Обломки мифа. Книга 2. Враги

– В письме он упрекает меня, что я обещал стать монахом, а стал императором.

– Какая неприятность, – с сарказмом заметила Феофания, начиная злиться, меж тем как Никифор был смирен и холоден.

– А ты знаешь, что однажды твой Афанасий притворялся неграмотным и назвался другим именем.

– Конечно, – пожал плечами Никифор, – он же от меня скрывался.

– А ты его разве убить хотел? Ты просто хотел с ним пообщаться. Вот тогда и надо было ему уговорить тебя стать монахом, а не трусливо прятаться. А ложь разве не грех?

Никифор поменялся в лице и с разворота ударил василису в лицо. Левая бровь её разошлась, алая кровь брызнула на белые простыни. Феофания закрыла лицо руками и разрыдалась.

– Молчи, змея, – прошипел Никифор. – Ты не смеешь так говорить о святом человек, – и слугам – Лекаря!

Никифор встал с ложа, оделся и гордо ушёл.

Пришёл он к Феофании на следующий день, подарил перстень с красным рубином.

– Прости, августа, – сказал он, стараясь не смотреть на распухшее лицо василисы, на повязку на левом глазе, – как-то сорвался. Не хотел.

Правый глаз Феофании смотрел на Никифора с отчуждением и брезгливостью.

– Бог простит, – сказала она.

– Да. Апостол Павел говорит в своём послании к Ефесянам: «Так должны мужья любить своих жён, как свои тела. Любящий свою жену – любит самого себя. Ибо никто не имел ненависти к своей плоти, но питает и греет её, как и Господь Церковь, потому что мы члены тела Его, от плоти Его и от костей Его!»

– «Потому что муж есть глава жены, как и Христос глава Церкви, и Он же Спаситель тела», – Феофания мрачно процитировала послание Павла.

– Так ты простила меня?

– Если землетрясение разрушит храм, то всё по воле Его.

– Не обижайся. Надеюсь, что ты помнишь, что я тебе вчера сказал?

– Такое забудешь. Поступай, как знаешь, Никифор.

– Да, и ещё. Ты можешь спать с кем хочешь, но не на показ. И ни каких детей. Если появиться ребёнок, я изжарю тебя в быке вместе с ним, за прелюбодеяние. Понятно?

– Какой же ты, Никифор …

Она не договорила, оборвала себя, злые слёзы выступили из глаз.

Никифору Фоке тогда было пятьдесят один год, Феофании – двадцать четыре.

Глава 6

Глаз прошёл, а обида осталась. Феофания очень обиделась на Никифора, долго плакала, потом разозлилась и разозлилась сильно. Мстила ему чисто по-женски: отдавая себя другим мужчинам. И при этом следила за тем, чтобы мужское семя, попавшее в её лоно, не прорастала там, и не давало плод. Быть изжаренной в медном быке на площади Тавра ей совсем не хотелось. Никифор человек жестокий, он такое может учинить.

Через некоторое время, успокоившись, она поняла: «Какая же это месть, если её муж сам разрешил этим заниматься с кем угодно?» И заниматься этим сразу расхотелось. Да, внешне они с Никифором были муж и жена, василевсы. Рядом стояли в храме, рядом сидели на приёме послов и на пирах.

Но ей хотелось большего, ей хотелось любви.

Однажды, шествуя в окружении придворных дам на женскую половину дворца, Феофания встретилась со стражами Золотой Палаты. Что-то знакомое показалось ей в их молодом начальнике.

– Катепан, – окликнула она его, – я тебя знаю?

Катепан остановился и почтительно поклонился августе:

– Василиса Феофания вряд ли. А девочка Анастасия может вспомнить.

– Что ж, спросим у девочки Анастасии, – с лёгкой улыбкой сказала Феофания, слегка наклонила голову, развернулась и пошла дальше.

Вспомнила! Ну, конечно же! Это же Агафон, сын Леонида, архонта Спарты, её родного города, а затем стратигафемы Пелопонес. Как давно это было. Она откуда-то возвращалась домой. Интересно: куда и зачем она ходила?

– Антонина, – обратилась Феофания к доверенной служанке – догони катепана, пригласи его ко мне.

Да, это было давно. Ей, тогда Анастасии, было лет двенадцать. Она шла по улице Спарты, выложенной серыми камнями. И с ней случилось то, что случается с женщинами каждый месяц. Кровь капала на тёплые камни и это заметили проходившие мимо мальчишки, её возраста. Их было пятеро или шестеро. Нет, пятеро. Они окружили её, корчили рожи, показывали пальцами и требовали показать рану, откуда течёт кровь. Она шипела и царапалась, отбиваясь от назойливых сорванцов. А они смеялись, хватали её за уже выступавшую грудь, за ягодицы. И тут появился он. Он был старше их года на три. Как ловко он раскидал маленьких негодяев и любезно проводил её домой, до таверны отца. Кротир, её отец, спросил, может ли он чем-нибудь отблагодарить юного спасителя его дочери. Но юноша гордо ответил, что он Агафон, сын архонта Спарты Леонида, потомок спартанских царей ни в чьей благодарности не нуждается. И гордо удалился. С тех пор она его не видела.

