Любовin

– Сынок… – едва слышный шепот заставил Курта приникнуть ухом к голове матери.

– Да, я слушаю тебя.

– Я умираю… прости, – прошептали губы, – и должна кое-что сказать тебе.

– Я вызову доктора! Сейчас! – Курт резко поднялся с колена, и хотел, было повернуться к двери. В это мгновение странный звук донесся откуда – то сверху. Курт почувствовал явственное прикосновение к своему правому уху невидимой руки. Он вздрогнул и быстро приложил правую ладонь к голове.

– Стой… не уходи, – слабо проговорила мать, видимо собрав остатки всех сил.

– Но тебе же нужен врач! – закричал сын.

– Неет, всё, больше мне врач не нужен… иди сюда, нагнись, – лицо матери стало быстро темнеть. Курт в ужасе отшатнулся, но потом совладел с собой и наклонился к умирающей.

– Слушаю, мама, – дрогнувшим голосом произнес он.

– Сын, ты остаешься один, у тебя нет денег даже на образование, но… – мать мучительно сглотнула, борясь с наступающим удушьем. Курт еще ближе наклонился к умирающей.

– Но… – повторила мать, – тебе завещан замок деда, отца моего мужа… и бумаги ты должен получить у нотариуса в день своего восемнадцатилетняя. Там же все ключи от замка.

– Как? А почему ты молчала об этом столько лет? – шепотом спросил пораженный Курт.

– Я не хотела, чтобы ты получил это наследство, но я умираю так рано и не могу помочь тебе, сын, стать достойным человеком… – мать медленно, с усилием произносила каждое слово, и ее глаза налились слезами.

– Но почему, мутти? – Курт взял ладонь матери и прижал к своей груди.

– Потому что… потому… что, – каждое слово давалось ей все труднее и труднее, – этот замок… он страшный… там что-то есть такое… что люди боятся и даже близко не подходят к нему. Ты, как получишь все права на замок – тотчас продай его… да… за любую, даже самую маленькую цену… если кто купит этот проклятый дом.

– Это все связано с моим дедом? – громко воскликнул Курт.

– Да. И он сейчас здесь.

Курт отпрянул от матери.

«Что – она сходит с ума? Дед же умер много лет назад. Но…»

Юноша вздрогнул, вспомнив недавнее прикосновение к уху.

– Как, мутти – он может быть здесь? – прошептал сын.

– Здесь он… его душа… видит нас… будь он проклят! – внезапно мать Курта резко приподнялась, устремив полубезумный взгляд в угол большой комнаты.

Сын, вглядевшись в полумрак, с ужасом увидел странные следы на полу. Они не принадлежали человеку. Что – то наподобие черной тени метнулось из-под кровати умирающей, и Курт явственно услышал звуки, отдаленно похожие на цоканье подбитых стальными набойками каблуков о мостовую.

– Что? Что было с моим дедом, скажи! – Курт умоляюще сложил ладони перед своей грудью.

– Он… он был очень богат… но это богатство приносило только одни беды и ему и людям, – прошептала мать, по-прежнему глядя остекленевшими глазами в угол комнаты. – И ты… ты сынок, если сможешь, лучше не касайся этих проклятых денег, если сможешь… если… – мать внезапно откинулась назад и захрипела.

Агония длилась несколько минут. Молодой человек с ужасом смотрел на кончину матери. Когда ее глаза неподвижно застыли, а тело выпрямилось в струну, Курт молча заплакал. Он любил свою маму. И теперь остался один.

Прошло два года.

Все это время Курт перебивался случайными заработками в своем небольшом саксонском городке и о том, чтобы скопить деньги на поступление в университет, не было и речи. Еще с детства он обнаружил в себе незаурядные способности к рисованию, и теперь они явно пригодились.

Курт писал портреты самодовольных местных бюргеров, их напыщенных жен, горделивых детей и благодаря этому не умирал от голода. С каждым разом его работы становились все более удачными, и вскоре он прослыл в округе весьма неплохим художником. Но молодой человек понимал – надо ехать учиться. Мечтою его был Кёльн – центр культуры, куда стекались лучшие умы тогдашней Германии. Не раз во время дружеских застолий в любимой пивной художник рассказывал товарищам о своих планах.

Но те только посмеивались над ним.

– Зачем тебе ехать в Кёльн? Ты там никому не нужен! Таких художников в этом городе тысячи, ты будешь тысяча первым и неизвестным! – гоготали друзья после принятых кружек золотого напитка. – А здесь тебя, Курт, уже все знают! Или большой славы захотел? – дружески подмигивая, повесы, шлепали его по плечу.

– Не нужна мне большая слава, – отшучивался молодой художник, – я просто хочу совершенствовать свое мастерство по-настоящему, а здесь я уже остановился в росте.

– Брось! – орали собутыльники. – Давай лучше в карты сыграем!

– Нет, я не могу… – в который раз Курт произносил эту фразу в ответ на такие призывы друзей.

– Это почему? – заливались хохотом повесы.

– Не могу и все, – спокойно отвечал Курт, потягивая маленькими глотками пиво из бокала.

– Так просто не бывает! – грудью навалился на стол самый заводной из всех – Герман Райберг. – Расскажи нам, почему ты перестал играть в карты с тех пор, как стал жить один??

Курт поморщился. Он сразу вспомнил предсмертные часы матери, и это было ему неприятно.

– Что нахмурился, дружище? – наседал Герман. – Или твоя мутти перед смертью запретила играть с нами? И ты стал послушным сыночком в честь её памяти?

Янтарная масса полетела из кружки Курта в красную рожу напротив. Герман отпрянул, и чуть было не упал назад через массивную дубовую скамью, на которой за столом сидели несколько человек.

– Ах ты, колдовское отродье! – заверещал он. – Ну, я тебе сейчас покажу!

С этими словами он выхватил из кармана черный револьвер системы «Манлихер». Все вскочили. Герман навел дуло прямо на сердце Курта и зловеще произнес:

– Или ты сейчас говоришь причину нежелания играть с нами в карты, или я сейчас всажу в тебя пулю!

Курт почувствовал внезапную слабость во всем теле. Темное отверстие, из которого могла вылететь Смерть, смотрело на него. Он поднял вверх левую руку, как бы защищаясь, и произнес:

– Всё! Всё… Хватит! Скажу!

Герман, опустив дуло револьвера на залитый пивом дубовый стол, процедил:

– Ну, давай. Кайся, грешник! – и мерзко захохотал, обнажив свои грязные зубы. Курт помолчал, сел на скамью.

– Меня мать перед смертью просила никогда больше не играть в карты с кем бы то ни было…

– Ха! Завещание вроде такое, да? – заржал Герман, и остальные приятели хмыкнули. – Ты что – своего мнения не имеешь? И кто ты после этого: мужчина или маменькин сынок? А? Предок твой, я слышал, совсем другим был!

Курт побледнел.

– Что ты слышал о моем предке? – с вызовом произнес он.