Рубеж

Жигарев молча перевернул страницу и после небольшой паузы стал читать дальше:

– «Был случай, когда подполковник Авдеев, вопреки приказу руководителя учения остановить батальон до подхода соседних подразделений, самовольно форсировал водный рубеж». И вот еще: «Невнимателен к замечаниям командования и поэтому ошибки свои слабо исправляет».

Мельников задумался. Густые темные брови его, что минуту назад были удивленно приподняты, теперь недовольно нахмурились.

– А что в других характеристиках вас насторожило? – спросил он коротко и строго, будто сердясь на начальника штаба за медлительность.

– Другие в основном положительные, – сказал Жигарев. – Правда, в одной имеется замечание по поводу пристрастия подполковника к дискуссиям о тактике. На этом, конечно, можно было бы не останавливаться, но вчерашняя встреча меня лично насторожила, товарищ генерал.

– Чем именно? – Комдив пристально посмотрел на Жигарева.

– Во-первых, – Жигарев вытянул руку и загнул палец, – попытка затянуть прием полка вопреки обстановке; во-вторых, – загнул второй палец, – явное стремление подчеркнуть, что он, видите ли, лучше знает, когда доложить о положении в полку, а что там командир дивизии…

– Да, но в характеристике речь идет в основном о тактике, – сказал Мельников. – И характеристика эта, как я понял, тоже не последняя.

– А не все ли равно, товарищ генерал, – заметил Жигарев. – По-моему, что есть в характере, того не спрячешь, оно выпрыгнет не сегодня, так завтра. Не может же человек жить строго по нотам: сейчас так, а через час иначе.

– Конечно, – согласился Мельников. – Но с выводами мы все же спешить не будем. Надо полагать, что те, кто направлял его к нам, тоже думали и взвесили его достоинства и недостатки.

Жигарев развел руками, как бы говоря: каких только оплошностей в жизни не бывает. Он постоял еще немного молча и нехотя закрыл папку.

Но Мельников знал наперед, что Жигарев на этом не успокоится, что каждый новый шаг Авдеева теперь будет им контролироваться с особым пристрастием.

– Ладно, – сказал Мельников, – не будем терять времени. Собирайте быстрей офицеров и приносите план боевой подготовки.

* * *

В кабинет комдива почти одновременно пришли штабные офицеры, начальник ракетных войск и артиллерии, дивизионный инженер. Пришел также со своими офицерами подполковник Нечаев. Мельников сжато сообщил о смысле и целях только что прошедших сборов командного состава, о ракетчиках дивизии, которым, по его мнению, было оказано большое доверие – первыми в округе осуществить пуски из новых мощных ракетных установок.

– Но доверие это… – Комдив сделал паузу, чтобы привлечь внимание офицеров. – Доверие это, товарищи, пока лишь право на серьезный экзамен. Именно право!

Не больше! А сам экзамен впереди, и успех его будет зависеть от усилий всей дивизии. – Он говорил, как всегда, негромко, но внушительно, умело выделяя то, на чем хотел сосредоточить внимание присутствующих. – До сих пор, как вы знаете, у нас шло освоение новой боевой техники. И занимались этим главным образом ракетчики. Теперь же вся дивизия в самые сжатые сроки должна научиться в полной мере использовать новое боевое оружие, и, естественно, придется изменить формы войскового боя. А дело это не из легких. Хотя кое-кто у нас склонен считать, что новые ракетные установки облегчат действия мотопехоты и других войск. Главное, дескать, нанести удар. Есть ведь такие настроения? – Он предостерегающе поднял руку. – Это заблуждение, товарищи офицеры. Задача дивизии усложняется. В этом вы убедитесь очень скоро.

Затем, после небольшой паузы, Мельников предоставил слово начальнику штаба. Тот быстро встал, жестко уперся обеими руками в широкий стол, на котором лежал план боевой подготовки с пометками и поправками, твердо сказал:

– Я считаю, нам нужно сосредоточиться главным образом на двух проблемах: взаимодействии войск и максимальном использовании новой боевой техники. Прежде всего это касается ракетчиков. Их план до сих пор какой-то обособленный. Вот посмотрите… – Жигарев склонился над столом, отыскал нужное место в плане, прочитал: – «Выезд на исходные позиции, развертывание, подготовка к пускам»… опять «развертывание»… Может, майору Жогину все это нужно для своих экспериментов?

– При чем тут эксперименты? – недовольно заметил длинный, сухопарый полковник Осокин, сидевший, как всегда, в глубине кабинета. – Ракетчики должны уметь быстро и точно наносить удары по противнику. Да, да, Илья Михайлович, мощные ракетные удары.

– Думаю, затевать спор по этому поводу вряд ли необходимо, – вмешался Мельников, – противник в боевой обстановке непременно будет стремиться уничтожить пусковые установки любыми средствами, а значит, и с помощью десантов.

