Короли умирают последними

Эсэсовцев не заботило количество рабочих. Каждую неделю прибывали грузовые вагоны, набитые будущими жертвами.

Заключенные из девятого блока, среди которых были Яков Штейман, Леня Перельман, Иван Соколов, Лев Каневич, Игнат Негуляйполе и еще около двухсот узников, работали в подземелье. В штольне номер девять. Одни вгрызались отбойными молотками в горную породу, пробивая тоннель. Другие тут же крепили шахту, третья партия рабочих выкладывала её булыжниками, что волокли бедолаги из третьего блока. Почти никто из узников Эбензее даже не догадывался, что они строят подземный завод по производству зловещих ракет «Фау-2», будущего «оружия возмездия», о котором так часто в последнее время кричал Йозеф Геббельс. Позже такие ракеты станут называть межконтинентальными баллистическими. Вслед за ними заключенные из шестого и седьмого барака прокладывали рельсы. Когда штольня номер девять углубилась в гору метров на пятьдесят, по рельсам пустили вагонетки, возившие обработанные камни.

Бывший учитель Дима Пельцер из Харькова опустил отбойный молоток на камни и, выпрямившись, вытер потный лоб рукавом полосатой робы. Нестерпимо ныли спина и кисти рук. В глазах замелькали тысячи маленьких белых светлячков, это стало для Пельцера уже привычным явлением и предвещало потерю сознания. Однажды он упал в обморок, выйдя из штольни на свежий воздух – слишком глубоко вдохнул легкими альпийский кислород после удушающей каменной пыли, что летела из-под отбойных молотков. Эсэсовцев, к счастью, рядом не было, и Дима остался жив. Земляк Вовка Соловьев быстро привел учителя в чувство, приложив к его вискам пригоршню холодного снега.

– Что, худо? – перекрикивая рев инструментов, спросил Пельцера Соколов.

Тот кивнул.

– Посиди малость, перекури, пока цыгана нет! А то совсем бледный… Эй! – крикнул номер 9009-й, обращаясь к товарищам, что были ближе к выходу. – Предупредите, если появится кто!

Пельцер присел на большой камень, вытащил из кармана брикетик табака, достал кусок предусмотрительно прихваченной бумаги, спички. Свернул самокрутку. Он с наслаждением затянулся, закрыл глаза. Руки дрожали, слабость и боль от них, казалось, передавались вверх, по всему телу. Табачный дым медленно начал прогонять щемящую тоску, что гнездилась где-то рядом с сердцем. Диме часто хотелось плакать, но усилием воли он сдерживался, чтобы не зарыдать. В такие минуты он вспоминал детишек из своего второго «А», которым строго внушал, что они уже большие и плакс никто в классе уважать не будет. Пельцер отчетливо помнил их лица, все до единого, он очень любил свою работу, и дети, чувствуя это, боготворили классного руководителя.

– Атас! – хриплый выкрик, донесшийся с начала туннеля, разрушил задумчивую идиллию харьковского учителя. Он торопливо вскочил, мгновенно затоптал окурок и схватил отбойный молоток.

– Рррррррррррыыкккк! – каменная порода медленно отступала под напором стали. Узник бросил взгляд в сторону света. Знакомая обезьянья фигура капо с неизменной палкой в правой руке маячила в нескольких метрах. Сегодня заключенные расширяли тоннель, пробитый две недели назад. Вагонетки сновали взад вперед, вывозя отработанную породу из штольни.

Цыган медленно прошелся по шпалам рельс до места, где они обрывались, внимательно следя за людьми из девятого барака. Примерно раз в два-три часа в шахту заходил немец-инженер, осматривал своды штольни, давал указания. Наведывались иногда и эсэсовцы, но ненадолго – густая пыль отпугивала их. Заключенные дышали сквозь марлевые повязки, к концу 11-часового рабочего дня они кардинально меняли цвет, превращаясь из белых в черные.

Огромная гора медленно, но верно, отступала перед людским напором, отдавая день за днем свои кубические метры. Узники давно догадались, что строят какой-то важный объект, скорее всего – подземный завод, который будет невозможно разбомбить с воздуха.

– Рррррррррррхххх! – камни сыплются вниз, иной раз больно задевая ноги. – Зззззззззззззыыы!

«Когда же это кончится? Господи! Когда ты прекратишь наши муки!? Опять появились белые точки… Быть может, умереть… лучше умереть и больше не испытывать никогда все это… н и к о г д а… Моя милая мама, она не переживет… белые точки, как вас много…»

Мозг Пельцера, сотрясаясь в такт звериному рыку отбойного молотка, казалось вот вот и – вылетит вниз под ноги, забрызгает эти ненавистные серые стены, руки бывшего учителя дрожали, ноги снова окутало ватным одеялом…

– Он упал! Вагонетка!! – одновременно закричали несколько узников.

Все обернулись.

Дима Пельцер лежал спиной на рельсах, из уголка его рта сочилась струйка крови. Он потерял сознание и упал навзничь, спиной, больно ударившись о стальные бруски. Но это было не самое страшное.

Слева накатывалась тяжелая вагонетка, трое узников, согнувшись, толкали её руками перед собой и не могли видеть, что на рельсах лежит человек. Вагонетка, набрав скорость, быстро приближалась к Пельцеру. Рядом с упавшим никого не было, один только Мишка-цыган стоял в трех метрах и злобно смотрел на учителя.

