Мой сын. Жили-были два буржуя

– Это не вежливо с твоей стороны напоминать о моем неперспективном возрасте.

– Прости. Ты считаешь, мне по силам получить диплом Кембриджского университета?

– Ни грамма сомнений. А в отпуске я прилечу к тебе в Англию, и мы прошвырнемся по Пикадилли – ну, как та, которая ускоряла шаг. Представляешь? Эх, ты! Ни на грош романтики! Действуй, любимый – мысленно я с тобой!

Выйдя от Клары, Инночкин всей душой и телом ощутил приближение праздника. Радость проявлялась во всем – в улыбках девушек, в слабом ласковом ветерке, в солнечных бликах отраженных от стекол окон и витрин. Даже милицейский патруль, проверявший документы у двух «нацменов», делал это как-то добродушно, если не гостеприимно – добро, мол, пожаловать, дорогие гости, в град стольный Южного Урала.

Приветствуя мир все увеличивающейся в размере улыбкой, Костя позвонил Рубахину.

– Ты где? Подъезжай – документы со мной.

Пока ждал, купил и с наслаждением уплел эскимо, укрывшись от солнца под раскидистым кленом и пытаясь постичь его возраст. По всем приметам выходило, что не менее ста лет. Живуч, старина!

Рубахин то ли наугад пошутил, то ли был в курсе миграций Инночкина.

– Ожидал увидеть тебя перемазанным губной помадой, а не мороженным.

– Сейчас помада не мажется, – с наигранным сожалением ответил Костя. – Я проверял.

– Ты сияешь, как только что отчеканенная монета. Тебе в банке выдали премию?

– Представь себе: да – посылают учиться за их счет.

– Куда?

– В Кембридж. В Англию. На два года.

– О, Господи! Костян, с тобой все хорошо?

– Нормалек!

– Ты решил сдернуть с «Рубина»?

– Да с чего ты взял? Ты же сам говорил: надо работать на перспективу – расширять горизонты, выходить на международные стройплощадки. А для этого надо знать правила их игры. Чего не понятного?

– Это тебе Вербицкая удружила?

– Нам, Соломон – мне, тебе и «Рубину».

– Значит, командировочка на два года?

– Не командировка, а мечта. Сказка! Песня!

– Чувствую, потеряем мы тебя: заграница всегда портила русских людей.

За разговорами приехали в офис. Рубахин заказал Ксюше кофе, а Инночкин открыл Интернет. Нашел сайт Кембриджского университета, факультет экономики и бизнеса.

Рубахину:

– Вот, что тут написано о его выпускниках – слушай, вникай: «Хозяева своего дела, обладающие сборником тех качеств, которыми должен владеть настоящий боец, твердый в своих решениях и непоколебимый в своей стратегии. У них есть способность к логическому мышлению, которую иногда называют математическим складом ума. При всей своей доброжелательности они очень хитры и своего не упустят».

Генеральный директор МП «Рубин» поперхнулся кофе:

– Ага, вот где собака-то покопалась – «…хитры и своего не упустят».

– Ну, это ж реклама. Хотя…

– А я тебе вот что скажу – и не обижайся: как другу. Мои приятели и знакомые вобщем-то лестно о тебе отзываются – молодой, умный, напористый. Но вот не вписываешься ты в их компанию. И это плохо. Бизнес делают не только в офисе, но и в сауне, и в шашлычке. А ты не пьешь, к бабью равнодушен – и как же ты с ними общий язык найдешь? Хочешь совет? Учись жить, Константин, а не этому, как его? – менеджменту. Давай в конце лета махнем на Карибы семейно в кампании. Бабам шубы купим, ребятишкам компьютеры, сами оттянемся всей душой.

– Не катит. Сгоняй один до сентября, а потом на два года забудь про отпуск. Ну, а подарки… В шубе неудобно управлять машиной, двух «нотиков» в доме хватает, а на море акулы людей пожирают – вконец распоясались зубастые сволочи: почитай газеты.

На некоторое время в кабинете генерального директора «Рубина» повисла напряженная тишина. Костя, гоняя по скулам желваки, сверлил приятеля взглядом на предмет положительного ответа. И тот сдался.

– На два дня, на два дня вы забудьте про меня, – пропел Соломон Венедиктович и хмыкнул, покрутив головой. – Ну, делай, как знаешь, а мне в лом твой отъезд.

«Где поют – ложись и спи спокойно: кто поет, тот человек достойный» – вычитанное где-то утверждение Костя считал абсолютно ложным. Ему не раз приходилось встречать совершенно недостойных людей, обладавших недурственными вокальными способностями и любивших петь. Но это был не тот случай – сейчас согласие Рубахина многое для него значило.

– Ну, тогда, с твоего позволения, готовлю в «Альфа-Банк» наше представление? И будь уверен – ни «Рубину», ни державе за меня не будет стыдно.

Рубахин покачал головой, что можно было бы расценить и как знак согласия и как осуждение. Выберем среднее – осуждающее согласие или согласное осуждение. Инночкин тут же зашуршал клавиатурой, а Соломон Венедиктович потянулся в кресле:

– Знающие люди говорят: англичанки – зеленоглазые блондинки, похожие все на Милен де Монжо. А, ну да ведь ты туда с семьей, наверное? Пожалеешь…

– А сами англичане знаешь как говорят, – ответил Костя. – С утра выпил – весь день свободен.

– Разумно. Надо запомнить.

Костя нажал кнопку селектора:

– Ксюш, с принтера принеси, пожалуйста, документ.

Достал из кармана мобильный, нашел запись «Ксенжик», сделал вызов.

– Привет, старина, говорить удобно?

Владислав Ксенжик был институтским однокашником – после учебы попал в министерство строительства правительства области и сидел там, год от года повышая должность. Когда-то Костя выручал его, студента-ботаника и такого зануду, про которого говорят: и в курином яйце найдет клочок шерсти, из передряг – теперь Владислав Романович манил однокашника под свою высокую руку.

– Ты надумал и хочешь меня обрадовать?

– Нет. Но мне от тебя кое-что нужно.

– И что же?

– Не по телефону. Давай встретимся.

– Подлетай. Я уже почти свободен.

– Я без колес.