Вой

Вой
Анатолий Григорьевич Росич

Роман «Вой» – первая книга трилогии Анатолия Росича о «герое нашего времени». Сергей Грохов – умный, талантливый парень – становится «интеллигентным» бандитом. Борьбу за сохранение души в бездушно-меркантильном мире он постепенно превращает в ИГРУ, которая, в конце концов, становится смыслом его жизни. Зэк и отшельник, ловелас и политтехнолог, «добрый разбойник» и хитроумный игрок, режиссирующий кровавые разборки между властными кланами… Все это один и тот же человек НАШЕГО ВРЕМЕНИ. Содержит нецензурную брань.

Часть первая

Глава 1

1

Все хотели куда-то ехать. И селяне – в большие красивые города или хотя бы на комбайновый простор полей; и простые горожане – если не к большой соленой, то хотя бы к малой пресной воде; и государственные люди – если не на чужеморские курорты, то хотя бы в отгорожено-чистые заслуженно-оздоровительные учреждения на отечественном черноморском берегу. Время было такое – июль.

Часть народных избранников второго в XXI веке парламентского созыва с глобальной озабоченностью на лицах еще ходила на работу, но многие уже тихонько уезжали. Оставалось несколько дней до парламентских каникул и всего несколько коротких, как короткометражный фильм, летних ночей, а дальше будет лучезарно-многосерийный полуторамесячный отдых…

***

Депутату Государственной Думы Виталию Слепцову в эту ночь было не до отдыха. Случилось ЧП – да еще какое! Его, государственного человека с двадцатилетним стажем, закаленного как в публичных, так и в подковерных делах большой политики – взяли и ограбили. Отобрали портфель, в котором было ни много ни мало – 200 тысяч долларов! Элементарно, грубо, оскорбительно, средь бела дня!

– Средь бела дня! В центре Москвы! Грубо, тупо, нагло!.. – возмущался Слепцов, рассказывая историю ограбления своему думскому другу-коллеге, бывшему ученому-физику Алексею Потылицыну. – Хотя слово «грубо» здесь неуместно. И слово «тупо» тоже. Нагло – да. Но не грубо и не тупо, а наоборот, тонко, изысканно, изящно, блять…

Было около полуночи – время, когда государственные люди становятся обычными людьми, сбрасывают с плеч, точнее, с лиц строгий образ охранителей общественных интересов и могут, наконец, спокойно подумать и поговорить о личном.

Виталий Степанович, сидя в кресле своего непрослушиваемого кабинета, стал поглаживать большую лысину на темени. Для знающих его и для него самого это означало, что он успокаивается. ЧП произошло еще в первой половине дня, поэтому было время остыть от праведного накала соответствующих чувств, успокоиться (мыслью, конечно, а не сердцем – с таким беспределом депутатское сердце смириться не могло). Только к ночи он смог перейти от бурлящего негодования к спокойным размышлениям, к поиску ответа на классический вопрос: что делать? Как искать злоумышленников, позарившихся на неприкосновенность депутатского портфеля?

Вряд ли Потылицын мог помочь в решении этого вопроса, но он всегда мог внимательно выслушать (редкое явление среди политиков, для которых важнее говорить, чем слушать), трезво порассуждать – бывший физик-ядерщик всегда был спокоен, как нерасщепленное ядро, вокруг которого в бешеном ритме вращаются всякие необузданные частицы. Кроме того, Слепцов знал, что ему можно доверить многие тайны думского двора.

Это было уникальное ограбление – не только по дерзости (налетчики наверняка знали, кто такой Слепцов), но и по технологии.

Верный, тысячу раз проверенный помощник Слепцова Михаил Крепышин вместе с не менее надежным водителем везли портфель по определенному адресу. 200 тысяч долларов предназначались нужному человеку за содействие в открытии офиса в пределах Садового кольца. Вооруженный пистолетом Крепышин, конечно же, вез деньги не в администрацию, а на квартиру посредника. Но получилось, что приехал совсем не на ту квартиру. По дороге ему кто-то позвонил и чистым, стопроцентным голосом шефа, то есть, самого Слепцова, дал указание ехать к другому дому, на другую квартиру. Как только Крепышин вошел в подъезд этого другого дома, причем, в соответствии с правилами, не один, а вместе с водителем, какой-то человек, прикинувшись бомжем, какой-то жидкостью из какого-то баллончика их обоих мгновенно усыпил, забрал портфель и скрылся. До этого они видели у парадного другого бомжа – видимо, грабителей было двое.

