собой размышлять Яна. – Уж не этот ли молодящийся сосед, играющий роль этакого бонвивана?»

Но и это предположение пришлось отбросить как несостоятельное, потому как тонкие, взлохмаченные волосики «бонвивана», никак не хотели складываться в аккуратную прическу, да еще и с проседью. «Это точно не он, – Яна выпустила струю дыма в потолок, – но исключать того, что дядечка искал с Галкиной не только светских бесед, тоже нельзя».

Милославская сунула окурок в пакетик и, открыв форточку, выбросила его на улицу. Постояв немного у окна, через которое солнце лило в спальню мягкое неназойливое тепло, она снова вышла в гостиную. Она увидела, что за столом сидит сержант Самойлов, высунув от напряжения и усердия кончик языка, и старательно выводит буквы на листе бумаги. Руденко стоял рядом, заглядывая ему через плечо и диктовал то, что отвечали на его вопросы понятые, они же и свидетели. То есть, попросту говоря, переводил с разговорно-бытового языка на казенно-формальный. При этом фразы у него получались настолько неуклюжими и какими-то скукоженными, что ему, чтобы не забыть удачную формулировку, приходилось по нескольку раз их повторять. Да и сержант, как видно, не владел стенографией в той мере, чтобы с лету записать мысль начальника.

– Я, пожалуй, пойду, – Яна переступила через кучу постельного белья. – Мне нужно кое о чем поразмышлять.

– То есть как это ты пойдешь? – вылупился на нее от негодования Руденко. – Сама эту кашу заварила, а теперь – в кусты?!

– Ну не я же ее убила, Семен Семеныч, – грустно произнесла Милославская. – Мое дело маленькое – я органы в твоем лице, товарищ Руденко, в известность поставила. Органы что-то еще хотят от меня?

– Ты пиши, пиши, – Руденко прикрикнул на Самойлова, который отложил ручку в сторону и не без интереса наблюдал за происходящим. – А вы, гражданочка, пройдемте со мной, – зыркнул он на Милославскую и направился к выходу.

Яне ничего не оставалось делать, как пойти следом.

– Слушай сюда, Яна Борисовна, – сказал лейтенант, когда Милославская вышла на лестничную площадку, где кроме Руденко никого не было, – ты, наверно, думаешь, что сделала мне большое одолжение, что подсунула жмурика да еще и на Первое мая, да?

Сперва Яне показалось, что он шутит, но лейтенант был серьезен, как бывают серьезны только не очень умные люди, и она поняла – шутки на сегодня закончились.

– Ты хотя бы понимаешь, – продолжал катить на нее бочку лейтенант, – чем все это может кончиться?

– Ну и чем? – мягко улыбнувшись, спросила Яна.

– Тем, – огрызнулся лейтенант, – что я останусь при своих двух звездах, вместо трех, на которые мне намекали.

– Да я-то тут при чем, Сеня?

– Как, то есть, при чем, – передразнил ее Руденко, – а кто меня вытащил сюда, кто сказал, что труп в квартире, кто, в конце-концов, заставил меня дверь выламывать?

– Я, что ли? – недоумевающе посмотрела на него Милославская.

– А кто же? – немного смягчившись, Три Семерки закурил. – А теперь собираешься меня оставить.

– Так ведь это твое дело, – Яна все еще не понимала, чего от нее хочет Руденко, – и рано или поздно, тебе все равно бы пришлось им заниматься. Или ты считаешь, нужно было подождать, пока труп начнет разлагаться, и соскрябать его с пола лопатой?

– Ну, это ты загнула, Яна Борисовна, – лейтенант понял, что перегнул палку, но пока не сдавался. – Мне ведь что нужно решить, – пуская клубами дым рассуждал он, – как сказать начальству?

– Ну так и скажи, мол, труп в квартире по такому-то адресу.

– А я как оказался по этому адресу? – усмехнулся Руденко, – Мне ведь рапорт поставлять надо. Не могу же я написать, что мне было видение, мать твою! Да меня за такое последних звезд лишат к чертовой матери!

– Не лишат, Семен, – чуть не рассмеялась Милославская, услышав причину его переживаний. – Мы с тобой что-нибудь придумаем. Тебе когда нужно рапорт сдавать?

– Ну, как, то есть, когда? – Три Семерки почесал затылок. – Сегодня – первое, красный день календаря, между прочим, – намекнул он, – завтра – второе, значит, послезавтра.

– Да у тебя еще времени – вагон и маленькая тележка, – успокоила его Яна. – Давай сделаем вот что. Ты здесь закончишь сегодня и подтягивайся ко мне. Там все и обсудим. А заодно я что-нибудь вкусненькое приготовлю на праздник.

– Точно? – лейтенант прищурил глаза и провел ладонью по усам, словно уже стирал с них хлебные крошки или капли жира.