Рубеж

– А так и считаем: записать, – ответил за всех Машкин.

– Вот теперь ясно, – сказал Нечаев. – Но все это нужно написать крупным шрифтом и повесить на видном месте. Не прятать же обратно в шкаф.

Омелин с деловым видом полистал тетрадь, потом молча достал из шкафа ватман, банку с краской, кисточку. Бумагу прикрепил кнопками к столу, начал разводить краску.

– Правильно! – одобрительно кивнул Нечаев и, только теперь приметив в глубине комнаты черноглазого Николу Ероша, воскликнул: – О, да у вас гость!

Нечаев не раз уже видел, с каким старанием этот малоразговорчивый украинец помогал расчетам приводить в порядок пусковые установки после полевых занятий.

– Значит, дружба с ракетчиками крепнет, Никола? Хорошее дело!

– А мы его в наводчики готовим, – снова вмешался в разговор бойкий ефрейтор Машкин.

– И как, успешно?

– Времени мало. Его бы к нам насовсем. Способный он человек, товарищ подполковник.

– Так вот и учите без отрыва от основной службы. Никто же не запрещает.

– Без отрыва трудно, – серьезно сказал Машкин.

– А он трудностей не боится. Верно, Никола?

Ерош смущенно пожал плечами, но сказать ничего не успел. В ленинскую комнату вбежал дневальный и, вытянувшись в струнку, доложил, что начальника политотдела просит к телефону командир дивизии. Нечаев посмотрел на часы: было без четверти десять. С того момента, когда он выбрался из комдивского газика у подъезда своего дома, прошло уже более трех часов. За это время могло случиться всякое: произойти ЧП, поступить важный приказ из штаба округа, наконец, сам комдив мог объявить тревогу в какой-либо части.

– Что ж это получается, Геннадий Максимович? – послышался в трубке шутливо-упрекающий голос комдива. – Я считаю, что вы дома отдыхаете, а вы сбежали, оказывается?

– Ничего подобного, Сергей Иванович. Просто решил прогуляться после ужина. Погода уж очень располагающая: тишь, звезды, листья багряные с кленов падают.

– А серенады никто не поет?

– Вот чего нет – того нет.

– Ну если так, приходите ко мне, – предложил Мельников. – Хочу видеть вас… неотложно.

– Серьезное что-нибудь? – спросил Нечаев.

– А вместе под кленами постоим, на звезды посмотрим, – уклончиво ответил Мельников.

И всю дорогу, пока добирался до комдивского дома, Нечаев терялся в догадках: что же все-таки произошло? Лишь придя к Мельниковым и увидев за столом свою жену и хозяйку, понял: волновался совершенно зря.

– Хитро разыграли вы меня, – сказал Нечаев, уважительно пожимая руку Наталье Мироновне. – С радостью прочитал о вас в газете. – Он протянул ей кленовую ветку с яркими ажурными листьями.

– Смотрите-ка! – всплеснула руками Ольга Борисовна. – А я и впрямь думала, что у него дела служебные.

Наталья Мироновна лукаво заметила:

– Ты, Оленька, зря притупляешь бдительность.

Мельников взял гостя под руку и, как бы защищая от колких женских реплик, усадил возле себя.

– Ну что там у ракетчиков? – спросил он. – Все разбираются, наверно, что у них главное и что не главное? Вот же проблема появилась!

– Но мы сами виноваты в этом, – сказал Нечаев. – Всюду же только и твердили: «Ракетчики – наша молодая интеллигенция», «Наша боевая инженерия». Вот они и возомнили о себе бог знает что.

Мельников задумался.

– А что, верно вы подметили, Геннадий Максимович. Мы даже в гарнизонный караул не выделяли людей из ракетного подразделения, чтобы не отвлекать от рационализаторских дел. Так ведь? – Он пристально посмотрел на Нечаева. – Что умолкли? Не хотите критиковать командира дивизии?

– Не в том дело, Сергей Иванович.

– Чего там «не в том»! Что было, то было. Оно всегда так: одно налаживаешь – другим поступаешься и сам того не замечаешь. А теперь вот разбирайся. Ну как все же там, в подразделении? Самого командира видели?

– Видел. Но не стал с ним говорить о просчетах. Пусть сам хорошо подумает. Он человек мыслящий.

Мельников грустно покачал головой:

– Вот так и я полагал: «мыслящий», «думающий», а теперь развожу руками… Ах, Григорий, Григорий! И как же я верил ему, как верил!

– А теперь не верите? – удивленно спросил Нечаев. – Так вот сразу и разуверились?

– Не в том дело. Жогин сам должен понять: он прежде всего командир подразделения, и главным в его деятельности была и остается работа на пусковых установках, а инженерные поиски уже потом.

Нечаев молчал. Он хотел было рассказать о намерении Жогина изменить устройство прибора наведения, но решил, что сейчас не стоит подливать масла в огонь. Да и не было у него уверенности, что идея эта у Жогина окончательно отстоялась. Он мог ведь еще в чем-то усомниться, а то и вовсе охладеть к своему замыслу.

Нечаев обернулся к женщинам, которые, как ему показалось, загрустили в одиночестве, шутливо сказал:

– Все, больше не будем о ракетчиках! Хватит!

– Почему хватит? – неожиданно возразила Ольга Борисовна. – А может, я тоже хочу покритиковать их.

Нечаев снисходительно улыбнулся, как бы говоря: ну-ну, отведи душу. Но тут же лицо его снова сделалось серьезным, потому что Ольга Борисовна принялась вдруг обвинять Жогина в равнодушии к культурному отдыху солдат, к их участию в читательских диспутах. Нечаев попробовал остановить ее:

– Зачем же сгущать краски? Поговорила бы сама с ним…

– А то я не говорила. Специально в штаб к нему ходила.

– Вот это интересно. И что же он вам ответил? – спросил Мельников.

– Принял меня, посочувствовал – и больше ничего. Говорит, время сейчас трудное, не до диспутов. Пришлось извиниться за причиненное беспокойство. – Ольга Борисовна нахмурилась, маленький носик ее досадливо наморщился. – Мне, Сергей Иванович, жаль Машкина и Ячменева, которые сами хотят в литературных диспутах участвовать. И такие у них суждения интересные. Будете в библиотеке – загляните в книгу отзывов. Не пожалеете.

– Загляну обязательно, – пообещал Мельников и спросил Нечаева: – А на это что вы скажете, Геннадий Максимович?

– Чего же тут толковать? На бедного Макара все шишки посыпались.

– Это майор-то Жогин бедный Макар? – засмеялся Мельников и покачал головой: – Ну нет, он сам любому шишек наставит. Уверяю вас.

4