Студёное море

Арсений Суханов был сведущ в посольских делах, хорошо знал греческий язык, поэтому царь Алексей Михайлович и патриарх Иосиф послали его в Константинополь для осмотра святых мест, описания чинов греческой церкви и оценки необходимого объема исправления российских богослужебных книг по греческому образцу. Именно в этом видел митрополит Никон основу церковной реформы в России.

Однако не все верующие восприняли эти новшества. Один из ярых сторонников «ревнителей древнего богослужения» протопоп Аввакум, зачинатель старообрядства на Руси, крепко стоял за строгость и чистоту церковных обрядов, идеалом которых считалась отечественная древность. Он обвинял Никона в предательстве и не исполнял его нововведения, за что был сослан в монастырь «на смирение».

Никон понимал, что изменить канонические обряды, складывающиеся веками, только указами патриарха невозможно. Требовалась большая разъяснительная работа на местах, а также освещение этих изменений более высокими церковными и светскими авторитетами, вплоть до патриарха и царя. Это ему частично удалось сделать. Но и сторонники старой веры не сдавались: по-прежнему крестились двумя перстами, молились по старым церковным книгам. Многие из них бежали на север и укрывались там, в скитах, в недоступных дебрях олонецких лесов и архангельских ледяных пустошах.

Многие гости, насытившись, отдыхали, откинувшись на спинки дубовых стульев. Некоторые уже мечтали об отдыхе дома в мягкой пуховой постели. Заметив это, хозяин дома Афанасий Петрович решил, что пора выпить «на посошок». Слово взял новоиспеченный крестный отец Данила. Видимо, перебрав на радостях, он произнес длинную, но яркую речь о традициях купечества, предложив выпить за видных его представителей, а также священнослужителей, сидящих за этим столом. В конце своей речи он гордо произнес:

– В Архангельске вся торговля веками была в руках купцов и промышленников рода Старостиных. Наши прадеды и деды начинали свое дело по освоению Севера и Сибири ещё при царе Иване Грозном!

Гости, несмотря на скептические улыбки некоторых пожилых купцов, оценили красноречие молодого, но уже известного в Поморье судостроителя, и дружно похлопали в ладоши.

– Молодец, Данила! – поддержал сына старший Старостин. – Мы ещё послужим нашему царю-батюшке Алексею Михайловичу и покажем, на что способны! А по случаю крестин дарю воеводе Хватову сто рублей серебром на снаряжение морской экспедиции на Новую Землю.

С легкой руки купца Старостина деньги в виде пожертвования на доброе дело государственного значения внесли и другие сидящие за праздничным столом гости.

Снаряжение экспедиции было одной из главных забот воеводы Хватова. От решения многих проблем, связанных с этим, зависел не только успех дела, но и жизнь её участников. Поэтому воевода был благодарен купцу Старостину за его благородный почин.

Глава шестая

Охота на тюленей

1

Самый известный в Поморье кормщик Антон Слетков, как и его многочисленные товарищи, рыбаки и зверобои, жил на окраине Архангельска в одном из небольших поморских поселков. За последние несколько лет он не пропустил ни одной рыбной путины, ни одной весенней или осенней охоты на морского зверя. Его характер был твердый как полярный лед, крепкий как трескучий мороз и колючий как северный ветер. Своей жене Катерине Антон всегда говорил одно и тоже: «Пока есть сила в руках, зоркость в глазах и смекалка в голове – буду ходить за рыбой и зверем!» И уходил с товарищами в море. А когда возвращался с богатым уловом трески или с двумя-тремя жирными тюленями, посадские бабы с завистью смотрели на улыбающуюся краснощекую Катерину и вслед ей говорили:

«Была бы красавица писаная или умна – в голове ума палата… А то ведь баба как баба – пройдешь мимо и не заметишь. Правда, добротой Бог её не обидел – что правда, то правда! Может, за эту доброту Антон её и заприметил…»

Двинской залив был забит ещё торосистым льдом со снегом, и поморский поселок жил своей тихой и размеренной жизнью. Однако в начале мая солнце уже не пряталось за горизонт. По утрам его малиновый диск появлялся во всей своей красе и, цепляясь за ледяные торосы, медленно, но верно поднимался все выше и выше к своему зениту. С каждым новым днем чувствовалось приближение настоящей весны: под тёплыми лучами солнца снег быстро таял, реки вскрывались и бурными потоками воды уносили куски льда и даже целые льдины в Белое море. Вот уже и само море стало освобождаться ото льда. Тёплый южный ветер и сильное подводное течение через проливы Горло и Воронко гнали битый лед из Белого моря. Там его подхватывало тёплое западное течение и уносило на просторы Студёного моря.

