Романтик. Детектор лжи

Мысленная инвентаризация Светкиных прелестей присутствовала всякий раз, когда мы с Булкиной ложились трахаться – помогала потенции. Но стал замечать – все хуже и хуже: то ли образ стирался временем, то ли скудные очарования теперешней подруги сошли на нет и превратились в антилибидо. И обеспокоенный рассудок начал предупреждать – а тебе это надо? Даже не рассудок, а, пожалуй, инстинкт самосохранения. Но тормозила привычка доверять судьбе. Раз она здесь, думал о Секельдявке, значит, кому-то это надо, и не хрен о другой мечтать – несбывшееся на то так и зовется, чтобы не сбыться….

Однако следовало говорить – дама ждет.

– У тебя умные глаза, красивые губы….

– И все?

– Ягодицы и груди, как у школьницы, упруги.

Вера вздохнула:

– Я тебе о душе, а тебе все сиськи с пиською….

Подумал, вот он момент, когда можно закончить затянувшееся приключение, ставшее в тягость с некоторых пор.

– Знаешь, что понял я на счет души – мы не два сапога пары: для реализации мужского начала мне слабая женщина нужна, ты же сильна – тебе хочется помыкать хлюпиком. Верно?

О мужчинах и женщинах, их роли и сути в устройстве семьи, общества и государства мы спорили часто и всегда в одном не сходились – силе и слабости полов. Вера доказывала, что «слабым полом» женщин нарекли зря – неправда это, разве что в смысле крепости мышц, да и то не у всех и не всегда. Предлагала мне сбегать или сплавать с ней наперегонки.

– Может, армрестлингом удовлетворимся?

А Вера за свое:

– В наш динамичный век слабый пол стал сильнее сильного – и умственно, и физически. Мы даже превосходим вас в том, что идем к цели не заморачиваясь на условности. Вас же глючит ваш петушизм – всегда и во всем хотите покрасоваться.

– Ты это к чему? Хочешь убедить, что мужчины слабы и тупы, ни на что не способны, кроме как дам ублажать да детей зачинать? Трутней из нас сотворить хочешь?

– Да вы трутни и есть. Даже семью завести боитесь.

Обрадовался:

– Замуж что ли собралась?

– Я не про себя. Я про женскую силу и мужскую дохлость…

Я слушал да посмеивался в усы, и это распаляло Булкину ещё больше и больше.

– Хуже всего эта твоя снисходительная усмешечка! – наконец взорвалась она. – Это в тебе от мужского высокомерия. Я тут распинаюсь перед тобой, а ты слушаешь и все равно считаешь: курица не птица, а женщина не человек. Ведь так?

– Нет, я так не считаю. Женщина – это божество, по-моему. Только к чему божеству руками махать и слюной кропить простыню? Повергни ниц мужика взглядом, улыбкою, обнаженным коленом – и властвуй над ним сколь душе угодно.

– Даже не думай! – построжала Вера. – Буду я перед кем-то хвостом вертеть.

– А как собираешься мужиков завлекать? Бутылкой что ли?

– Тебя ж без бутылки окрутила.

Ленин? Тут и сел старик!

Если тут козни Дьявола, то Бог сильнее всё равно. Задался целью избавиться от Булкиной любой ценой, пока совсем не оскудел потенцией. Только как это сделать, не нарушая однажды данного себе обета – во всем доверяться судьбе? И так думал и этак – ничего не выходило. Вера один раз в неделю звонила – свободна, мол. И я, как ослик безропотный, тянущий безрадостный груз, выцеплял её где-нибудь в городе, вез к себе, ел пельмени, слушал треп, а потом сдавал приятеля своего её жестким ладоням – сам он уже не торчал, как прежде, гюйсом и даже до клотика не добирался: так себе, болтался на половине мачты – ни рыбой, ни мясом.

Даже Секельдявка, заметив, сказала ехидно:

– Поизносились, Анатолий Егорыч – вот вам результат беспорядочных связей.

Огрызнулся:

– Это от твоей кожи шершавой. У тебя дома наждак вместо рушника?

Булкина в очередной раз повергла меня в изумление:

– Ладошки огрубели от сапожных инструментов.

– А говорила, что бухгалтер.

– Днем сижу в офисе, на вечер заказы беру в мастерской.

– Оно тебе надо?

– Не надо бы, да денег не хватает.

– Не спрашиваю на что, но, хочу сказать – знаешь, в чем наша, русских, беда? В том, что мы за все беремся и всю делаем через…. Ну, вобщем, понятно. А надо бы выбрать занятие по душе и довести профессионализм до гениального совершенства. Не пробовала? Зря.

Впрочем, за что только Вера не бралась – ко всему у неё способности с талантами.

Чихнула двигателем машина моя – она:

– Продуй жиклеры у карбюратора.

– Вообще-то у меня инжектор.

– Какая разница!

Услышав, что Вера еще и программист, попросил глянуть на мой компьютер – что-то при открытии текстовых документов, он рисует на них «плюсики» в строчку. Она согласилась, но когда заметила:

– Компьютер твой долго греется.

Мне расхотелось ее помощи:

– Вообще-то компьютер грузится.

Булкина вне сомнений экземпляр интересный для литератора, но как же мое либидо? Преодолев полустолетний рубеж с ясной головой и бодрым гюйсом, мнил себя баловнем судьбы. И на тебе – такая оказия! Еще месяц, больше – полтора, и со мной, как мужчиной, будет покончено навсегда – останется лишь половое бессилие, и, наверное, обида и злоба на весь мир. А ведь когда-то мнил себя способным на любую глубину чувств. Теперь же дурнушка и бесприданница, как говорила о себе сама Булкина, убивает во мне влечение к дамам за мои же деньги. Вот это влип! Главное, по всем направлением – неказистая внешность, язвительный ум, душа, погрязшая в мизантропии – она была с большим знаком минус. И не скрывала этого, будто знала – никуда я не денусь: и слушать буду, и слушаться, и под венец пойду, если прикажет.

Раньше считал, что человек всегда может меняться к лучшему – в любом возрасте, после любой ошибки, любого нравственного падения. Еще верил: всякому страждущему можно помочь, всякого непонятного можно понять, потому что в саму нашу психику заложен механизм самосовершенствования. То ли Булкина была исключение, то ли я стал хреновым учителем: в этом направлении ноль результатов, а счет жизни моей потенции шел уже на часы.

Тепло, теплее, горячо…. От этих мыслей по спине побежали мурашки.

Да, с Секельдявкой надо кончать – отступать уж некуда: секс с ней не награда за пятихатку, а какое-то наказание Божье. Может, приплачивать, чтоб не звонила? Ах, бедный я, несчастный…. Спасти от Булкиной меня теперь может разве только чудо, да не такой тут случай, чтобы Провидению чудесами разбрасываться – спасаться надо самому, пока идут старинные часы. Боцман наш, помнится, говаривал – стоять не будет, застрелюсь. А мне еще шанс был бежать. Хотелось б только знать – Господи, за какой из многочисленных моих грехов ты наказал меня этой близостью?