Любовin

Последние слова, написанные по латыни, были непонятны Бремеру.

– Что же такое таится здесь? – вслух спросил себя наследник, и раскатистое эхо разнесло отзвуки вопроса по отдаленным уголкам огромного зала на первом этаже замка – здесь …есь …еcь …есь …есь…

Курт невольно поежился. Он никак не мог привыкнуть после скромного саксонского жилища к таким большим апартаментам. Иногда ему казалось, что кто-то невидимый пристально наблюдает за ним из темного угла, внимательно ловит каждое его слово, и преследует, держась на почтительном отдалении. Происшествие с падением в яму-ловушку и последующее чудесное освобождение с помощью ствола сосны, брошенным вниз таинственным и страшным существом, похожим на волка, сильно подействовало на художника. Он больше ни разу не ходил по этой тропинке в позднее время, а на следующий день, после обеда Курт явился к злосчастному месту, захватив с собой лопату. Обливаясь потом, Бремер в течение двух часов старательно забрасывал эту яму землей. И только тогда Курт успокоился, когда попавший в нее человек мог легко вылезти наверх, облокотившись руками о края.

Одиночество угнетало его. Кроме нескольких коротких встреч в пивной с молодым черноволосым художником, который окликался на странное прозвище «Ад», никаких новый контактов с людьми у Курта по-прежнему не было. Каждый раз перед походом в пивную Курт брал с собой несколько картин и выставлял их на центральной площади города. Прохожие с любопытством разглядывали их, втихомолку обмениваясь мнениями, но, к отчаянию Бремера, не покупали их. Когда начинало вечереть, понурый Курт связывал полотна вместе и бережно нес их обратно в замок. Так прошло несколько недель, и художник уже подумывал о том, чтобы запереть свое огромное жилище и вернуться в Саксонию.

Но случилось непредвиденное.

Утром августовского дня Курт спустился после сна вниз позавтракать, как издалека внезапно увидел, что картины, стоявшие рядом с большим камином, повреждены. Он стремительно подбежал к своим полотнам и принялся лихорадочно перебирать их, рассматривая страшные рваные раны, то тут, то там зияющие пустотами на холстах.

Художник был в отчаянии. Из десяти картин целой осталась только две – «Рука Марии», написанная Бремером в тот памятный весенний день около церкви, и «Баварский пейзаж», где был изображен замок Курта, возвышающийся на фоне красных крыш городка.

– Крысы! – застонал Курт, внезапно услышав где-то внутри камина характерное поскрёбывание и писк этих тварей. – Вы сожрали мои работы!

Он схватил большое деревянное полено и с ненавистью запустил в сторону доносящихся звуков. Писк и скрежет прекратился. В полной тишине Курт подошел к камину и, наклонившись, заглянул внутрь его.

Он отшатнулся.

На небольшом кирпичном выступе сидела огромная крыса и немигающим взглядом смотрела на хозяина замка. Для неё он был врагом, пришельцем, потревожившим её размеренный быт в пустующем пространстве. И видимо, поэтому эта тварь погрызла принадлежащие противнику вещи. Рука Курта машинально нащупала длинную металлическую кочергу, лежавшую на полу. Крыса не шевелилась. Молниеносный выпад хозяина замка прошел в сантиметре от ее головы. К изумлению Курта серая длиннохвостая тварь оставалась спокойной.

– Надо же… не боится, – тихо прошептали губы художника, и холодок недоброго предчувствия пробежал по его спине. Но отступать было нельзя. Бремеру надо было показать, кто является хозяином в этом большом доме.

– Сейчас, гадина, я тебе дам! – пробормотал он, быстрым шагом отправляясь в чулан. Там он достал большую бутыль с керосином, обмотал конец кочерги тряпкой, потом смочил ее огнеопасной жидкостью и поджег. С этим горящим факелом Курт стремительно подбежал к камину и сунул его внутрь. Крыса злобно взвизгнула, пулей вылетела прочь, растворившись в темном углу зала. Художник взял две оставшиеся картины и поставил их рядом со своею кроватью в спальне.

Ночью его разбудил странный звук. Курт открыл глаза и понял – он в комнате не один. Звук, отдаленно похожий на чавканье, раздавался рядом. Бремер тихонько привстал, потянулся к небольшому столику, стоявшему у изголовья кровати, чиркнул спичкой и зажег большую свечу. Увиденное повергло художника в ужас. Знакомая крыса, деловито пристроившись на холсте картины «Баварский пейзаж», острыми зубами поедала высокие шпили наследного замка. Курт стремительным движением ткнул пламенем свечи в бок незваной гостье. Шкура крысы зашипела, раздался визг, свеча сломалась пополам, и Курт в темноте упал рядом с картиной. Быстро вскочив на ноги, наследник зажег другую свечу, а от нее – еще несколько, торчавших в подсвечниках у стен. В спальне стало светло. Курт осмотрелся. Крысы нигде не было видно. Бремер подошел к картинам и наклонился. Полотно «Баварский пейзаж» было безнадежно испорчено. Художник сел на кровать и обхватил голову руками – он только закончил эту картину и надеялся завтра продать ее на городской площади.