– Держи вагонетку!! – закричал Витька Степовой. Он бросился к ней и, схватившись за край, повис, пытаясь ногами затормозить ход. Рабочие, толкавшие её, услышав крики, отпустили руки, выпрямились, но не успели быстро сообразить, что надо тормозить. Вагонетка неумолимо катилась на неподвижного Пельцера.

– Капо!! Убери его с рельс!! – заорал на бегу Иван Соколов. Он видел, что не успеет добежать до харьковчанина и сдернуть того со смертельного ложа. Витькины ноги, поднимая пыль, безнадежно болтались рядом с колесами. Цыган грязно выругался, но и не думал наклониться, чтобы спасти заключенного. Многие узники закрыли глаза, чтобы не видеть, как тяжеленная махина раздавит человека.

Раздался страшный скрежет.

Как в замедленной киносъемке, вагонетка резко сбавила скорость. В полуметре от нее, с другой от Витьки стороны, стоял на коленях человек, придерживая двумя руками огромный каменный валун, лежавший на левом рельсе. Тот самый, на котором полчаса назад сидел и курил Дима Пельцер. Это было единственное правильное решение, которое могло быть принято в критический момент. Вагонетка, злобно заскрежетав, словно нехотя подчиняясь воле человека, проехала еще пару метров и застыла.

Узники сбежались.

Пельцер лежал прямо перед колесами. Витька Степовой уже поднялся и отряхивал пыль с полосатых штанин. Яков Штейман подбежал к человеку, что согнулся от боли, опустив голову и прижимая окровавленные руки к животу.

– Ваня… ты как? Ваня… ты просто спас его… какой же ты…

Цыган злобно выругался и ткнул дубинкой в бок Соколову.

– Ишь ты, уже второго доходягу сегодня спасает! Какой ты добрый, сокол! Самого чуть не задавило, дурака! Тьфу! Какие слабые всё же, эти жиды!

Староста сплюнул в сторону помертвевшего лица Пельцера. Соколов резко обернулся. В его глазах было что-то такое, отчего цыган попятился назад, вполголоса бормоча угрозы:

– Но… но! Ты меня своими зенками-то не сверли! Не комиссар на допросе, чай! Я тебе, сокол, еще припомню сегодняшнее… и тебя никто не будет вот так спасать… скоты… все равно сдохнете все здесь!

Капо пятился к светлеющему выходу. Толпа узников молча пропустила его, все видели, что по рельсам быстро идет инженер Вальтер Браун в сопровождении двух эсэсовцев с овчаркой. Немец подошел, осмотрел место происшествия. Потом поднял голову и спросил:

– Кто бросил камень под колеса?

Заключенные молчали.

– Я повторяю вопрос! Кто бросил валун под вагонетку?

Эсэсовцы с интересом наблюдали за происходящем. Толпа молчала. Инженер открыл рот, чтобы спросить в третий раз, как из шеренги узников вышел человек с окровавленными руками.

– Я бросил.

– Фамилия!?

– Соколов.

Немец молча рассматривал заключенного. Потом опустил глаза на Пельцера.

– Гут! Ти есть молодец! Выручил товарища по работе! Гут! – инженер похлопал Соколова по плечу. – Этого – убрать!

Эсэсовцы двинулись к вагонетке, снимая с плеча автоматы.

– Нет! Его – в лазарет! В ревир! – добавил немец, спасая жизнь Диме Пельцеру. – А ты герой, Соколов! Как тебя звать?

– Иван… – коренастый заключенный исподлобья смотрел на инженера.

– Самое русское имя! Иван… Ванья! – воскликнул Браун. – Я бывал у вас в Москве… красивый город! Однако, фсё! Всем арбайтен! Работать! Двоим доставить этого в ревир! – палец инженера ткнул в сторону лежавшего на рельсах Пельцера.

Степовой и Маслов подняли харьковчанина, усадили в стороне, пытаясь привести в чувство. Спустя минуту тот с трудом открыл глаза, и его повели к выходу. Сделав несколько шагов, москвич Маслов обернулся:

– А ты, сокол, молоток! Теперь Пельцер и Каневич должны на тебя всю оставшуюся жизнь молиться, если выйдут из лагеря на свободу!

Иван Соколов лишь слабо улыбнулся, махнул рукой, и снова взялся за свой отбойный молоток.

* шпилишь – играешь (жаргон.)

Иван Соколов

Заключенный номер 9009-й медленно добрался до верхнего яруса деревянных нар и облегченно откинулся на набитый сеном матрац. Очередной день канул в небытие. Иван Соколов давно перестал считать недели и месяцы, проведенные в неволе. Здесь, в Эбензее, он считался одним из «старичков», «ветеранов», которые намного больше других находились в заключении. Это был его третий концлагерь. В бараке царил полумрак. Узники негромко переговаривались, устраиваясь на ночлег. Воздух еще был свежим, помещения проветривались перед приходом отрядов с ужина. Кто-то уже громко храпел, вызывая недовольство соседей. Бывали случаи, когда таких «храпунов» специально подставляли, чтобы избавиться раз и навсегда от надоедливых звуков. Но обычно дело ограничивалось увесистым пинком под бок храпящего, после чего тот приобретал стойкую привычку спать на боку.

Рядом с Соколовым беспокойно ворочался Яков Штейман. Чуть поодаль спали Маслов и Степовой. Внизу, на третьем ярусе, о чем-то шептались Негуляйполе с Лёней Перельманом. На втором ярусе спали грузин Нодар Папелишвили, поляк Яцек Славинский. В самом низу, практически на полу были постелены матрацы евреев из варшавского гетто Юлия Либмана и Марка Фишмана. Два места пустовало: Каневич и Пельцер отлеживались в ревире.