Обломки мифа. Книга 2. Враги

Катепан Агафон успел переодеться. Он предстал перед Феофанией во всём белом, кроме сапог – они были зелёные. Она улыбнулась этому не соответствию, а он учтиво ей поклонился. Гладко выбритый, наверное, подражал своим предкам – древним спартанцам. Феофания представила его спартанским гоплитом: в алом хитоне с тяжёлым круглым щитом, с копьём в руке, в панцире и шлеме, на ногах поножы и сандалии. Красив был бы, ей понравилось.

Феофания жестом пригласила к столу. Агафон сел, служанка налила в серебряные кубки вино, разбавленное водой, и удалилась. Выпили.

– Ты женат, Агафон?

– Жена умерла полгода назад.

– Мир праху её, – с наигранной грустью сказала василиса, – царство ей небесное.

Феофания перекрестилась.

– Ешь фрукты, Агафон, наливай вино. Хоть чем-то вознаградить тебя за ту услугу, что ты оказал мне в нашей с тобой юности, – сказала Феофания.

– Пустое. Не стоит благодарности.

– Пустое? Это надо быть женщиной, что бы понять от чего ты меня избавил. Ты знаешь, катепан Агафон, трудно быть женщиной в жестоком мире мужчин. Трудно. Даже в Святой Троице места женщине не нашлось. Там двое мужчин и одно существо среднего рода. Хотя всем понятно, что если есть отец и сын, то должна быть и мать. Разве я не благоговела, не почитала, не уважала мужа своего Никифора, как велит Писание? А он меня бросил. За что? Бровь разбил!

И Феофания горько разрыдалась.

Агафон сидел растерянный, не зная, что предпринять.

Она подняла на него прекрасные заплаканные глаза и с горькой улыбкой промолвила, качая головой:

– Да, я знаю: мужчины меня боятся.

Эти слова подстегнули Агафона, он вскочил с места и просился к августе, стал сушить поцелуями её слёзы, правая рука его легла на её плечи, а левая соскользнула в разрез хитона и стала ласкать правую грудь.

– Пошли в спальню, – шепнули губы Феофании.

И Агафон, повинуясь им, подхватил на руки василису и понёс её на ложе в соседнее помещение.

Они были счастливы некоторое время. Агафон смотрел на Феофанию влюблёнными глазами, и она чувствовала себя богиней под его восторженными взглядами. Феофания знала, что Агафон будет её защищать, будет ей опора и кинется в огонь и воду, если потребуется. И ей хорошо было с ним на ложе. «Что тебе ещё надо, Анастасия?» – спрашивала Антонина. Феофания не знала. Ей стало скучно. Она от случая к случаю приглашала посторонних мужчин к себе на ложе, что вызывала бурную ревность Агафона. Но он ей всё прощал, а это уже не прощала она ему. И ей было по-прежнему скучно.

Никифор, узнав про связь своей жены с катепаном Агафоном, эту связь одобрил и поражался её случайным связям. «Что же ей ещё надо?» – удивлялся он.

Феофания по-своему любила Агафона, но ей с ним было скучно, ей хотелось взрыва чувств, ей хотелось умирать от любви, ей хотелось бури.

Глава 7

Через год после восшествия Никифора Фоки на престол Ромейской державы в Новый Рим прибыл с Афона монах Афанасий.

Арабы-мусульмане вытесняли христиан со старых земель, завоёванных ещё Римской империей – Африки, Сицилии, Палестины. Часть населения принимало веру и язык завоевателей, часть уходило к единоверцам в Византию. Особенно много было монахов. Они сначала приезжали в град Константина, а оттуда уже расходились по всей Империи.

И на Афоне появились пришлые монахи. Пещер для жилья на Святой Горе на всех не хватало, иконы размещать можно было разве что на деревьях. Строительство храма было просто необходимо.

Вот эти обстоятельства и вынудили Афанасия предстать перед василевсом Никифором Фокой. Но предстал он перед ним, как отец перед блудным сыном, хотя и был лет на пятнадцать младше императора. Афанасий на своём добром лице пытался изобразить гнев, но получалось это у него не очень хорошо.