Весна брала свое: поморов тянуло в море и усидеть на берегу им становилось все труднее… Некоторые из молодых уже покачивались на своих лодках, насаживая на сотни крючков мойву для наживы, и ловили треску, палтуса и зубатку. Замершие и усталые, они возвращались домой с богатым уловом. Но иногда их подстерегали и неудачи: льдины натыкались на снасти и рвали их словно нитки, унося с собой течением далеко в море. А потом нагрянули туманы – из кормы бота его нос не видно! Приходилось дрейфовать, пока туман не рассеется, и не покажутся знакомые очертания береговых скал. Тогда уж не зевай, налегай на весла, а при попутном ветре ставь прямой парус, прозванный поморами «христовой скатеркой».

Несмотря на трудности и неудачи, поморы, соскучившиеся за зиму по рыбалке и охоте, спускали на воду свои боты, елы, шняки и семьями выходили в море. У поморов все от моря: добыча, богатство, слава… Так повелось издревле!

Когда рыбалка набрала свой обычный ход, по поморским поселкам Двинского залива поползли слухи: на льдинах пролива Горло появились беломорские тюлени. Поморы обычно называют их тювяками или жировцами.

Тювяк – длинномордый тюлень с длинной шеей, малой курчавой головой, похожей на лошадиную. Окрас шерсти – от светло-серой до тёмной, почти черной. Самцы обычно имеют тёмную и однотонную окраску, а самки – более светлую и пятнистую. Наиболее ценным мехом считается мех светло-серого окраса детенышей этих нерп – бельков или хохлушат. Во время охоты на хохлушат охотники убивают их палками. Многим зверобоям такая охота не по душе. Одним из ярых противников истребления бельков был кормщик Антон Слетков. Однажды на дрейфующей льдине он увидел двух беспомощных и смешных хохлушат – детенышей молодой тюленихи, лежащей рядом, и не стал их убивать, пожалел… «Пусть подрастут, – глядя на бельков, думал он. – Со временем они превратятся в красивых серок, мех которых так славится у поморов».

Пасха – один из великих христианских праздников, связанных с воскрешением Иисуса Христа. На этот раз она пришлась на средину мая, когда повсюду из земли уже пробилась зелень. Прихожане благодарили Бога, пославшего на землю свою благодать – возможность катать крашенные пасхальные яйца не по снегу, а по зелёной траве.

Накануне праздника, в начале Страстной недели, Алексей Васильевич решил заглянуть на верфь и самому убедиться о готовности первого для снаряжения морской экспедиции судна. О постройке коча за ужином ему намекнул Афанасий Петрович.

– Как и договаривались! – с гордостью сказал Данила, пожимая руку воеводы.

– Да, недаром говорят о купцах, что «честное купеческое слово дороже золота!» Алексей Васильевич смотрел на стапель, и его сердце радовалось. Там величаво возвышалось однопалубное парусно-гребное морское судно, длиной около 30 аршин и грузоподъемностью до двух тысяч пудов. На палубе, стремительно уходя ввысь, стояла мачта без паруса. Данила, видимо, угадал мысль воеводы и пояснил:

– После Пасхи коч будем спускать на воду, тогда и поставим парус. Приглашаю Вас на это мероприятие.

– Спасибо, приеду, – поблагодарил воевода промышленника и с чистым сердцем откланялся.

По дороге домой он то и дело вспоминал красивые обводы судна, его янтарно-жёлтые бока, сработанные из пахнущей смолой лиственницы. «Под парусом коч будет особенно хорош, – убеждал себя воевода. – И ни какие шторма ему не страшны…» Но подъезжая к своему дому, он ни с того ни с сего, будто под воздействием самого дьявола, засомневался: «Доверяй, но проверяй!» Уже дома он окончательно решил, что проверит мореходные качества коча во время весенней охоты на тюленей. «Чтобы не получилось, как в той пословице: первый блин комом», – подумал он.