Фантастический грабеж. Кто-то мастерски сымитировал его голос. Кто? Кто знал, что Крепышин везет деньги? Как вычислить этого имитатора? Полдня и вечер вдобавок Слепцов мучился поиском ответов на эти вопросы. Мучений добавляло сознание своей беспомощности – это был невиданный удар по самолюбию. Как такое могло случиться? Его, Слепцова, одного из влиятельнейших депутатов Госдумы, а фактически – всея России, так просто развели? Обчистили, как обычного лоха из народа! Мучительно, мерзко переживать такое унижение – он уронил свой статус в своих собственных глазах. А это важнее, чем в чьих-то других глазах.

Он решил рассказать о случившемся пока только Потылицыну – тот, по крайней мере, болтать не будет, а может, и подскажет, что делать. Все-таки две головы лучше, чем одна, тем более, сраженная самоуничижением.

55-летний Алексей Потылицын – вопреки ученым стандартам не лысеющий, а лишь с легкой сединой на висках, с приветливыми серыми глазами, аккуратными усиками – выслушав рассказ, докурил сигарету и, скривившись, заметил:

– Какая гадость! Никак не могу бросить.

– Алексей Фомич… Что ты по этому поводу думаешь? – нетерпеливо спросил Слепцов.

– Думаю, Степаныч, что… нужно крепко подумать. Свое расследование провести, не навскидку, а по всем канонам науки.

– Ну, ты же понимаешь, что…

– Прекрасно понимаю: никому! – снял ученый политик с языка коллеги заветную мысль.

А сам подумал: «Надо бы поговорить с Сергеем. Он поможет провести следствие. Жаль, что он уехал. Интересная история…»

Его внештатный помощник-консультант, а по большому счету – настоящий советник Сергей Грохов на днях уехал в отпуск, сказал, что летит сначала в свой родной Киев, а потом в Крым, просил лишний раз не беспокоить.

«Посмотрим… Может, и побеспокою…», – решил Алексей Фомич. Понятно, что Слепцову нельзя говорить о своем советнике, но с ним, с его светлой головой, это дело расследовать будет гораздо легче…

***

В эту ночь плохо спал и депутат Верховной Рады Украины Василий Теневский. Как никогда плохо. Даже и совсем не спал. Около полуночи позвонил помощник «папика» – Ивана Коренчука (по прозвищу «Большой Крендель»), тоже депутата, но более крупного калибра, которому в ближайшем будущем, по всем признакам, улыбалось всеми драгоценными гранями кресло первого вице-премьера. А если станет первым замом главы правительства, то и в самом деле первым, уже без «зам», станет почти гарантированно, в этом никто из посвященных не сомневался.

Так вот ночью Василия Николаевича, еще энергичного, но потяжелевшего в последний год и статусом и статью 38-летнего депутата-бизнесмена, попросили срочно приехать в клуб «Панама». А это уже было абсолютно ясно, что для личной встречи с «самим». В такое время! И всего-то, как выяснилось, из-за нескольких строчек телевизионного сообщения.

Накануне вечером «Киевский канал» передал, что в тюремной больнице свел счеты с жизнью киллер №1 Костюченко, на счету которого 18 заказных убийств. Скончался он якобы от «психотропных веществ». И в той же Лукьяновской тюрьме взрезал вены другой заказной убийца – кто он и сколько на его совести загубленных душ, не сообщалось. В этом же сюжете администрация столичного СИЗО проинформировала, что «количество суицида», благодаря профилактической работе тюремных психологов, резко уменьшилось: всего 19 случаев в сравнении с 27 за аналогичный период прошлого года.

