Ночь, кладбище, кошмары

Девчонки начали пить вино из рога. Прапор протянул фляжку со спиртом Витьке, он мне, но я отказался. Гордеев, с горделивым видом поглядывая на меня, приложился к горлышку, сделал глоток, потом сунул тару Николаю и кинулся под водоразборную колонку. Отдышавшись, предложил прапору:

– Разбавь.

Бравый вояка величавым жестом отринул его совет. Выпустил из груди воздух, опрокинул фляжку и сделал несколько больших глотков. Задумался.

– Эй, ты слышь, живой? – теребил его Гордеев.

Николай не обращал на него внимания. Восстановив дыхание, словно очнувшись от раздумий, заговорил мечтательно:

– Сколько тебе, Людочка? Семнадцать? Двадцать? Чудесная пора. Пора смелых надежд и первой любви. Как это у Достоевского? «Ночь,.. туман,.. струна звенит в тумане.» Помните? Струна…. туман на озере…. Поехали, девчата купаться. Что может быть прекраснее ночного купания.

Татьяна Карасёва была не против, но Людка заупрямилась, должно быть, хмель кружил ей голову:

– Хочу на кладбище! Поехали, мальчики, ведьму ловить.

– Слово именинницы – закон для окружающих, – прапор распахнул все двери служебного авто. – Полезай, девчата. Ведьму поймаем, а на озере утопим. Вся ночь с нами!

Люся была не против покататься, но, заметив мою нерешительность, подошла:

– Там, на кладбище, нехорошо получилось. Лучше я домой пойду. Проводишь?

И тут же тень пробежала по её лицу – домой ей сейчас меньше всего хотелось.

– Люська, не дури! – крикнула Людка из машины. – Ты ж у меня на именинах. Другой раз не отпрошу, вот увидишь.

Тут и я сообразил, что зря кочевряжусь – лучше ехать куда-нибудь с Люсей, чем брести домой одному. Я подхватил её на руки и понёс в машину, шепча на ухо:

– Ночь, туман, струна звенит в тумане, и звезда с звездою говорит….

Уселись – я с девчонками сзади, прапор с Витькой впереди. Прежде, чем завести мотор, они снова открыли фляжку.

– Эй, ребята, – встревожился я. – Не так часто – кто машину поведёт?

– Вы бы действительно не увлекались, – поддержала меня Таня.

Машина тронулась. Николай врубил пьяного дурака – нарочито виляя по всей дороге, запел:

– Ну и пусть, будет нелёгким мой путь….

Девчонки взвизгнули.

– Допрыгается, – заглянул я в мрачное будущее.

Таня с гордостью за кавалера сказала:

– Он вообще ничего не боится – это даже страшно.

– Ничего не бояться нормальный человек не может, – заметил я. – Даже если у него ума на мизинец, то и тогда он должен распознать хоть самую примитивную опасность.

– Ребята, нет проблем, – вклинился Гордеев. – Держу пари – люблю пари – что командир твой, Танька, струсит один на кладбище.

– Спорь, Таня, – посоветовал прапор, – без штанов юноша останется.

– Да ну вас, – Таня отмахнулась. – Дефицит нормальных людей хуже дефицита колбасы.

Она старалась держаться независимо, но видно было, как она любит Николая, всей душой тянется к нему, болеет за него и страдает. Люся сказала мне позднее:

– Ей хватило одной лишь его фразы: «Знаешь, я так себя люблю, так уважаю, что нашёл тебя».

– Не, ты скажи, Колёк, скажи, чего ты боишься, – пьяно приставал Гордеев.

– Чего боюсь? – Николай покосился на него. – В командировках часто бываю, люблю шашлыки на вокзалах есть. Вот и боюсь, что какая-нибудь зараза нерусская накормит меня собачатиной….

– Шашлык из собачатины…, – Витька передёрнулся от отвращения.