Растяпа. Блеск и нищета Комитета

Но судьбе угодно было сыграть ещё одну злую шутку…

Сижу на рабочем месте, размышляю, строю догадки, ищу варианты – а этого, оказывается, совсем и не требовалось. Яблоко само упало на голову в виде рекламы в челябинской прессе: «Народный адвокат решит все ваши проблемы».

Адрес и телефон областного центра, но фамилия-то увельская. Альберт Лейбович Гурман. Мы с ним давно знакомы. С той советской эпохи, когда, выдавленный триумвиратом властей (партийной, советской и колхозной) с должности директора сельского Дома Культуры, он пришел в райком КПСС к Люкшиной за поддержкой своего предложения – взять Хомутиниский ДК в частную аренду.

Любовь Ивановна выступила оппонентом его идеи, а мы с Белоусовым посторонними слушателями. Гурмановские рассудительность и аргументированность мне импонировали – я был на стороне его затеи. Жаль, что не прокатила.

Теперь он – народный адвокат. А у меня ситуация – впору за любую соломинку хвататься. Я и решился попросить совета у Альберта Гурмана.

Звоню. Узнаю голос. Называю себя. Вкратце объясняю проблему и прошу совета. Альберт Лейбович рассудительно замечает – поскольку мы земляки, нет смысла нам тащиться к нему в Челябинск. Лучше встретиться в выходные в Хомутинино – он предлагает.

Я положил трубку и подавил вопль победного ликования, прекрасно понимая, что нет ничего опаснее преждевременного торжества – иногда только появится ощущение подъема, как видишь, что снова катишься вниз. Поэтому…

Нет, это был не то что триумф, но я ощутил жаркое предвкушение успеха. Просто не мог дождаться встречи с ним – народным адвокатом Гурманом, обещавшим в областной газете решить все наши проблемы. Если мир движется в согласии с моими теориями, то в ближайшее воскресенье наступит переломный момент в нашей долговой проблеме. Дожидаясь знаменательной встречи, пытался в каждом природном явлении увидеть добрый знак, ниспосланный свыше.

Клипу уговорил. Хоть и с великим неверием в успех он поехал на консультацию к народному адвокату Гурману.

Альберт Лейбович встретил нас в сельской Администрации села Хомутинино, но почему-то от консультации отстранился. Вместо себя посадил за стол переговоров своего старшего сына Артема.

– Итак, что вы хотите? – спросил тот.

А вопрос я поставил так – не как рассчитаться нам с банком, который я назвал расхожим ругательским словом (в мягком выражении оно звучит, как предохранитель для безопасного секса), а можно ли вообще аннулировать кабальный договор займа? К чему-нибудь докопаться по его пунктам, какое-нибудь упущение обнаружить и объявить несостоятельным…

– Ну, вы же адвокат…

В принципе, мы давно уже выплатили весь кредит и разумные проценты по нему. А сумма долга все растет и растет…

– Понятно, – спокойно ответил Артем, всем своим видом показывая, что ничего не понимает. При этом взгляд его пристальный, слова чеканит медленно. Голос глухой, словно откуда-то из самого нутра. – Чтоб любой договор опрокинуть, поверьте, уйма способов есть…

Гурман-младший листал договор, что-то говорил и делал вид, что параллельно еще что-то обдумывает, а я смотрел на лицо патрона и понимал – это что-то не то, что ему нужно. Мои фантазии рассыпались в прах! Я почти физически ощущал в области затылка треск, с которым рушились мои надежды на успех от встречи с народным адвокатом. Глаза председателя Комитета превратились в две острые булавки, что несомненно свидетельствовало об исключительной степени его недоверия. Во взгляде Сергея Борисовича виделся отблеск разочарования. Наконец, он стал таким безнадежным, что не осталось сомнений: мы зря в Хомутинино тратим время. А жаль…

И еще я подумал о фразах и жестах, которые регулярно должен изобретать председатель, чтобы поддерживать в сотрудниках и партнерах иллюзию благополучия Комитета. Он не обязан был говорить всю правду о финансовых затруднениях. И это наверняка от него требовало усилий. Да нет, я же понимаю – про финансовые тайны предприятия нельзя налево-направо трепать языком.

