Прапор и его группа

– Подойдешь к начальнику штаба капитану Грелкину, – приказал Сергею его будущий комбат, – пусть запишет тебя на должность начальника аккумуляторной. Скажешь, я приказал.

– Есть! – бодро ответил Ефимов и кинулся искать начальника штаба батальона, пока большие начальники не передумали и вовсе не зарезали ему командировку.

«Ничего, – думал Сергей, – мне бы только выбраться в горы, а уж там я на боевое задание всеми правдами и неправдами, а вырвусь».

Новый год он хотел встретить с семьей, но едва не опоздал. Сменившись с наряда, побежал на автовокзал и успел сесть в уже отъезжающий автобус. Все же в последний момент ему повезло: «пазик», привезший Ефимова в райцентр, не пошел, как обычно, в гараж, а поехал дальше. Водитель автобуса жил в соседнем селе и тоже, как Сергей, спешил попасть к новогоднему столу. Так что домой старший прапорщик прибыл вовремя. Его ждали. Никто сегодня не спал. Жена, дети, сверкающая новогодняя елка, праздничный стол – что может быть лучше этих счастливых мгновений?

…Сергей не дотянул до боя курантов минут пятнадцать. Веки сомкнулись, и он уснул тяжелым сном безмерно уставшего человека. Так начался очередной год его жизни.

Учебный корпус они к началу боевого слаживания так и не доделали. И не то чтобы сделали мало, – сделали много, но вот оказалось, что надо было сделать еще больше. Тем не менее Поплавский объявил Ефимову благодарность и отпустил на все четыре стороны.

В начале второй декады января сводный отряд в полном составе выехал на полигон. Но перед тем как уехать, в роте произошло некое событие, а точнее, почти веселая история, надолго отложившаяся в памяти старшего прапорщика Ефимова.

Рядовой Копылов написал домой письмо. И оно, может быть, и ничего, не попади письмецо в чьи-то непростые руки – человека, весьма стремящегося к всезнанию.

«…Мамочка, – писал Копылов в этом злосчастном письме, – я пью, я много и часто пью, прости меня, мама! Я просто не могу иначе. Иначе я сойду с ума. Все эти трупы… Мама, я не хотел тебя огорчать. Мама, я почти каждую неделю езжу в командировку. Куда, ты, наверное, догадаешься сама. Мама, на прошлой неделе похоронили сержанта Калинина, тот еще был му… Впрочем, о мертвых либо хорошо, либо ничего. Я два километра нес на себе его тело. Нас зажали… со всех сторон. Я крошил этих гадов пачками, но они лезли и лезли… Мама, я почти постоянно бываю пьян, разве можно не пить после всего этого? Мама, меня здесь ценят и уважают. Вот иду я вчера по части, а навстречу мне наш комбриг.

– Что, – говорит, – Леша, ты все пьешь?

– Пью, – говорю, – товарищ полковник.

А он меня так по дружески приобнял:

– Ты, – говорит, – Леха, держись, потерпи немного, некого мне, кроме тебя, на спецзадания посылать.

Я, конечно, руками развел: понимаю, мол. И промолчал. А что говорить?

– Ну ладно, бывай, – комбриг крепко пожал мне руку, – ты только послезавтра трезвым будь.

– Опять? – спросил я, уже понимая, каким будет ответ.

Он кивнул, и мы разошлись в разные стороны.

Вот такая у меня служба.

До свидания, твой сын Леонид.

И вот еще что, мама: вышли, пожалуйста, еще денег, а то на водку все время не хватает. А без нее, сама понимаешь, мне не выдержать.

Трижды целую и обнимаю».

На этом письмо заканчивалось. Было смешно и грустно. А Копылову предстояли крутые разборки. Ефимов не знал, светит ли Лехе встреча с комбригом, а вот что побеседовать с замполитом части ему придется наверняка, в этом он не сомневался. И ничего хорошего эта встреча «главному боевику бригады» не сулила.

Глава 2

Слаживание

Любая командировка начинается с боевого слаживания.

    Непреложная истина

– Товарищ старший прапорщик, – вынырнула из-за угла казармы знакомая фигурка сержанта Калинина.

Ефимов, обернувшись, остановился. Подождал. Он приехал в бригаду, сопровождая бойцов на почту, и на минуточку забежал в роту.

– Товарищ старший прапорщик, разрешите вопрос?

– Разрешаю.

Сергей даже удивился такой подчеркнуто военной вежливости – обычно сержант всеми правдами и неправдами пытался уйти от излишне уставных обращений и слов.

– Товарищ старший прапорщик, – в третий раз повторил Калинин, – а вы не могли бы поговорить с Трясуновым?

– По поводу? – Ефимов никак не мог взять в толк, чего от него хотят.

– Насчет Чечни, – сержант замялся, – ну, чтобы меня взяли.

– А что, думаешь, не возьмут?

– Так я ведь первый раз отказался, – виновато опустил взор Калинин.

– Почему? – Ефимов был безжалостен.

– Испугался, вдруг убьют… – Чувствовалось, что слова даются ему с трудом.

– А сейчас?

– Боюсь. – Сержант побледнел и тяжело дышал.

– И все же поедешь?

– Поеду! – твердо заявили Калинин.

– Что ж, это уже хорошо. Значит, еще не все потеряно. Ладно, я попробую поговорить о тебе с кем-нибудь из ротных, – заверил его старший прапорщик и, не дожидаясь новых вопросов, отправился по своим делам.

Неделю спустя Ефимов, как и обещал, переговорил с обеими командирами рот и даже подошел по этому вопросу к начальнику штаба батальона, но в отряд Калинина так и не взяли. Как говорится, посеешь недоверие…

А боевое слаживание шло своим ходом.

– …Отстрел чеки гранаты слева. Отстрел чеки гранаты справа.

И так до бесконечности. Передернуть затвор, и чтобы успевали среагировать. Щелчок предохранителем, чтобы умели слушать. Фишки, едва заметные метки вдоль дороги, чтобы умели видеть.

На полигоне шла обычная рутинная боевая учеба. Сергей, временно закрепленный за второй группой первой роты, почти неделю постигал азы спецназовского искусства… Впрочем, большой тайной оно для него не было. Афганистан учил многому; приходилось и сидеть в засаде, и проводить доразведку…

– …Отстрел чеки… – орал группник лейтенант Полесьев, и бойцы прыгали в сторону, вжимались в примятый от прежних падений снег, прикрывали руками и оружием голову.

Ефимов, находясь в тылу группы, внимательно следил за действиями личного состава и изредка делал замечания самым нерасторопным. Сам он в сугроб не прыгал, и не потому, что был старше званием и возрастом, вовсе нет, – просто несколько раз попробовав, Сергей убедился, что старые рефлексы не так просто забыть и растерять в мирной жизни. Он успевал реагировать на звучавшие команды гораздо быстрее их необстрелянного «воинства», поэтому больше наблюдал и командовал, а СЛОНы – солдаты, любящие офигенную нагрузку, – доводили свою реакцию до совершенства.