Наплыв

Наплыв
Анатолий Бочкарёв

Канун Перестройки. Журналист Виктор Богданов пришёл работать в районную газету "Авангард" где-то на юге России. Вместо унылых будней сельского корреспондента его захватили приключения и знакомства с потрясающими персонажами: от колоритных Героев Соцтруда до членов разветвлённой мошеннической организации. Виктор включился не только в эпопею развенчания дутых героев соцсоревнования, но и в самое настоящее уголовное расследование мошеннических хитросплетений. Распутывание интриги в регионе, уже охваченном массовым лихорадочным предощущением скорого невиданного обогащения, заканчивается ничем. Хотя многие и получают по заслугам, но в итоге всё же нагрянувший слом общества в результате гигантского наплыва стяжательства любой ценой, всё меняет с точностью до наоборот. Вчерашние жулики становятся подлинными хозяевами жизни, а герои-следователи оказываются перед выбором идти к ним в услужение или искать смысл происходящего в неких неотступных мистических символах.

Анатолий Бочкарёв

Наплыв

Глава 1. Боевая ничья

Всяких начальников успел я повидать, а такого, как заведующий сельскохозяйственным отделом районной газеты «Авангард» Леонид Куделин, ещё не приходилось. Сразу от редактора, который, спрятав мои документы в ящик стола, согласился считать меня своим литературным сотрудником с месячным испытательным сроком, прикрепил к отделу сельского хозяйства и тотчас же сдал на руки его заведующему – тот с непроницаемым лицом повёл меня в свою комнату. Причём, шёл сзади и как я ни пытался, замедляя шаг, вежливо пропустить его вперёд – не получалось.

Мой новый непосредственный начальник Куделин предупредительно поддерживал меня сзади под локоть и церемонно направлял дальше. Роль конвоируемого изрядно успела мне надоесть, так как мы поначалу передвигались по длинному коридору первого этажа, к выходу, затем по не слишком но всё-таки скрипучей лестнице – на второй этаж и ещё метров тридцать, может двадцать – назад, поскольку сельхозотдел располагался под крышей двухэтажного небоскрёба районки аккурат над кабинетом редактора.

Ах, подумал я про нового своего начальника, в дверь-то у меня ты первый пройдёшь. В самом деле – конвоирование с дистанцией, не хватало ещё руки за спину заложить – для полноты. Ну и нравы в этой редакции! Перед дверью с соответствующей табличкой я остановился, сделал шаг в сторону и напряг мышцы – врёшь, не столкнёшь, сам проходи. Всё-таки обошёл он меня, без секунды промедления открыл дверь и прошёл мимо. Только ветер дунул, как за демоном.

– Захади, дарагой, гостем будэшь! – пригласил Куделин изнутри голосом легендарного наркома госбезопасности.

Я расслабил мышцы и вошёл, делать нечего.

– Располагайся, – кивнул гостеприимный начальник на древние стол и стул, пережившие видно не одного, такого как я. И сел напротив, за свой стол, поновее. Цепко охватил меня нахальными рыжими глазами в венчике белых ресниц.

– Сколько, говорят, тебе – двадцать девять? Слабо. Мне вот тридцать грохнуло. Позавчера. Понимаешь, сижу и вдруг слышу – грохнуло. Ну, думаю, всё – это тридцать. Так и оказалось впоследствии. Ничего, не дрейфь, под моим чутким руководством быстро возмужаешь. Пока слушаешь меня и читаешь подшивку. Завтра проба – как буквы рисуешь.

– А вы давно в газете работаете?

– Кто это – «вы»?! Запомни, старче, выкают у нас только на шефа и его зама, выдающегося поэта современности Илью Иванова-Бусиловского. Понял? Кури и помни! – И он бросил мне через столы мятую пачку сигарет.

До вечера, когда в редакции никого, кроме нас, не осталось, он много чего порассказал мне о своей жизни. Я листал полосы технических номеров подшивки и рассеянно внимал захватывающему рассказу о босоногом детстве Куделина, узко-специфических школьных интересах его, последующей романтике флотской службы. Ещё занимательнее он повествовал о своей работе в уголовном розыске (не иначе оттуда у него милые конвоирские замашки), о том, как и почему попал в цирковые акробаты и с какой именно стати переметнулся затем учительствовать трудовиком в школу и, наконец, очутился в газете. Порой смеяться хотелось, иногда с трудом давил приступ отчаянной зевоты. Иногда от пошлости не знал, чтобы ещё добавить до полного отстоя. Начальство солирует, кому не ясно. Мрак. Все бывали в такой ситуации.

