Бешеный сапер: Вторая война

Вскоре на сгибах бушлата стала образовываться корка льда. Разминая пальцы на руках, я больше всего боялся впасть в состояние то ли апатии, то ли прострации. Тогда все. Время до смены тянулось. Мы курили и молчали. Усталость просто давила, а больше всего давила неопределенность

– Блин, хоть бы попёрли что-ли, – не выдерживает тишины мой сосед.

– Если и попрут, то в полседьмого- не раньше, – выпуская кольца дыма, отвечаю я.

– Это почему?

– А у них в шесть намаз. Пока шахт ворох, до нас в полседьмого. Ну, максимум, в семь. Так что пожрать время будет, – вроде как успокаиваю я его.

– Смена. Давай, парни, к костру, – менять нас пришёл сам Калинин с ещё одним бойцом.

Командир группы, сам уже больной, но вида не подавал, хотя я знал насколько плохо ему сейчас. Сам делился с ним дешевым парацетамолом, и то честно уворованным у нашего батальонного врача.

– Не ссыте, парни, по балаболке сказали – пехота уже в пути, – бодро радует нас командир.

– Ага. Мой пизду и ноги – я уже в дороге, – парирую со злостью. – Тут и конвой где- то, а чо толку?

– Не конвой, а минюст, – поправляет меня Калинин.

– Те же яйца, только вид сбоку, – продолжаю я.– Им бы зеков плющить, а их в горы погнали. Конечно, я понимаю, всем примазаться хочется. Кусочек то жирный. Только скажи, командир, по чесноку, неужели, блядь, ради звёздочки лишней, или отметочки в личном деле, или денежки лишней, можно вот так, не за хуй собачий, пацанов и мужиков просто под сплав! Их по ночам потом ничего не ебёт?

Я смотрел на Калинина, хотя знал, что он скажет.

– Ты прав, наверное. Тут у каждого своя правда. А правда, ты сам знаешь, она как проститутка – её каждый хочет, но никто не любит. Совесть, или как там её, поверь, заткнут, кому деньгой, кому еще чем. Так что задача наша простая – приказ выполнить. Всё, давайте к костру.

Я ковылял до костра и смотрел по сторонам. У костров сгорбившиеся тени пацанов. Хорошо, что снега нет, хотя мороз пробирал крепко. Уже возле огня мне пихнули в руки кружку обжигающего чая. Пальцы сразу заломило. Но, Господи, как хорошо, что можно хоть чуть-чуть согреться.

Сидя у огня, я потихоньку провалился в сон. В полной тишине на поляне только иногда раздавался надрывный кашель, да хруст подбрасываемых в огонь веток. Наш поход продолжался.

То ли в забытьи, то ли во сне, мне виделись картины той, казалось, далёкой первой войны. Почему-то явственно я видел лицо погибшего подполковника Стрижкова. Тот стоял и просто смотрел на меня, иногда с укоризной качая головой. Что он хотел мне сказать, я так и не понял. Придя в себя, как от резкого толчка, продолжал ощущать его присутствие. Мистика, блин. Совсем с ума схожу, этого ещё не хватало.

Рядом стонал во сне Макар. Под голову положил МОНку. «Как настоящий сапер» – улыбнулся я про себя.

Где-то как -будто вышибали пробки, тихо. Но это – псссс, – поначалу не воспринималось никак. Лишь через пару секунд я понял – кто-то со «Стечкина» с ПБСом долбит в темноту, как в копеечку.

«А, по хрену» – подумал я, подбросил ещё веток, и постарался вздремнуть, свернувшись в позе эмбриона.

Ночью то и дело просыпался. Не пойми от чего, то ли от холода, то ли от того, что тело затекало до одеревенения. Макар, во сне вытянув ноги, угодил прямо в костёр. Но понял не сразу и ошалело тушил сапоги. В итоге, остался без каблуков и с дырками в подошве. Кто-то из ребят подогнал ему пару носок, хоть что-то.