Все бы это – ничего. Так им и надо, киллерам – киллерская смерть, подумал Теневский. Но, как рассказал помощник Коренчука, примерно через час после этого информационного выпуска на мобильный телефон Ивана Павловича поступило сообщение: «Поздравляю. Надеюсь, поделишься новыми видеофильмами». Эсемеска пришла от Евгения Щегольского. А кто такой «Щегол» – все знали. Это такой же «папик» – только руководящий другой группировкой, непримиримо конкурирующей за высшую власть в стране. Ничего было не понять: что за поздравление, какие «новые видеофильмы»? Поэтому Коренчук созвонился с автором послания и договорился о личной встрече, которая состоялась на нейтральной территории. Иван Павлович приказал вызвать Теневского как только вернулся в «Панаму», буквально полчаса назад.

Помощник Коренчука, хоть и путано, объяснил следующее. Оказывается, вчера Щегольскому позвонили по мобильному телефону и сказали: «Поздравляем! Вам ценный подарок – возьмите в почтовом ящике на Рейтарской». Щегольский был как раз у себя, в своем охраняемом доме на улице Рейтарской. Его человек спустился, вскрыл конверт, проверил на вшивость, то есть «порошковость», читать, конечно, не стал, принес письмо шефу. А в письме, в компьютерной распечатке утверждалось, что два недавних громких убийства – это дело его рук. Теперь, мол, он не отвертится – два киллера, которые сидят на Лукьяновке, признались, что нардепа Вишняченко, а также зама председателя налоговой администрации Омельчука «заказал» он, Щегольский, и эти признания записаны на видео.

– Но самое интересное, – растолковывал помощник Коренчука, – позвонили Щегольскому из мобилки, которую на днях украли в нашем партийном офисе у одного нашего человека! Иван Павлович доказывал, что мы тут ни при чем, это подстава, но Щегольский не поверил. И получилось, будто мы намеренно убрали киллеров и теперь их показаниями, записанными на видео, будем его шантажировать…

Теневского пригласили в укромный «панамский» кабинет, Коренчук сказал всего несколько слов:

– Действуй, ищи, рой! Аккуратно, будь осторожен, могут быть подставы или еще хуже. «Щегол», ты знаешь, любит убирать не столько генералов, сколько подносчиков снарядов. Понял, да? И рой, рой вокруг себя, весь свой округ перерой и пол-Киева в придачу, это в твоих интересах. Нас кто-то крупно подставил, блять!

Вот такая ночь… «Это я-то подносчик снарядов?» – с запоздалым возмущением думал Теневский, уже в третий раз поднявшись с дивана в своем кабинете (к жене, как приехал, так и не ложился). Но тут же робкое возмущение вытеснил всесильный страх: «Да, Щегол с врагами не цацкается…» Василий Николаевич вышел на кухню, налил треть стакана коньячного «успокоительного», закурил.

«Что ему стоит меня убрать?.. Стереть в пыль… И что, кто-то заступится? Большой Крендель? Да таких, как я, у него десятки…» – безысходно резюмировал измаянный народный депутат, расхаживая с дымящей сигаретой по большой кухне новой, после евроремонта, пятикомнатной квартиры. Эту квартиру, требующую, правда, капитального и чуткого обновления, он купил четыре года назад, когда вышел на новую орбиту своей карьеры – стал депутатом Верховной Рады, тогда же завел новую семью, бросив старую и женившись на молодой, одной из двух своих любовниц, теперь дочке было три года. И все шло прекрасно – весной он снова выиграл выборы, а депутатский значок символизирует новые горизонты карьеры, неприкосновенность бизнеса, его расширение, если, конечно, правильно вести политику. А он – политик, а не просто бизнесмен. Он стал политиком, потому что все делал правильно – отсеивал вовремя ненужных друзей и обстоятельно выбирал нужных покровителей. И вот… От них-то, получается, и беда?..

Василий Николаевич почувствовал зябкую беззащитность – нечто подобное ощущает человеческое тело в ванне, из которой только что вытекла теплая вода.