Я вот, скажем, устыдился и решил не брать с него пример. По крайней мере, в общении с женой. Иначе бы мне не объяснить, куда пропала моя зарплата и за что (зачем?) я вообще работаю в Комитете.

А жизнь продолжалась…

Одним из первых жестов нового Главы района было предложение Клипе взять под крыло Комитета стремительно идущее ко дну и пускающее пузыри Увельское ПМК.

Сергей Борисович согласился.

ПМКовская контора влилась в контору Комитета. Её директор Екатерина Викторовна Ярушина стала вторым лицом после Клипы – нашим главным инженером.

Еженедельно на базе ПМК проводились оперативки. Цель их одна – как нам быстро и без особых затрат восстановить закрывшееся предприятие нашим собственным строительным подразделением…

Ну, об этом позднее.

Как я жил, работая в Комитете?

Прошло каких-то три месяца, как поменял место службы, а уж настолько в делах и заботах новых, что о старых и вспоминать не хочется. Сказать по правде, не так уж много осталось людей из прежней жизни, с которыми мне хотелось теперь водить компанию. Да и понятно – старые связи теряют быстрее, чем свои зубы.

После забот суматошного дня, я возвращался домой, который стал более уютным после обретения газового отопления. Мы с мамой за ужином выпивали по рюмке водки. Потом, прихватив пульт от телевизора, я заваливался на диван, мамуля садилась рядом. Смотрели какой-нибудь фильм и почти не разговаривали. Вот оно – блаженство домашнего очага…

В котором, может быть, не доставало лишь одного – топота маленьких ножек.

Наше одиночество вдвоем давало нам возможность наслаждаться в полной мере отсутствием шума и присутствием спокойного сна, когда мы расходились по своим спальням. Ложился спать, и от усталости мне почти что не снились сны. Тогда еще я не задумывался о мысли, что сон может быть репетицией смерти – в самом лучшем её варианте.

А в «час Пикуля», как всегда, был на ногах, занимался рукописью, наивно полагая, что литература может изменить наш мир. Но не только это влекло за стол… Когда я брал в руки ручку, меня – вы не поверите! – охватывало чувство безвременья и покоя. Вот что такое литература в моей жизни. Впрочем, всегда есть ощущения, которые не передать словами – их можно понять, только если сам такое пережил.

Потом утренняя пробежка, не дававшая обвиснуть моему животу мешком с картошкой. И, наконец, работа, превратившая в решето мои мозги. Решето – фильтрующее ежедневно десятки деловых мыслей…

Удивительно, насколько сильна в людях уверенность, что они станут кем-то необыкновенными со временем. Чаще всего это проходит с детством. Проходит и забывается. А я все пишу и пишу мемуары. Готов часами сидеть по ночам за своим маленьким столиком в спальне, чтобы однажды, наконец, вырваться из безвестности и начать долгий путь восхождения к славе. Типичная добыча дьявола. А кому кроме него это надо? Хоть бы кто-нибудь посочувствовал…

Кстати, наверное, интересно знать, почему я пишу мемуары, а не какую-нибудь беллетристику? Признаюсь, что чувствую – писать о чем-то постороннем, пусть даже вымышленным, все равно, что грабить чужую могилу. В детстве я мечтал стать археологом, потому что очень любил историю. А потом передумал – может, из-за того же нежелания совать нос в чужие останки. Нечто подобное и в литературе. Я пишу только то, что знаю доподлинно. И имею на это право, потому что это и есть моя жизнь. А потом… если сравнивать сюжеты, то жизнь всегда непредсказуемее любого вымысла. Вам не кажется? И ещё… надеюсь, что мемуары позволят мне уйти из этого мира с незапятнанной репутацией. Ведь все, что было хорошего или плохого я сам о себе расскажу – ничего не оставлю досужим вымыслам.

Да, литература – вещь удивительная. Вроде пагубной привычки к наркотику. Однажды попробовав и пристрастившись, жизни без неё больше не мыслишь.

Впрочем, все это личное…

И, наконец, карьера.