Но после этого случая на её семью посыпались несчастья как из рога изобилия. Мальчишки, которых разогнал Агафон, оказались сыновьями знатных родителей. На сыне архонта Спарты они отыграться не могли, но Кротиру досталось по полной. Пришлось всё продавать и уезжать из Спарты. Сначала хотели перебраться в Коринф, но потом решили, что если уж всё равно съехали с места, то обосновываться надо в столице Империи, а не в столице фема. Так Анастасия попала в Новый Рим. И тут её отцу повезло. Он как-то удачно приобрёл таверну на Месе, главной улице Города, на углу форума Константина. Туда стали заглядывать знатные господа, и кухня была отменная и вино не кислое – таверна начала процветать.

И однажды в таверну заглянула весёлая компания во главе с сыном василевса Романом. И тут Анастасия своего не упустила. Чем она его взяла? Не красотой. Некрасивых женщин в окружении Романа и не было. И не постелью. Что она тогда умела – ноги раздвигать? Всё, что она умеет сейчас в постели её научил Роман. Тогда она взяла его своим умом, своими знаниями. Не зря же она столько много читала там, в Спарте и здесь, в Новом Риме. Сначала она блеснула перед ним своим интеллектом, потом позволила ему блеснуть. Как сейчас помнит: разговор зашёл о Персии и Роман упомянул о громадных двугорбых верблюдах.

– А разве верблюды бывают двугорбыми? – искренне удивилась Анастасия.

И тут Роман начал заливаться соловьём, рассказывая о двугорбых верблюдах, радуясь, что он в чём-то превосходит эту красивую, умную и начитанную девушку. Анастасия слушала и изумлялась. Потом её подруга Антонина, будущая доверенная служанка василисы Феофании спросила у неё:

– Анастасия, ты не знала, что верблюды бывают двугорбыми?

– Что я дура, что ли? Конечно, знала. Но он же теперь мой.

Да, с тех пор он стал её. Они обвенчались, она поменяла имя, родила ему детей, стала василисой, а потом она ему прискучила.

Роман потерял к ней всяческий интерес, когда она была беременна вторым сыном – Константином. Опять у него появились весёлые друзья и подруги. Феофания же занималась детьми, но вскоре её молодое тело потребовало мужской ласки, и она решила тоже погулять. Развлекали августу и делили с ней её ложе молодые патрикии дней десять-пятнадцать, а потом становились архонтами какого-нибудь города, и хорошо, если в феме Фракия или Опсикия, которые находились рядом со столицей, а не в феме Армениак или Колонее – на краю империи.

Феофания руководила империей вместе с Врингой. Ей нравилось. И вдруг она поняла, что от всей этой не скучной жизни у неё появляется больше врагов, чем друзей. Безвольный муж-василевс, которого больше всего на свете интересовали развлечения, вряд ли сможет отгородить её от врагов. И полностью полагаться на него не стоит. Всякое может быть: он может внезапно умереть от излишеств в своей жизни или какая-нибудь вертихвостка захочет занять её место. Впрочем, это вряд ли, поздно, она мать двух законных василевсов. А с другой стороны в Новом Риме, в городе Константина, может случиться всё, что угодно: её сыновей и убить могут.

Феофания была одна в окружении знатных дам, которые смотрели на неё высокомерно, как на выскочку, кем она, собственно и являлась. Единственную подругу из прошлой жизни – Антонину не позволили сделать патрикией зоста, то есть опоясанной патрикией. Это самый высший титул в Империи после самой василисы. Патрикия зоста сама была опоясана драгоценным поясом и имела право опоясывать августу, а также следить за спальней императрицы. А вот это как раз Феофанию совсем не устраивало: что бы чужая женщина следила за её спальней. Ей объяснили, что патрикией зоста может быть только знатная женщина, а у Антонины отец торговал огурцами. Нет, конечно, теперь Антонина и её семья не обижена: у них есть дом в Городе, и икос – поместье за городом, земля, обрабатываемая крестьянами, приписанных к ней. А у самой Антонины есть муж из знатной семьи, который не любил свою жену, но терпел, потому что был знатным, но бедным.

И Феофания, руководствуясь чисто женским инстинктом, решила искать себе покровителя. Иосиф Вринга на это роль не подходил, так как мужчиной не являлся. Конечно, смотря как их делали уродами, некоторые евнухи могли продемонстрировать свои мужские качества, но спать с не совсем полноценными мужчинами Феофании было противно.

Выбор у неё был не большой: магистр Никифор Фока. Этот великолепный полководец и храбрый воин недавно овдовел. А какой грандиозный триумф он устроил по случаю освобождения Крита от арабов! Правда, к сожалению, он был не молод и с некоторыми странностями, но молодые или ничего из себя не представляли или были женаты. И Феофания сделала всё, чтобы он стал её другом и защитником. Но, видно, что-то не доработала. Никифор удрал от неё через несколько месяцев на войну, но Феофания не теряла надежду приучить его к городу Константина.

Но через год случается ещё одно несчастье – умирает её муж, василевс Роман. Василиса Феофания, мать двух малолетних василевсов была очень растеряна и озадачена, не зная, что делать. Но паракимомен Иосиф Вринга сделал всё за неё. Никифор Фока в результате стал василевсом и её мужем.

Прошло несколько счастливых месяцев и вот Феофания опять одна, хотя и замужем за тем же Никифором Фокой.

Но есть надежда, что одна она будет не долго. Вот она, эта надежда приближается к ней.

Феофания ждала катепана Агафона за белым столом, где стоял серебряный кувшин с вином и ваза с фруктами.