– Так-то, братишечка, – глянул Куделин в темнеющее окно. – А в газете три года. Подзадержался что-то. На истинного художника-передвижника вроде меня это мало похоже. «Здесь мо-ой прича-ал и здесь мои-и друзья-а». Здорово я пою? Уметь надо слезу давить, не одному тебе понравилось. К тому ж учусь, заочно, на факультете журналистики. Вот где пригодилась моя бурная авто-мото-биография.

Куделин встал из-за стола, потянулся с хрустом и тут же после мгновенного кульбита фигурной свечой простёр под потолок кривоватые ноги, сделав стойку на спинке стула. Штанины его клёша обвисли, как крылья спящей летучей мыши. Глаз конечно не оторвать.

– Здорово? – Заметил моё непритворное восхищение начальник. – То-то! А теперь, старик, я тебе другую штуку покажу, поинтереснее.

Интересно, что может быть теперь ещё поинтереснее?! Он рывком отодвинул стол к стенке и скомандовал, выпячивая грудь:

– Нападай! Не стесняйся! Ну?! Бей в скулу своего любимого начальника!

Подход конечно интересный. Бить-то в принципе можно и начальника. Иногда даже нужно. Но с чего он взял, что именно любимого? И почему только в скулу велит?! Я демонстративно размахнулся, целясь именно в скулу, и тут же рявкнул от боли в руке, ноги соответственно подломились и я оказался на полу.

– Это называется карате, друг мой, – внезапно проведя свой подлый приём, улыбался и шумно дышал Лёнька. – И потом, если бьёшь – бей изо всей силы, иначе тебе самому врежут.

Хорошо, на следующий  случай с тобой – учту. Попомнишь ещё этот приёмчик. Отдышавшись, каратист-культурист повёл меня якобы «передохнуть» во двор редакции, причём, теперь шёл рядом, в знак расположения дружески полуобняв меня за плечи, а я – просто пунцовый оказался от такого счастья. Во дворе – садик, а в дальнем закутке его, под деревом, валялась старая ось от телеги. К концам оси привязаны явно пудовых размеров и веса каменья неопределённых геометрических очертаний.

– Разомнёмся? – С невинной вежливостью предложил Лёнька. И, не дожидаясь, ответа, втянув живот и помахав над головой расслабленными кистями рук, целеустремлённо взялся за ось и, натужась, медленно поднял её над головой. С явным трудом продержав десяток секунд, бросил её и отпрыгнул на всякий случай.

– Как? Сила?! Теперь давай ты!

Примитив, однако, этот Куделин. Потому наверно и в начальствах. Как детёныш переходного возраста – пробу мускул устроил. Ладно. Руководству надобно потакать. Пока, хотя бы. Кошмар, как оно всё же дышит, это моё руководство! Как там предупреждает Минздрав повсюду? «Пока курю, надеюсь…» – кажется. Штангой вообще-то мне не приходилось заниматься, но зато я был заводским грузчиком во время студенческих подработок и совсем недавно, этой весной, оказавшись на мели личных обстоятельств, запросто таскал на спине стокилограммовые пропарафиненные, скользкие мешки с борной кислотой. Заранее уверенный в успехе, я само собой застенчиво поломался – какой, мол, из меня штангист…

– Давай-давай! – Ободряюще прикрикнул Лёнька и облизнулся, предвкушая новый повод вразумить новичка, увеличить счёт в свою пользу. – Холку-то вон какую наел! Поднимешь, не бойся!

Эту тележную палку с двумя кривыми голышами, привязанными на концах, я поднял небрежно, да ещё попрыгал на месте – «Вас так устроит? Или ещё подержать?!».

– Хватит, кидавай, – помрачнел, даже осунулся Лёнька и принялся с видом профессионала щупать мои бицепсы – словно римский патриций на невольничьем рынке. Я даже на всякий случай открыл рот, авось и зубы заодно проверит, сэкономлю на стоматологе.