Так он просидел в задумчивости до самого утра. Лучи солнца своими золотистыми потоками медленно заползали внутрь через высокие окна спальни. Предчувствие какого-то неотвратимо надвигающегося события не покидало душу Бремера. Природное человеческое любопытство автоматически заставляло его мозг постоянно работать над разгадкой тайны, зашифрованной в завещании гроссфатера. Но в эту минуту Курт и не предполагал, что очень близок к своей цели.

Картину «Рука Марии» надо было срочно спасать. Курт внимательно осмотрел свою спальню и нашел маленькое отверстие в полу, через которую и проникла серая тварь. Художник тщательным образом заделал эту дыру глиной, смоченной в особом растворе. И все же эта мера показалась ему недостаточной. Курт принес в спальню высокую лестницу, и, взобравшись по ней, поместил картину на широкое углубление большого окна, так, что она своим верхом была прислонена к стеклу.

В эту ночь он долго не мог уснуть, прислушиваясь к шорохам и звукам, которые время от времени раздавались в его замке. Лишь под утро, в час Быка, веки Курта сомкнулись, и он провалился в тревожный сон. Ему грезился старый Бремер, который почему-то сначала строго смотрел на него со своего большого портрета, а потом внезапно отделился от собаки, замершей в ожидании приказа у ног хозяина и шагнул навстречу своему внуку.

– Ну что же ты, Курт, все ищешь в моем замке? – голос предка далеким эхом доносился до сознания художника. – А никак ничего не найдешь?

И зловеще засмеялся.

– Ха-ха-ха-ха-ха, а я то посообразительнее тебя был в молодости! И крысы мои картины не трогали! Не там ты хранишь свое богатство, Курт, не там…

Вдруг собака, изображенная на картине, неожиданно стала уменьшаться в размерах и на глазах превращаться в серую крысу. Она стремительно подбежала к Курту и полезла по его одежде вверх. Хозяин замка замахал руками, стараясь стряхнуть незваную гостью, но та цепко держалась на ткани. При этом раздавался звук раздираемого полотна…

Курт в холодном поту подскочил на кровати. Едва заметный рассвет теснил полумрак его спальни. Художник зажег свечу и заметил тень, метнувшуюся на широком подоконнике.

«Крыса здесь!! – молнией пронеслось в мозгу Бремера. – И она полезла к моей лучшей картине!»

Курт стремительно подбежал к лестнице, схватил ее и приставил рядом с окном, на котором стояла «Рука Марии». Он вскарабкался вверх с подсвечником в руке и свободной рукой откинул верх полотна. Почти одновременно с этим он увидел серую молнию, летящую ему прямо в лицо. Крыса атаковала художника. Он инстинктивно отпрянул назад, но не рассчитал этого движения и в следующую секунду понял, что падает навзничь с большой высоты на каменный пол спальни.

«Неужели так просто и глупо?» – успел подумать Курт, приготовившись к самому худшему.

Но случилось необъяснимое. Как будто чья-то невидимая рука бережно подхватила его сзади за спину и осторожно направила падающее тело на мягкую перину постели. По всем законам физики Курт должен был с ужасной силой грохнуться метрах в трех от своей кровати. Он недоуменно уставился на высокий потолок, когда его тело с комфортом устроилось на чуть отброшенном в сторону одеяле.

– Боже мой! Я спасен! – непроизвольно вырвалось из груди художника это восклицание. Он посмотрел по сторонам и увидел подсвечник, лежащий на полу на довольно далеком расстоянии.

– Как? Что же спасло меня? – продолжал рассуждать вслух молодой Бремер. – И этот сон… как будто кто подталкивает меня… к чему только? И где эта серая тварь?

Курт снова поднялся с постели и быстро осмотрел спальню. Теперь он увидел другое отверстие рядом с дверью.

– Шайзе! – впервые за долгое время выругался художник. – Я найду и убью тебя!

Рассветало.

Взгляд Курта непроизвольно поднялся вверх, к окну. Святая Мария по-прежнему ласково смотрела на него, простирая свою руку в направлении лестницы, с которой только что падал автор картины. Взгляд Богоматери излучал то небесное тепло, которое свойственно только Ей одной, в полотнах совершенно разных художников, как будто бы их руками водил один и тот же Небесный Творец, помогая создавать этот незабываемый образ. Утренние лучи солнца, падающие из других окон, золотыми отблесками играли на маслянистой поверхности холста. Курт испытывал в эту минуту то редкостное ощущение восторженно-нежной любви к своему детищу, которое иногда посещает авторов шедевра, когда они видят и чувствуют какие-то новые, доселе скрытые, таинственные грани его.

Художник сложил ладони вместе, приставил их к груди и закрыл глаза. Его губы шептали благодарственную молитву Всевышнему за удивительное спасение, и с каждой секундой Курт все больше и больше верил в то, что именно рука Божьей Матери поддержала его падающее навзничь тело и переместила на мягкую постель.

