Сто сорок писем Василия Белова

Сто сорок писем Василия Белова
Анатолий Николаевич Грешневиков

Классик русской литературы Василий Иванович Белов (1932–2012) оставил потомкам не только великие эпохальные произведения, но и большое эпистолярное наследие. Данная книга состоит из писем писателя, адресованных известному политику и общественному деятелю, писателю-экологу

A. Н. Грешневикову, с которым дружил на протяжении долгих лет. Так как каждое письмо является ценным источником сведений о повседневной жизни, творческих и духовных поисках B. И. Белова, то автор дает к нему свой комментарий, чтобы воссоздать атмосферу прожитых писателем лет и историю его встреч и взаимоотношений со множеством разных людей.

Анатолий Грешневиков

Сто сорок писем Василия Белова

Предисловие

Значение творчества и подвижнической деятельности Василия Ивановича Белова, выдающегося русского писателя и мыслителя, столь велико, что не одно поколение будет стремиться к открытию и постижению его бессмертных трудов. Личная судьба, путь этого исследователя загадок, тайн и глубин русского крестьянского мира, его вклад в защиту чистоты русского народного слова – носят яркий отпечаток его незаурядной самобытной личности, его широкой образованности и дарований, неутомимого труда, мудрости и простодушия.

Для меня Василий Белов был не только адвокатом русского крестьянства, не только классиком современной литературы, где впервые смело и правдиво дана яркая картина разорения русской деревни, раскулачивания хозяина земли, но, главное, – он всегда являлся для меня человеком, которому Бог даровал возможность крестьянского взгляда на мир. Одно дело – взгляд писателя на крестьянский мир и эстетику крестьянского труда и быта, другое дело – взгляд крестьянина на окружающий мир.

В письмах Василия Белова, которыми он одаривал меня долгие годы нашей дружбы и которые удалось сохранить для истории, много личностного, потому они представляют наиболее ценный исторический материал. Эти письма содержат огромное количество сведений о политике, литературе, искусстве, культуре. В них запечатлены взгляды писателя, его мировоззрение, тревоги, раздумья, характеристики, а также портреты известных политиков, писателей, деятелей культуры… Зачастую эти портреты суровы, волнующи, так как Россия жила тогда в такое противоречивое, трагическое время, да и сам автор их – строгий, напористый, категоричный в суждениях и оценках.

Мои комментарии к письмам, порой обширные, служат лишь дополнением и уточнением к тем малоизвестным фактам и событиям, которые волновали писателя.

Впервые публикуемые письма великого писателя, безусловно, являются бесценным источником сведений о повседневной жизни, духовных поисках в последний период его большой жизни. В них отображены и своеобразие характера, и богатство внутреннего мира, и гражданственность в отстаивании своих взглядов, и непримиримость ко всему, что противоречит его высоким идеалам.

Анатолий Грешневиков

Письмо первое

Дорогой Толя!

«Расстрелянный парламент» прочел одним духом, а с «Нашим современником» сам скандалю. (Хотел даже выйти из редколлегии.) И все же ты зря поддержал «Новый мир» своей публицистикой, это насквозь… знаешь какой журнал? Мог бы и поприличней найти. Впрочем, это твое дело.

Привет всем единомышленникам. Нельзя ли обязать газеты публиковать фамилии погибших в Чечне ребят? Позор! Хоронят как скотину. Пока.

Белов.

21 ноября 1995 г.

Письмо написано на открытке с изображением святой Софии. Василий Иванович любил присылать открытки. Делал он это осознанно, преследуя, как правило, две цели. Письмо на открытке экономило время. Белов умел ценить время и крепко переживал, если не успевал сделать намеченную работу, выполнить задуманное. Еще большее раздражение вызывали неотвеченные письма. Он считал себя обязанным – коротко, но отвечать и читателям, и особенно друзьям. Открытка помогала выйти из затруднительного положения. Выполняла она и другую функцию – просветительскую. Белов посредством репродукции пытался донести до собеседника свои глубинные чувства к современным деятелям культуры и искусства, русским подвижникам, историческим памятникам, живописным уголкам России.

Вряд ли это было первое послание ко мне. Помнится письмо с благодарственными словами за спасение от омоновских дубинок на баррикадах у здания Верховного Совета России, помнятся подаренные 1 июля 1994 года две авторские книги – «Внемли себе» с надписью «Анатолию Грешневикову – для служебного чтения» и «Лад» с добрым пожеланием «Анатолию Николаевичу Грешневикову и его семье желаю миру и ладу!». Увы, то письмо затерялось в моих обширных архивах, зато книги стоят на полке, на видном месте.

Никогда не сотрется из памяти тот день, когда Василий Иванович, прочтя рукопись моей будущей книги «Казнь русского леса», звонил главному редактору журнала «Наш современник» Станиславу Куняеву и настойчиво советовал ему опубликовать ее. После нашей беседы Белов написал размашистым почерком на титульном листе рукописи: «Станислав Юрьевич! Очень важно, документ. Посмотрите на предмет публикации. 26 мая 1995 г.».