Да уж, карьера! Такой ли карьеры ожидал от меня мой отец? Для того ли он тужился, направляя меня в университет за серебряным ромбиком высшего образования? Уж лучше бы я закончил ЧИЭМСХа (Челябинский институт электрификации и механизации сельского хозяйства) и работал сейчас в районе родном каким-нибудь начальником. Да и сам я, когда вырвался из академической скуки высшего технического образования, отправившего меня на оборонный завод бомбы делать и снаряды, и был переполнен энергией с идеализмом районной газеты, иначе представлял себе свое будущее. Уж в этом деле всегда так: в одном месте потеряешь, в другом обязательно приобретешь.

Но уж такова жизнь – все наши устремления рано или поздно теряют романтическую остроту. Взять хотя бы то, что я не смог раскрутить свое ЧП. Правда, тешил себя надеждой, что котельная и Комитет – это лишь этапы движения пути, направление которого я еще только обдумываю. И думал, что со временем обязательно найду свою собственную стезю к собственному благополучию. Ведь успех – это всего лишь сумма попыток, после критической массы которых, количество переходит в качество. А у грамотного инженера и журналиста всегда есть перспективы. Так думал я и, продолжая работать в Комитете, жил в мире надежд и возможностей. Это только у умерших никаких возможностей нет.

Кроме того, опыт котельной Восточная многому меня научил. Еще больше хотел перенять у нового патрона, который без сомнения был неординарной личностью.

Конечно, свои способности я оцениваю ниже его, но… Очень заметны со стороны ошибки председателя. Хотя бы на тех же выборах… Или с этим долбанным кредитом… Я бы не дал такой промашки. И потом – ведь на ошибках учатся. А чужие в данном случае предпочтительнее.

Утешался мыслью, что немного моложе своего патрона и что не собираюсь делать карьеру в коридорах власти – меня влек к себе бизнес. Только он вселял в меня оптимизм.

Думаю, через год или два мне нечему будет учиться у Сергея Борисовича.

Забегая вперед, уточню – я проработал в Комитете по делам строительства и архитектуры Увельской Администрации ровно два года. Чему хотел научиться у Клипы – освоил. Что мог дать предприятию – отдал.

Хотя нельзя же, в самом деле, всего себя посвящать только работе. С той зарплатой, что получал в Комитете, меня совсем перестали уважать мои жены. И на новом месте у меня практически прекратились интимные встречи с женщинами. Где-то на стороне искать – некогда да и не на что. А на работе все мы были добрыми друзьями, которых, как известно, не таскают по кустикам.

Были, конечно, случайные связи, но, как правило без эмоциональной основы, а стало быть – без перспективы превратиться во что-то надежное и постоянное. Дошло до того, что спросил у Томы – ну, может, теперь, спустя восемь лет безрадостной жизни врозь, она готова реанимировать семью нашу без своей мамы? На что Тамара Борисовна вполне справедливо усмехнулась – сначала, мол, научись зарабатывать…

За эти два года работы в Комитете мы стали встречаться по старой привычке – вместе ходить в кино, всей семьей с комитетчиками ездить в Челябинск. С Настенькой – бывать на футболах. Впрочем, дочь завлекали на стадион совсем не игра, а более прагматичные вещи – например, чипсы с крем-содой. Объедаясь и запивая, она тараторила без умолку – и мы были счастливы оба в эти недолгие мгновения!

Жена и дочь приходили ко мне на работу – вместе и порознь. Коллеги считали, что мы – семья. А я особенно не напрягался, чтобы разрушить их иллюзии. Даже прихватывал иногда Тому на корпоративы.

Помнится такой замечательный эпизод – расскажу, чтобы вы представить себе могли атмосферу в коллективе Комитета. Договорились мы с Настенькой куда-то пойти после моей работы. Назначенное время вышло, меня нет – пошел ребенок ко мне навстречу. Добрела дочь до офиса Комитета. Время летнее было – все двери входные распахнуты, уборщица в коридоре моет пол. Бухгалтерия – где мой рабочий стол стоит – закрыта. Дочь моя – топ-топ-топ – дошла до приемной. Здесь открыто – мы сидим в кабинете Клипы – у нас идет внеплановое оперативное совещание. Настенька тихонько вошла и робко присела на крайний стульчик. Так её все это заинтересовало…

Вы представьте любую другую контору, в которой руководитель проводит экстренное совещание. Это же рев и маты до потолка, жалкий ропот оправданий – слезы женщин, угрюмые лица мужчин…

Я насмотрелся такого в жизни.