– Мда-а. Я тебя недооценил. Прости, если что. И закрой амбразуру, сказал, больше не буду. Да, кстати, ты случайно мотоцикл не водишь?

– Вожу. Совершенно случайно.

Знал бы он, что я уже одну «Вятку» и два «Ижа» запорол. Не новых, конечно, а подержанных. А вообще такая техника – моя страсть, к сожалению, не всегда взаимная.

– О-о! Голос мужчины. Поедем, проверю.

В том же рваном темпе он вывел за рога из редакционного гаража тяжёлый мотоцикл –  потрёпанный, обтёрханный, похоже когда-то ярко-жёлтого, милицейского цвета. И полез в коляску. – Проявляйся. Только сильно не гони, я нервный. С подчёркнуто деловитым, профессиональным видом оглядев мотоцикл и подкачав в карбюраторы бензина, я с небрежностью чемпиона мира по спидвею протянул руку:

– Ключ!

– На старт? Нетути, – ухмыльнулся Лёнька, шеф не доверяет. А ты спички воткни, всё тебя учить надо. Сообразил? – Он снова обрёл назидательность и нахальство.

Сообразительность всегда была моим отличительным признаком. В замок зажигания влезло три спички. Мотоцикл завёлся. Правый цилиндр зачастил, левый чихнул несколько раз и стал мерно и гулко стучать, как авиационный крупнокалиберный пулемёт при виде удирающего «Юнкерса».

– Ничего, привыкнет. Он такой, – подбодрил меня Лёнька. – Нагреется и пойдёт как часы. Фирмы «Слава».

По селу мы ехали со скоростью пешехода. На разбитой тракторами дороге мотоцикл качало, бросало, как торпедный катер в декабрьский шторм – то из стороны в сторону, то вверх, то, наоборот, вниз. Только за околицей он наконец выровнял дифферент и мягко покатил по накатанному грейдеру.

– Поддай гари! Плетёшься, как таракан беременный. Так мы и до полночи не вернёмся, – категорически потребовал уже не нервный Лёнька, задирая к подбородку дерматиновый фартук.

– Есть, товарищ старшина!

Я и поддал. Правой рукой. И левый цилиндр на самом деле выправился, разошёлся и мотор заурчал, как ему и положено, ровно и мощно. Стремительней помчались навстречу телеграфные столбы, замелькали по сторонам деревья, стоя навытяжку при виде завсельхозотделом. Лёнька толкнул меня в бок и показал большой палец, смеясь и перекрикивая ветер:

– Орёл, старик! Могёшь! Теперь будем считать, что этот конь наш, сельхозный!

На радостях водила слегка зазевался на правом крутом повороте – в момент коляска с шефом поднялась на переворот и Ленька тут же испуганно рявкнул. Я мгновенно довернул левее, коляска упала на место и, подрагивая, покатилась рядом, никуда не делась. А могла. И полетел бы тогда завсельхозотделом над разбитой сельской дорогой, аки журавль в дальнюю сторонку. Именно поэтому Лёнька вгорячах оказался довольно неоригинален: банальное «…Твою мать», да ещё и грязно ругнулся при этом. Однако потом, что-то смекнув, захохотал и прокричал, протягивая на ходу руку из коляски и восторженно стуча меня по правому колену:

– Сдаюсь! Подловил! Счёт боевой: два-два! Пришлось сделать вид, что так оно всё и задумывалось.

– Ты, главное, не переживай слишком сильно! – С плохо скрываемым достоинством ответил я, глядя как дорога настойчиво лезет под колёса. Ничья меня всегда устраивала.

Глава 2. Малость для счастья

Назавтра в редакцию мы с Лёнькой пришли первыми. Как-то так получилось – порознь шли, вместе пришли. Что значит – хорошо и сходу налаженный производственный контакт! И боевая ничья! Установилась она по-видимому надолго.

На ступеньках я естественно опять вежливо попридержал шаг. Ваш ход, дорогой товарищ. Лёнька дёрнул дверь, заперто. Странно. Должна была автоматически раскрыться перед таким начальством. Где ключ?!

– Люсь-ка-а! – Во всё горло заорал он, повернувшись в сторону типографии, размещённой в соседнем деревянном доме.