Предложенные журналу очерки о начавшемся развале лесного хозяйства в России, к сожалению, не были опубликованы в «Нашем современнике». Они появились на страницах другого популярного журнала «Новый мир». Мой земляк, поэт Юрий Кублановский отдал их редактору Сергею Залыгину, тот прочел, пригласил на собеседование. Я с душевным трепетом вошел в кабинет классика современной русской литературы Сергея Павловича Залыгина, книги которого в защиту природы повлияли на мое экологическое мировоззрение. Мы душевно общались более часа. Очерки были опубликованы в 1995 году в октябрьском номере журнала под заголовком «Сводки с лесного фронта». Предисловие к ним написал Юрий Кублановский. И как написал! Ему удалось проникнуть в замысел материала и понять, чем чревата для страны губительная лесная политика. После такого теплого и заинтересованного отношения к автору, а затем и весомой публикации, у меня не было причин для выбора другого, как советовал Белов, «приличного» журнала. К сожалению, патриотический журнал «Наш современник» уклонился от публикации моих очерков. А залыгинский журнал продолжил со мной сотрудничество, напечатал еще несколько экологических очерков, к тому же я стал лауреатом премии «Нового мира».

Прохладное отношение Белова к журналу «Новый мир» вызвано было не тем, что его там почти не печатали. Редактор Твардовский не осмелился опубликовать представленную ему повесть «Привычное дело». Рискнул редактор журнала «Север» Гусаров… Обнародованная там повесть тотчас сделала Белова известным, а такой великий писатель, как Виктор Астафьев, заявил, что журнал «Север» он узнал и стал его читать лишь после того, как там появилась повесть «Привычное дело». По-моему, Белову за все его годы творческого служения литературе лишь три раза удалось опубликоваться у новомировцев. В 1968 году были напечатаны рассказ «Мазурик» (№ 2) и «Плотницкие рассказы» (№ 7), а в 1969 году – «Бухтины вологодские» (№ 8). Белов, как и большинство русских писателей, исповедующих почвенническую идеологию, делил журналы на два лагеря: одни принадлежат славянофилам («Наш современник», «Москва», «Молодая гвардия»), другие – западникам («Новый мир», «Октябрь», «Знамя»). В губительные времена горбачевско-ельцинского правления гражданское и мировоззренческое противостояние писателей, размежевавшихся всерьез и надолго, привело не только к разделению журналов, но и к развалу единого и созданию двух профессиональных писательских союзов.

Одна из бесед с Беловым помогла мне найти ответ на вопрос, к какому лагерю относится Залыгин, если его издание с прозападным душком. Оказывается, всему виной окружение редактора. К самому писателю у Белова претензий не было. Да и Залыгин с глубоким почтением относился к Василию Ивановичу. Более того, он написал предисловие к книге Белова «Сельские повести», которая вышла в 1971 году в издательстве «Молодая гвардия».

Залыгин, даря мне столичную газету со статьей Белова о состоянии и сбережении русского языка, посоветовал еще прочесть и его книгу «Лад». Когда я сказал, что читал ее, он упрямо заметил, что прочесть один раз маловато, вот он проштудировал ее несколько раз. Тут я припомнил, как в своей книге «Критика. Публицистика» («Современник», 1987 год) Сергей Петрович Залыгин писал об этой книге: «Никогда не думал, что «Лад» Василия Белова так широко читается! Ведь это не роман, не повесть, а всего лишь рассказ о ремеслах и обычаях северной деревни сравнительно недавнего прошлого.

Значит, людям мало знать, какие они сегодня, они хотят знать и помнить, какими они были вчера.

Произведения такого рода не новинки в русской литературе, вспомним, к примеру, сочинения Сергея Васильевича Максимова «Крестьянский быт прежде и теперь», «Край крещеного света», «Год на Севере». Потом, после революции 1917 года, наступил долгий-долгий перерыв, казалось, что традиция исследования русской народности исчезла. Ее возродил Белов, и это – новаторство. Археолог ведь может быть новатором, возрождение исчезнувшей, было, традиции – тоже новаторство.

Русское слово «лад» включает, кажется, и такое понятие, как «гармония», и Белов рисует картину лада людей в общем труде, лада между человеком и природой, душевного лада внутри человека – все это нужно и для нашего современника. А делает он это языком подлинно русским и эмоциональным, значит, и художественным, делает без применения слов новых и модернизированных, но и без архаизмов, языком самым ладным к данному случаю».

После настойчивого залыгинского совета прочитать несколько раз книгу «Лад» я спросил у Белова, а читал ли он книги Сергея Павловича. И услышал в ответ без запинки десяток произведений, которые он не только знал, но и готов был пересказать.

