Легенды нашего края. Пещера Титечных гор

Зловещий призрак отчаяния по-прежнему веял над костром. Ожидание смерти, теперь казалось, куда печальнее нежели сама безносая.

– Оставьте, казаки, свои надежды.

– Значит, нас всех тут кончат. Жалко… Опять земля непаханая останется. Думал, с войны приду – пахать начну… Сказал дома, сваво царя поставим – жизнь станет лучше. Да уж…

– Это наказанье господне нам за бунт противу царицы!

– Не ищи беды. Вот услышит крамолу такую атаман, вмиг башка с плеч слетит.

– А хоть так, хоть так помирать. Всем миром даже приятнее.

– Будь ты проклят! Накликаешь!

После проклятия надолго притихли казаки у костра.

Ужин затеяли, когда сгустились сумерки. Над речкой туман зародился, и его полотном берега застелило. Прохлада выжимала росу из травы. Все вокруг цепенело от задумчивости и тишины. Самому хотелось замереть и слушать…

Огонь в сумерках стал ярче и притягивал взгляд.

Казаки, сунув седла под голову и укрывшись попонами, отошли ко сну.

Для меня представление о времени исказилось – осознавал только, что идет ночь. Дождусь ли я Пугачева? Увижу ли клад его? Становится тревожно за миссию…

Батюшка-царь самозваный, Петр Федорович Романов, приехал заполночь на телеге с сундуком, возницей и немного выпивший. Подкатил прямо к костру.

– Живы, бродяги… А ну-ка вставайте! Бражничать будем…

На мой взгляд, Пугачев показался человеком вспыльчивым и даже отчаянным. Если его раскачать, будет драться насмерть.

Возница распряг и стреножил коня. Емельян Иванович принес из телеги мешок со снедью и ведерную бутыль самогона – почти полную. Но почему-то начал ругаться на ожидавших его казаков – мол, темные они и полоротые люди, проигравшие войну Катькиным солдатам.

Выпили, закусили…

– Ладно, полоротые, убегим, схоронимся, отсидимся, потом новую войну зачнем. Должон я себе престол вернуть али нет?

– А где таиться будем, царь-батюшка?

– Так везде – мир большой. Карманы золотом набьем, остальное в пещере спрячем и пойдем гулять по белу свету. Вы-то как хотите – на виселице болтаться или по земле шастать?

– Всю жизнь бродяжить?

– Может и всю, раз такая она вышла. Не пропадем!

И завернул таким матом, что казаки заулыбались – вот это была игра слов!

– К цыганам можно пристать, – сказал певун. – Про них всякое говорят, но я точно знаю – хорошие они люди, совестливые, дурного не делают, живут по справедливости. А какие песни поют…

– Ох, и дураки же вы! – засмеялся захмелевший Пугачев, а потом стал насвистывать какой-то мотив. Вдруг прервался и сказал. – А может, на богомолье пойдем?

– Охотиться будут за тобой, царь-батюшка, Катькины шпиёны, – посетовал певун.

– За награду объявленную и свои польстятся, – горестно сказал возница Пугачева, досель молчавший.

– Кто бы им отдал? – горделиво начал ругливый и тут же смял разговор.

Емельян Иванович, печально глядя в костер, качал головой.

– Попы народу говорят, что за каждую убитую змею прощается сорок грехов. И объявили меня гадюкой.

Казаки помолчали, выпили, крякнули крепости самогона…

Пугачев:

– Сундук затаим и пойдем.

– А в какую сторону, знаешь?

– Нет.

– А кто знает?

– Вот он, – Емельян Иванович кивнул на возницу.

Чувствовалось, что самозваный царь-батюшка верит этому мужику искренне и бесконечно, как можно верить только в детстве. А мужик этот, на которого пренебрежительно поглядывали казаки, сидел у костра благостный, умиротворенный и даже ни разу не матюкнулся в разговоре.

– А дорога твоя не в рай случаем? – спросил казак мужика.

– Именно в рай, – кивнул возница.

– Ну, как всегда – метили в рай, попали в ад.

Мужик:

– Ада нет – врут попы. Ад на земле, где живем и мучаемся. А в рай попадают все после смерти – и грешные, и безгрешные. Рай он не такой, как в библии пишут.

Певун:

– И ты знаешь дорогу в рай?

Возница оглянулся и махнул в темноту, где были гора и пещера:

– Вон там она.

– Может, не стоит сейчас об этом? – нахмурился Пугачев.

– Ничего, царь-батюшка, – успокоил мужик. – Пусть послухают. Все одно бестолковые и слепошарые – ничего не поймут. Дыра эта в стене отвесной горы не простая, а вход в иной мир, где нет ни бедных, ни богатых. Там все живут счастливо. Но глядите – никому. Рот на крючок.

– Я туда срать ходил, – признался казак-сквернослов.