Легенды нашего края. Живая вода

Хозяйка на стол собирает, а сама взглядом так и ластится.

– Муж-то на фронте?

– Убили под Псковом, еще в первые месяцы войны.

– Одна живешь?

– Детей не завели. Ты, мужик, ешь, выпей бражки с устатку да не поскупись на ласку для молодой вдовы.

Ну, как тут откажешь? Только не потянул Егор Иванович на запросы вдовы – усталость, дорога да Дарья Логовна взяли все силы без остатка. Только и хватило на один раз.

Напрасно хозяйка «петушок» теребит, вздыхает и вопрошает:

– Ну, что же ты? Аль не глянусь?

– Давай наутро оставим ласки. Ты только разбуди меня пораньше.

И уснул. Но сквозь дрему чувствует – встала хозяйка, кожушок с сапогами одела и на двор. Может, до ветру? Но нет ее и нет. Встревожился дед – сон пропал: вдруг жеребца украдет. Пиджак накинул, ноги в сапоги и вышел на двор из избы. Хозяйки нет на дворе. Но слышит дед в стайке топот конский и ржание тихое, будто ласкающе-благодарное. Он туда. Дверь приоткрыл, пригляделся и различил – играется Воронок с какой-то кобылкой каурой.

Откуда взялась? Должно быть, врала про скотину хозяйка – спрятала где-то кобылку, а сейчас покрыть ее хочет: благо жеребец подвернулся.

Но где же сама-то? Вон кожушок на яслях висит. Пригляделся – мать честная! – у кобылки на задних ногах сапоги!

Не сорвался дед в страхе, сломя голову, с этой заимки, а вернулся в избу сон досыпать.

Спозаранок разбудила его хозяйка – у нее уже хлеб в печи дошел. Дала в дорогу каравай. А глаза счастьем сияют, истома в каждом ее движении! Не вспомнили ни она и ни он, о том, что на утро вчера загадывали.

Указала молодайка дорогу к Магнитке, и Воронок весело затрусил.

Хотите, верьте, хотите, нет, но случай такой рассказал мне дед. Как объяснить его? Кто-то скажет – чертовщина какая-то. Кто-нибудь ухмыльнется – поблазнилось, мол. А я так кумекаю – бабе очень любви хотелось, и раз от мужика не получилось, обернулась она кобылкой и стала под жеребца. Вот что голод любви с бабами делает!

И еще одна история от моей бабушки Апальковой Дарьи Логовны.

Шла Великая Отечественная война. Страна напрягала все свои силы. Гибли на фронтах мужики. Голодно было в тылу. Уже во вторую зиму живности почти не осталось в селе. Съели собак, съели кошек. Постреляли голубей и галок на церкви, где хранилось семенное зерно. Крыс не стало – разве такое было когда?

Дарья Логовна с другими бабешками трудилась на подработке зерна. И всегда приносила домой две горсти, спрятанные запазухой, чтобы истолчив его в ступе, заправить жидкий супец. Вот так и выживали – скудным запасом, воровством да чем Бог пошлет – сама Дарья Логовна и дочки ее: Аннушка, Марьюшка да Оленька. Муж в трудовую армию призван – слава Богу, что не на фронт.

Приходит как-то Блаженная Фенечка.

– Как живешь, Дарья Логовна?

– Твоими молитвами. А ты как? Нигде не работаешь, никто не подаст сейчас…. Смотрю, даже печку не топишь – как не замерзнешь?

Это была насмешка.

До колхозов еще была Фенечка замужней женой – хозяйство было, сына растили. А как погиб парнишка, тронулась она умом – хозяйство с мужем бросила и пошла в церковь грехи замаливать. Поп ей даже закуток дал в своем большом доме. А как дом отобрали под школу, поп с попадьей в закуток перебрались – Фенечка под крыльцом приютилась, как собака дворовая. Церковь закрыли – пропали поп с попадьей, а Блажная все под крылечком живет. Жила подаянием, молилась усердно, от работы нос воротила.

Война настала. Многих людей не стало – кого на фронте убило, кто в тылу помер от натуги и голода. Фенечка все живая под бывшим поповским крыльцом.

Вот в гости нагрянула.

– Ступай себе с Богом, – выпроваживает гостью Дарья Логовна. – Нечего мне тебе подать.

– Не просить я пришла, а помочь – чай невмочь тебе кормить четыре-то рта двумя руками.

– Чем ты можешь помочь?

– Научу, как пропитание добывать.

– Воровать что ли? Сейчас строго с этим.

– Воровать – это домой нести, а мы поедим и улетим. Много ли надо таким перепелкам?

Она с ласкою посмотрела на три девчоночьи головы, торчащие из-под занавески с печи.

– Ступай – не заманивай, а то ухватом отхожу.

– Дура ты, Дарья Логовна – девчонок бы пожалела, – сказала Фенечка от порога и подалась восвояси.

На другой день все как обычно – работают бабы, шутят, ругаются. Дарья Логовна уловила минутку безвнимания и сыпанула две горсти за пазуху. Теперь только бы не попасться!

Откуда-то из-под купола слетела сизокрылая голубка – глазки сияют. Клюнет зернышко да на Дарью Логовну посматривает – вот, мол, я какая!

Замерли бабы на местах – вот бы поймать такую в суп.

– Дарья Логовна, что же ты? Ведь рядом – руку только протяни и слови.

А у той сердце зашлось внезапной тоской – что-то родное блазнится ей в носике-клювике, гордой посадке головы, а главное в глазках – такие задорные, такие смешливые….

Ведро прилетело, брошенное чьей-то рукой – голубка взлетела. Посудачили бабы и за работу.

Домой вернулась потемну – девки старшие в слезах.

– Олька пропала!

– Где? Когда? Как?

– Она нас к Фенечке звала, но мы не пошли. Она ушла, и нет ее.

– Так что же вы?! За косу бы оттаскали и дома заперли.

Дарья опять одевается и наметом к поповскому дому.

На крыльцо заскочила – и ну топать, и ну прыгать.

– Вылазь, тварь блажная, а то придавлю!

Выползла Фенечка.