Что делать? Кого искать? Кто мог подставить столь могущественную группировку во главе с самим Коренчуком? С чего начинать?.. Семью отправить куда-нибудь подальше, хоть в Одессу, к старому своему приятелю… А ведь вчера еще они с женой планировали, как проведут отпуск, куда поедут с ребенком в августе, после «Нижней Ореанды» – парламентского санатория… Пусть едут сейчас… Нет, не сейчас, конечно, не будить же ночью, испугаются… Утром спокойно соберутся и уедут. Улетят… Однако что же делать дальше?.. И Грохов, главный советчик, уехал – в Москву, что ли, опять? Далась ему эта Москва… И мобилку – не то что выключил, а отдал, сказал «не тревожить, отпуск есть отпуск»… А вот он бы помог. Подсказал бы…

«Черт!.. Да он же не знает ничего, кто я, с кем я! – Василия Николаевича уже пятый или шестой раз за эту ночь бросило в холодный пот. – Он не знает, почему я должен рыть (а что рыть? где рыть?), и почему может начаться война. И почему я рискую жизнью, почему должен быть осторожен… Сергею надо рассказать, но не все, а часть правды, легенду какую-то придумать, почему я в опасности. Да! Да?.. А его нет! Именно когда больше всего нужен…»

Уже скользкий, как черноморская медуза, июльский сизо-розовый рассвет влезал в квартиру сквозь узорные оконные решетки второго этажа, когда депутат Теневский погрузился в тяжелое забытье.

2

Сергей Грохов ехал на родину. За спиной, на соседнем сидении дребезжащего, поскрипывающего «Икаруса» кто-то лузгал тыквенные семечки, громко, словно стекла давил. И пять, и десять минут Грохов слушал бесцеремонный хруст в чьих-то зубах. Казалось, будто мерзкий рот прямо за затылком творил главные звуки мира, заглушая собою все остальное. «Да что же это такое? Какое право имеет эта свинья так агрессивно жрать? Почему другие должны слушать?..» – долбило в мозгу.

Однако он больше вслушивался в себя: что чувствует, чего хочется? А хотелось вскочить, заткнуть грязной оконной занавеской чавкающий рот, избить наверняка тупую рожу, швырнуть в конец салона, к гудящему мотору, невидимое, но, несомненно, жирное, так нагло насыщающееся растительными белками тело. И в этот момент начались новые испытания: лузганье семечек сменилось столь же нерворвущим шелестом полиэтиленового пакета. «Так. Что дальше? Спрячет в пакет шелуху и успокоится?» Нет! Он («Или она? Свинья или боров? Оно! Да! Животное!..») теперь принялся грызть яблоки. Уж эти звуки были абсолютно невыносимы. Грохов гневно вдохнул, собираясь повернуться, посмотреть на сидящего сзади так называемого человека, но… Всего лишь мысленно сказал себе: «Вот ты гневно вдохнул».

И улыбнулся, закончив просмотр затеянной игры, приближенной к реальности – вроде бы серьезной, и вместе с тем такой детской, примитивной игры нервов. Улыбнулся потому, что знал, кто теперь Сергей Грохов. Он уже не такой, каким был в течение долгого, очень долгого детства, которое растянулось на добрых три с половиной десятилетия.

Одинаковая улыбка, всепрощающая и всепонимающая, как подумалось, уже второй раз в автобусе озарила его лицо, облагороженное глубинным внутренним спокойствием, пониманием самого себя. Грохов вспомнил, как поступил два часа назад, когда выехал из Киева утренним воскресным рейсом. Автобус был полупустой. Рядом с ним села женщина – примерно его возраста, хотя на вид много старше (в сравнении с ним), городская дама с белыми, ржаво проросшими у корней, крашеными волосами до плеч и обрывками кукольно-мертвых волос на плечах. Не пожалела она краски и для лица – тонких бровей, коротких ресниц, толстых трапециевидных губ.

Несколько минут Грохов пытался деликатно не отвечать на ее попытки завести беседу. Сначала спросил себя: «Вот скажи, Сережа, ты хочешь разговаривать с этой женщиной?» И, еще раз на нее взглянув, безоговорочно ответил: «Нет, не хочу. Игра не стоит свеч».

– Как уже все надоело – инфляция, опять билеты подорожали, когда это кончится?.. – как бы отвлеченно промолвила попутчица, глядя в его сторону, вроде бы в окно.

В ответ он вдруг искривил рот, весь напрягся, ухватился за живот, согнулся, повернул к ней страдальческое лицо. Десятки как бы прорезанных болью морщин, широко открытый зев, сощуренные глаза выражали страшные муки, будто электрический ток прошел по сидению и поразил его. Он медленно поднял туловище, откинулся назад, запрокинул голову.

– Что с вами? – отодвинувшись, с опаской спросила женщина, звучно глотнув слюну.