Растяпа. Хождение в пятую власть

Тамара едва заметно улыбнулась, покачав головой.

– Для меня это ровным счетом ничего не значит. Я сама состою в браке и не имею ни малейшего желания разводиться. Тут другое: хочу быть у тебя первой. Когда в редакции начнут судачить, я уже буду иметь свое собственное мнение. И не стоит упрямиться….

Решимость, читавшаяся на ее лице, подтверждалась стальными нотками в голосе.

Я умудрился стереть с лица недоумение и даже выдавил подобие сочувственной улыбки.

– А как насчет – мы просто друзья?

– Я не собираюсь за тобой ухлестывать. Не нужно воздвигать против меня оборонительных рубежей – мы просто перепихнемся… и разбежались.

М-дя… похоже не удастся уклониться. К тому же, противление может испортить имидж. Так что расслабься, мальчик, и получи удовольствие.

Задумчиво покусал губу, прикидывая – куда вести даму? Наконец, решил:

– Учитывая обстоятельства…. пойдем, я познакомлю тебя с родителями.

– Ага? Ну, ладно….

Мы пошли. Внезапно Тома улыбнулась каким-то своим мыслям и покосилась на меня.

– Как ты меня представишь?

– Скажу – коллега из редакции, которой негде сегодня ночевать.

– А, понимаю! Мои предки тоже в восторге от того, где я работаю. Почему ты пошел в журналисты с инженерным дипломом? Мне это кажется неразумным.

– Райком направил.

– Ага, понятно! Потом ВПШ и долой Семисынова?

– Меня редакторское кресло не прельщает.

– Кстати, ты неплохо пишешь.

– Спасибо, Тома! Хочу тебя кое о чем попросить.

Гостья внимательно посмотрела на меня.

– Хвали почаще мои материалы – это поддержит мою уверенность. Лена Селезнева, как злобная мачеха, их только хает и правит – пытается сделать из меня Аграновского.

– Это от зависти: ты пишешь прекрасно, – напыщенно сказала Тома.

Представляя гостью родителям, как мог, старался сохранить внешнюю невозмутимость, но это плохо мне удавалось.

Отец ободряюще улыбался.

– Тома обратилась ко мне, как к другу, – уточнил.

– Да я понимаю, – кивал отец и к накрытому мамой столу достал свою фирменную настойку.

Когда за окнами потемнело, хозяин усадьбы предложил гостье:

– Спать ляжете во времянке – там сейчас не холодно и прекрасно пахнет садом.

– Я вас стеснила?

– Никаких затруднений! Напротив, ваш визит доставил нам удовольствие.

Его взгляд сделался странно пристальным. Может, ему очень хочется, чтобы она обязательно согласилась на времянку? Может, он специально устраивает, чтобы нам ничто не мешало?

– Ну, тогда – благодарю вас. С удовольствием.

Ответ оказался правильным.

Отец мой мгновенно просветлел и попросил маму сменить белье на кровати.

– Ты здесь родился? – спросила Тома, когда мы остались вдвоем.

Она обвела взглядом тесную избушку, радуясь, что нас не определи в дом.

– Отец полностью перестроил усадьбу, пока я служил.

Из единственного окна открывался прекрасный вид на сад, но сейчас задрапированный занавеской и темнотой. Мы выключили свет и разделись.

Это было первое чувственное ощущение, возникшее со дня расставания с Властой. Да нет, наверное, подобные ощущения исчезли во мне после измены Ляльки. Голое женское тело рядом вызывало неловкость, но в то же время и успокаивало. Неужто я еще способен на бесстрастные ласки? Впрочем, до организма, наконец, дошло, что от него чего-то ждут.

Тома целовала мою грудь и гладила ладонью чресла:

– А это что?

В темноте светилась ее улыбка.

– Ну…, – протянул с ответом. – Привык на секс настраиваться с утра. И сейчас….

– Тебе какая роль по душе – насильника или насилуемого?

– Интересно было бы посмотреть, – сказал с иронией, – как это меня можно насиловать?

С великолепным французским прононсом гостья произнесла:

– Вот, сударь, вы и напросились!

Я даже вздрогнул от неожиданности – ибо в следующий момент Тома оседлала меня. Вскинув голову, встряхнула богатыми кудрями. В полумраке задором светилась ее улыбка.

– Расслабься: секс – это не работа, а священнодействие.

– Как можно расслабиться, когда насилуют?