Сидя у костра, ничего не хотелось делать, лишь бы замереть и все. И чтобы, хоть обманчивое, но тепло. Хоть на минуточку, но, чтобы было. Как мало оказывается человеку надо. Это просто надо прожить – ощущение тепла, сытости и, хотя бы минимального, уюта. Это потом уже, когда у тебя все вроде есть, а тебе мало, ты все нажраться не можешь. А тогда – только лишь капельку тепла и все. Тебе больше ничего не надо. Иногда, когда к перемене погоды у меня начинает ломать пальцы от боли, я вспоминаю эти ночи и понимаю, что, если бы тогда не были пальцы поморожены и больные, не было бы меня сейчас. Непонятно что лучше.

Утром, сквозь туман, мы услышали завывание.

– Намаз творят, суки. Совсем, падлы, не боятся. – спокойно, будто речь шла о соседях, проговорил Калинин и подкинул веток.

Видя, что всем лень поддерживать разговор, рявкает:

– Встать!

Нехотя встаем.

– Так, присели, встали, сели, встали, так несколько раз!

Заставив нас шевелиться, он несколько раз кашлянул и дальше уже совсем несусветное.

– Быстро снять бушлаты!

Мы недоуменно снимаем.

– Сапер, огня!

Я, кажется, начинаю понимать, что он хочет. Бушлаты мокрые сверху – полбеды, а вот то, что сырые изнутри – это полная беда. Поэтому ещё немного тротила, веток и через минуту с внутренней стороны наших бушлатов повалил пар.

Слегка обсохнув, успели заварить чай и даже выпить. Наш отряд был готов. Сегодня нашей группе предстояло идти головной, поэтому мы, обогнав всех, заняли место впереди и ощетинившись двинулись.

Шли по гребням, поэтому подлянок сбоку не очень опасались, но вот впереди могла быть любая непонятка. Поэтому, рысача впереди всех, четверо (со мной вместе) парней были предельно внимательны. Как оказалось, не зря.

Если бы не туман, я возможно, и не заметил бы проволоку через тропу. «Первая, да неужели», – успел подумать я и дал отмашку. Глазами провожу по мокрой проволоке. Так и есть – эфка. Одна. Поставленная наспех.

Что-то у кого-то не срастается, ибо поставлена она на дурака. Взорвётся – хорошо, нет – темп спадёт. «Не успевают», – отметил я про себя. Эфку снял, проволоку смотал и в карман, пригодится.

Начался мокрый снег и как-то совсем небольшой темп нашей группы еще спал. Командир группы несколько раз вызывал кого-то по рации, но наша сто пятьдесят девятая имела потрясающее достижение. В горах она, по сути, бесполезна, особенно в непогоду. Так и в этот раз, толку от неё было ноль.

– Сука, где-то тут менты шарятся, – бормотал Леха (тот самый Леха, что делил со мной все, от тушенки до коврика).

– А хули толку то? – бурчу я, – Ты где видел, чтоб конвойный отряд боевым то был?

– А это мы потом узнаем, когда они мемуары писать будут, – усмехается Леха, – Оченно они на пенсии, писать любят. Пенсия она штука такая, нам не светит, а мусорам с рождения уже положена.

– Не любишь ты, Леха, ментов, – вторю ему я.

– А за что их любить? Есть ВВ, нормальные парни, а это УФСИНовцы, с них то что взять? Собственной тени бояться.

Я тактично промолчал, ибо Леха в чем-то прав. Люди, не имеющие никакой, по сути, подготовки, ради амбиций своего начальства, выживали, как могли. Помощи от них ждать – это явно горячка.

– Ну что, парни, рывок и на той сопке все, стоим, – выдыхает подошедший Калинин.

– Тащ командир, – обращаюсь я, – Мне, конечно, так -то не положено знать, но все же. Когда эта хрень кончится? Мы то кругами ходим, то по гребням, как козлы скачем. И на кой хуй, объяснить можете?