Жигарев пристально посмотрел на комдива и глубокомысленно заметил:

– И все же если речь вести об ученых изысканиях майора Жогина, то мне непонятно, почему он не свяжется с научно-исследовательским институтом?

– Это не совсем так, – снова не удержался от реплики полковник Осокин. – Майор Жогин с институтом связан. Но, поймите, Илья Михайлович, его связь с научно-исследовательским институтом не освобождает нас от участия в его, как вы выразились, изысканиях.

Жигарев скептически скривил губы.

– Тогда давайте начнем изобретать пусковые установки. Так, выходит?

– А вы предполагаете изобретательство запретить?

– Я предлагаю навести порядок. Самый жесткий.

В разговор вмешался молчавший все это время Нечаев. Он иронично заметил, что запретить человеку мыслить вообще невозможно. А вот заставить его прятать свои мысли – добиться нетрудно.

– Что значит прятать? – не понял Жигарев.

– Ну, не делиться своими размышлениями и сомнениями, не все ли равно.

– Нет, это не все равно, – раздраженно бросил Жигарев. – Мысль, извините, не пусковая установка, ее под землю не спрячешь. Да и нагрузку мы можем дать ракетчикам такую, что с утра до вечера из обмундирования пот выжимать будет некогда.

Слова начальника штаба неприятно покоробили многих офицеров.

– Пот выжимают из обмундирования, как известно, руки, а головы в это самое время способны думать. Не все, конечно, – снова не удержался от колючей реплики Нечаев.

Мельников в душе был согласен с Нечаевым. Но ему не хотелось служебное совещание превращать в пикировку колкостями. Чтобы покончить с пререканиями, он сказал твердо:

– Давайте, товарищи, ближе к делу. Что касается неприятности с ракетчиками на полигоне, то это прямой результат нашей общей неорганизованности. Тут иного мнения быть не может, – комдив повернулся к Жигареву: – Продолжайте, пожалуйста, только без… без лишних отступлений.

– Хорошо, я постараюсь. – Жигарев был явно доволен, что комдив не сделал замечания ему лично. – Так вот, перспектива наших боевых дел как будто ясна. До начала больших учений мы должны провести свои, полковые. Времени на подготовку мало, а сделать нужно многое. – Он взял в руки план и как бы взвесил его. – Главное внимание сейчас необходимо обратить на уплотнение занятий в частях, особенно тактических. Главным образом это касается Степного гарнизона, где новый командир, как вы, товарищ генерал, знаете, не желает ускорять прием полка. В таком случае… – Жигарев словно не докладывал, а отдавал распоряжения, не подлежащие обсуждению. – В таком случае не следует ли использовать такую возможность: пусть на учениях по-прежнему командует полком майор Крайнов, а подполковник Авдеев тем временем присматривается. Он может быть посредником. Я лично считаю такой вариант вполне допустимым.

– А вам известно, как будет реагировать на это сам Авдеев? – спросил Осокин.

– Поговорим, убедим, – не задумываясь ответил Жигарев. – Дивизия, конечно, выиграла бы от этого.

– В каком, извините, смысле? – недоуменно вскинул брови Осокин.

– Во всех. По крайней мере, меньше будет всяких неожиданностей.

– Вы хотите сказать, Илья Михайлович, что Крайнов знает, чем можно похвалиться, а чем нельзя, – заметил Нечаев. – Но у нас нет оснований выражать Авдееву недоверие.

У Жигарева нервно задергались брови. Не дав Нечаеву полностью высказаться, он принялся настойчиво доказывать, что иного выхода из создавшегося положения он не видит.

Мельников на этот раз полемики не останавливал. Ему важно было узнать мнение всех присутствующих о неожиданном предложении начальника штаба. И еще ему хотелось, чтобы сам Жигарев понял наконец: нельзя же вот так, с категорической прямолинейностью, решать важнейшие проблемы боевой подготовки в дивизии, не взвесив мнение других штабных офицеров.

Когда страсти несколько поутихли, Мельников сказал Жигареву:

– Ваше предложение, Илья Михайлович, не ключ к решению задачи. Гораздо разумнее будет сократить срок приема полка. И мы это сделаем.

Начальник штаба, привыкший к решениям и приказам комдива относиться с профессиональной сдержанностью, на этот раз никак не мог скрыть эмоций. Чувствовалось, что молчание ему дается с трудом; губы Жигарева упрямо, до морщинок на подбородке, сжались.

Мельников встал из-за стола, показав тем самым, что совещание окончено и что он больше никого не задерживает.

Офицеры один за другим покинули кабинет. Взяв план боевой подготовки, ушел и начальник штаба. Мельников и Нечаев остались вдвоем. Понимая настроение начальника политотдела, комдив спросил:

– Вы еще не успокоились, Геннадий Максимович?