Фока же встретил молодого старца не в золоте и порфире ромейских императоров, а обыкновенной одежде простого смертного. Он облобызал руку Афанасия, привёл его во внутреннюю палату своего дворца, сел рядом с ним и сказал со смирением:

– Каюсь, отец Афанасий, и признаю, что, я грешный, и есть виновник твоих скорбей и трудов. Я, презрев страх Божий, не исполнил своего обещания. Но так, видно Богу было угодно. Я вынужден был со скорбью в душе, возложить на себя диадему василевса как вириги на плечи свои, кои я ношу не снимая. Но прошу тебя, отец, верить мне. И когда Бог дарует мне возможность, я исполню своё обещание.

Молодой старец улыбнулся, видя смиренно склонённую пред ним голову императора, и благословил его.

– Я рад, отец, что ты посетил меня грешного, и мы опять можем вести беседы, как раньше, много лет назад, – сказал Никифор.

– Да, ты прав, сын мой. Богу было угодно сделать тебя василевсом. И это не всё. Ты знаешь, Никифор, что, когда я проживал в пустынной местности на краю Святой Горы, что называется Мелана, дьявол искушал меня целый год, но я выдержал.

– Конечно, я знаю твой подвиг, ты на Крите мне о нём поведал.

– Да. И я получил дар умиления, что выражается в блаженной радостной печали и наполняет душу любовью к Богу и ближнему.

– И это ведаю.

– И поэтому я с радостью тебя прощаю и освобождаю от обещаний стать монахом, данные тобой ранее и не только мне.

– Но, отец Афанасий …

– Господь всё управит. Управит так, как считает нужным. Мне был сон. Меня посетила сама Пресвятая Богородица. И поведала мне, что дочь твоя, зачатая во грехе с василисой Феофанией, принесёт свет Христовой веры северным варварам.

– Так Анна и правда, моя дочь?

– Так поведала Богородица.

– А каких варваров? На севере много варваров.

– То мне не ведомо.

– Хорошо бы росов. Ты помнишь, отец Афанасий, с какой отчаянной храбростью они сражались против арабов на Крите?

– Помню. Всё в руках Божьих. Ты, Никифор, делаешь богоугодное дело, сражаясь против арабов-мусульман, что до неузнаваемости исказили христианское учение, а Господа нашего Иисуса Христа низвели лишь до шестого пророка. И, несомненно, воины, погибшие в боях с мусульманами, удостоились райских кущ. Но, Никифор, не обнажай меч на единоверцев. Это не приличествует императору-христианину и будущему монаху.

– Но, отец Афанасий, как же это возможно? На фему Сикелия нападает Оттон, провозгласивший себя два года назад императором. И не просто императором, а императором римлян и франков, именуемых германцами? Он завоевал Рим и мечтает завоевать Сикелию.

– Всё больше отделяются западные епархии от единого тела Нашей Матери Церкви. Подчиняются они Папе Римскому, возомнившему себя наместником Иисуса Христа на земле и блюстителем престола святого Петра. Это грех гордыни. Папа Иоанн ХII возложил на голову Оттона императорскую корону, за что и поплатился в последствии от него же. И показать Оттону на чьей стороне Господь, думаю, грехом не является. Я же говорю тебе о твоих соплеменниках армянах и о болгарах. Не мечом, но, словом Божьим приближать их к народу Ромейской империи. Что бы они душой впитали и слились духом единым с великой историей эллинов! Как ты, Никифор. Ты армянин, но душою ты эллин. Словом, надо объединить их земли с землями империи.

Это Никифор решительно не понимал. Присоединить земли мечом – это понятно. Но как – словом и духом? Потом, поделившись с Феофанией своими сомнениями, он получил от неё ответ:

– А ты дай на время армянским и болгарским вельможам земли в близлежащих фемах империи. До поры, пока между нами войны нет. И с обещанием, что земли отберёшь, в случаи войны. И они сразу же проникнутся духом эллинов, чтобы оставить их за собой как можно дольше.

– Как-то хитро, – задумчиво произнёс василевс.

– Я – гречанка, – Феофания с хитрой усмешкой посмотрела на Никифора. – А все греки не только умные, но и хитрые.

Он вздохнул и сказал:

– Хорошо, это надо обдумать.

Несколько дней гостил Афанасий у василевса. Они беседовали как раньше. Молодой старец наставлял императора быть милосердным, не забывать нищих, благочестивым, боголюбивым и не впадать в грех гордыни. Наконец он заговорил о своих делах на Афоне.