Закончив молитву, Бремер сел на кресло и стал размышлять о случившемся. Он вспомнил отчетливый, странный сон, приснившийся ему в эту ночь, все слова бывшего хозяина замка.

«Не там ты хранишь свое сокровище… не там, а где же тогда? Крысы мои картины не трогали… не трогали… почему? Быть может… потому что они не могли туда пробраться? А куда? Так туда же, где висит огромный портрет деда! Точно!»

Курт порывисто встал, осененный внезапной догадкой. Вот надо что сделать! Свою картину повесить в надежное место, в ту большую округлую комнату на вершине башни. На место дедовского портрета! Туда вряд ли добираются крысы!

Наследник вспомнил толстые каменные стены и тяжелую дверь, обитую металлом, которая плотно, без единой щели прилегала к черной раме из железа. А старую картину оттуда снять, и быть может, попробовать ее продать за хорошую цену? Интересно, кто писал этот портрет? – так думал Курт, убирая свою постель.

Бремер спустился вниз, в столовую и скромно позавтракал остатками своей вечерней трапезы. Нужно было опять идти в город, чтобы что-то купить себе из съестного. Курт печально вздохнул. И хотя он экономил на всем, запас денег стремительно таял.

«Неужели придется искать себе здесь работу? Это так нелегко, меня мало кто знает… – невесело думал художник, доедая рыбную похлебку, – и насколько далеко отодвинулась от меня мечта об учебе в Кёльне. Попробую снова нарисовать пейзаж этого замка вместе с видом города и продать его за столько, сколько дадут. Но сначала надо убрать мою любимую картину в надежное место».

Слегка утолив голод, Бремер поднялся наверх. Он тщательно осмотрел круглую комнату, на коленках прополз по всем ее углам и не нашел ничего того, что отдаленно напоминало бы о маленьком отверстии, ведущим наружу.

– Отлично! – воскликнул повеселевший Курт. – Сюда даже и муха не пролетит, не говоря уже о крысе!

Он опять вспомнил эту мерзкую тварь и вздрогнул, словно вновь почувствовав спиной раскрывающуюся бездну падения. Художник никогда в жизни не испытывал подобного состояния – причастности к какой-то сверхъестественной тайне, которая избрала именно его, Курта Бремера, под свет своей звезды, и неуловимое шестое чувство подсказывало нашему герою, что разгадка бродит совсем рядом, близко и она необыкновенна по своей сути и величию.

Курт подошел к большой шторе и отдернул ее. Предок сурово смотрел на наследника недвижимым взглядом, словно укоряя его в чем-то неуловимо понятном только ему одному. Сходство двух владельцев замка: нынешнего и бывшего было несомненным; те же волосы, лоб, скулы, характерная линия носа, и только выражение глаз было разным: мягкое у Курта и холодное, презрительное гроссфатера заметно отличались друг от друга.

Снять картину без лестницы было делом невозможным, и художник спустился опять в свою спальню. Там он осторожно поднялся к окну и бережно опустил «Руку Марии» вниз, поставив ее у изголовья кровати. С трудом протащив деревянную лестницу по каменным ступенькам замка, Бремер, запыхавшись, занес ее в округлую комнату. Портрет деда висел на вбитом крюке метрах в трех от пола. Курт приставил лестницу и осторожно полез наверх. Как только он взялся широко расставленными руками за края картины, так внезапно ощутил явственный толчок в грудь. Последнее, что увидел молодой Бремер в этот памятный день, так это глаза своего гроссфатера, не холодно неподвижные, а злорадно улыбающиеся, словно именно он своей застывшей в Вечности рукой толкнул наследника с лестницы. На этот раз Курта не поддержала невидимая длань Святой Марии. Он упал навзничь с двухметровой высоты, ударился затылком об отполированные плиты каменного пола и потерял сознание.

Когда художник открыл глаза, он ничего не увидел, кроме сплошной темноты. Рука непроизвольно скользнула к затылку, и пальцы ощутили липкие волосы, смоченные собственной кровью.

«Где я? Неужели уже в другом мире? Именно так выглядит смерть – темнота и боль? Кто меня толкнул в грудь?»

Курт ощупал свое тело. Все на месте: одежда, башмаки и холодный пол под ним. Он повернул голову и вдруг увидел светящийся предмет. Он маленьким серебристым пятном резко выделялся на фоне сплошной черноты. Художник оперся на руку и поднялся. Он сделал два шага к направлению предмета и наткнулся на низ деревянной лестницы.

«Так… Значит, я по-прежнему нахожусь в круглой комнате… Но что же это так сильно светит в темноте?»

Он протянул руку к загадочному предмету и не достал до него.

«Надо опять лезть наверх… А, быть может, уйти отсюда? Из этой зловещей комнаты, вообще из моего наследного замка? Не нравиться мне все это… не нравится».