– Помню все его лучшие книги – «Соленую Падь», «Тропами Алтая», «На Иртыше», «Южно-американский вариант», «После бури», «Комиссия».

– Василий Иванович, побойтесь Бога, когда же вы успели прочесть все эти книги?! – искренне высказал я свое недоумение.

– Читать полезные книжки нужно даже тогда, когда нет времени, – сурово заметил Белов. – Залыгина следует всем читать, и читать обязательно.

Потом я передал наш разговор Залыгину. Он добродушно улыбнулся, буркнул себе под нос:

– У меня такое же мнение о его книгах.

– А кого из нынешних писателей, кроме Белова, вы чаще всего рекомендуете читать молодым людям? – задал я провокационный вопрос.

Залыгин без раздумий ответил:

– Шукшина, Распутина и Астафьева.

Через минуту зачем-то добавил:

– Белов и Шукшин, кстати, очень близкие по духу писатели.

Спустя время я нашел в одной из центральных газет отзыв Залыгина о творчестве дорогих ему писателей, где он обосновывал родство Белова и Шукшина. Он писал: «Если спросить: «Кто нынче в русской прозе ближе всего к Шукшину», – я думаю, что не ошибусь, назвав Василия Белова. Есть что-то общее в их интонации, и оба они необычайно внимательны к нынешнему деревенскому жителю. Судя по всему, взгляды их на литературу очень близки, почти совпадают».

Когда я узнал от коллеги-депутата Сергея Бабурина, что Белов разыскивает мою книгу «Расстрелянный парламент», тотчас подарил ее ему. Не прошло и двух недель, как пришел его ответ, шокирующий меня: «Прочел одним духом». Высшей похвалой можно считать слова, что произносятся твоим кумиром, писателем, на чьих книгах ты учился и писать, и любить Родину.

В книге есть глава «Зверье из омона», в ней рассказ о том, как я вместе с Беловым попал возле окруженного колючей проволокой парламента под дубинки омоновцев. Нас перестали бить только после того, как я крикнул рядом стоящему подполковнику: «Здесь русский писатель Белов, наша классика, гордость русской литературы… Что вы делаете? Не трожьте его!». Подполковник узнал Белова и сконфузился.

Предисловие к книге «Расстрелянный парламент написал мой единомышленник, коллега – депутат Государственной Думы, олимпийский чемпион, многократный чемпион мира, писатель Юрий Власов: «Это наиболее полная книга, написанная на фундаментальном, фактологическом материале, вбирающая в себя не только дневниковые и репортажные записи автора, но и множество документов, свидетельств очевидцев и участников защиты Верховного Совета. Я считаю за честь работать в Государственной Думе с Анатолием Грешневиковым».

Вскоре я узнал, что подаренную книгу «Расстрелянный парламент» Белов переподарил-вручил Солженицыну, узнал об этом от самого Александра Солженицына.

Гибель русских солдат-мальчишек в Чечне, где Россия дала бой международному терроризму и сепаратизму, вызывала в душе Белова нескрываемую боль. Я успокаивал его, как мог, пытался отвлечь, давал ему книги и журналы, а он ни на минуту не упускал чеченскую тему из виду, продолжал страдать. Его просьбу публиковать фамилии погибших в Чечне я передал в парламентский комитет по средствам массовой информации. В некоторых газетах стали появляться подобные сведения.

Про конфликт писателя с журналом «Наш современник», где он был членом редколлегии и где публиковался в любое время и в любом объеме, я знал от него самого. По сути, это и не был конфликт. Просто Белов требовал от редактора журнала Станислава Куняева прекратить публиковать ложные данные о самоубийстве Есенина. В отличие от литератора Юрия Прокушева, сделавшего на имени Есенина десяток книг и считающего великого поэта самоубийцей, сам Белов уверен был в том, что Есенина убили.

7 ноября 1995 года Василий Иванович послал Куняеву письмо, в котором и обозначил свой протест, вызванный публикацией журнала (№ 10,1995 г.) статьи Ю. Прокушева «По пути поэта»: «Дорогой Стасик! Скорблю по поводу смерти Александра Викторовича Михайлова (так получилось, что узнал о ней только сейчас). Это был светлый русский ум, а не то, что у Прокушева (которого ты печатаешь без ведома членов редколлегии. Впрочем, не один Прокушев считает Есенина самоубийцей. (Если ты услышишь когда-либо о том, что я покончил с собой, – не верь!) Многие считают.

Вот и вы с сыном Сергеем не сказали прямо о том, что Есенин был убит, хотя только из одного вашего текста вполне ясно, что он был убит… Клевета не развеяна!

Впредь, если будешь публиковать сторонников клеветы (таких, как Прокушев), сними мою фамилию.

Независимо от этого, я хочу выйти из редколлегии. Меня останавливает одно: угроза неверной трактовки этого поступка моими единомышленниками. А так… – что от меня толку? Торчать в каждом номере не очень-то приятно.