Вечером, накануне Пасхи, горожане – богатые в экипажах, а бедные пешком, потянулись к главному храму Пресвятой Богородицы. Воевода и купец Афанасий с женами прошли в храм, где вот-вот должна начаться литургия в честь воскрешения Иисуса Христа.

Простой народ, в основном бабы в праздничных одеждах и белых платках, с куличами и крашеными яйцами в плетеных корзинах, несколькими рядами разместились прямо на лужайке возле храма. Там обычно святили куличи и пасхальные яйца, поскольку в храме для этого места не хватало. Среди прихожан со своими куличами были Дарья и Евдокия. Порфирий и казак Пантелей остались у своих карет. Порфирий, дружелюбно посмотрев на своего соперника, сказал:

– Постоим и здесь, наше дело кучерское!

Повернувшись к храму лицом, он трижды перекрестился и поклонился в пояс. В это время толпа прихожан, священников и монахов совершала крестный ход. Многие из них несли в руках иконы, кресты и хоругви. Обойдя храм, процессия скрылась внутри, откуда донеслось сначала песнопение, а потом зычные возгласы архиерея:

– Христос воскресе!

В ответ слышались радостные крики верующих:

– Во истину воскресе!

Началась вечерняя служба.

Прихожане, стоящие на лужайке, ждали священника и тихо переговаривались между собой. Наконец кто-то вполголоса произнес:

– Батюшка наш идет!

Из главных ворот храма вышел высокий священник в красивой парчовой с позолотой ризе. Рядом с ним шел молодой монах, который нес большой серебряный тазик со священной водой. Проходя вдоль рядов прихожан, священник кропил святой водой куличи и пасхальные яйца, читая при этом молитву. У него был сильный и приятный голос. Бабы с умилением смотрели на священника и истово крестились. Молитву священник каждый раз заканчивал словами: «Отче наш, Иже еси на небесах! Да святится имя Твое, да приидет Царствие Твое, да будет воля Твоя… Аминь!» После чего в пояс кланялся и крестился тремя перстами, повернувшись лицом к храму. Служба закончилась поздно вечером, уже при свечах. Несмотря на некоторую усталость в ногах, Оля выдержала её стоя, с достоинством.

Утром следующего дня Хватовы сердечно поздравили хозяев дома с праздником Святой Пасхи, как и принято на Руси, словами: «Христос воскресе!» Ответ тоже был традиционным: «Во истину воскресе!» Потом следовали объятья и трехкратные поцелуи.

Хозяйка пригласила гостей к столу, который ломился от обилия блюд: оленина, жареный гусь, холодец, копченый балык из севрюги, икра красная и прочее, и прочее… Были и напитки на любой вкус. Каждый за столом ел и пил в свое удовольствие. Разговоры велись в основном о планах на весну и лето. Чуть позже к столу присоединились сын и дочь Старостины, которые приехали навестить родителей и поздравить с праздником.

Дарья тоже решила поздравить с Пасхой свою подругу. Евдокия к её приходу уже накрыла праздничный стол, за которым сидели её муж Порфирий и казак Пантелей. Они о чем-то громко спорили, бурно жестикулируя руками.

Обменявшись пасхальными яйцами, хозяева и гости приступили к трапезе. Перед этим мужчины выпили по чарке водки. На правах хозяина Порфирий предложил тост:

– С великим праздником Святой Пасхи и наше здоровье! – поднимая чарку, торжественно произнес он.

Обычно после выпитой водки Порфирий, не закусывая, уходил на сеновал. Но на этот раз он с жадностью голодного волка набросился на еду.

– Видно, долго постился, – кивнув на Порфирия, сказала Дарья своей подруге.

Евдокия расценила этот поступок мужа как намек на примирение мужчин, налила им ещё по чарке водки, а Порфирию первому положила большой кусок мяса. Порфирий в свою очередь ласково посмотрел на жену и, улыбаясь, подмигнул ей своим левым раскосым глазом. Несмотря на видимое семейное примирение, каждый из сидящих за столом понимал: там, где есть любовный треугольник, там господствует дьявольская страсть. Все это может в одночасье закончиться трагедией… Но на этот раз все обошлось без скандала, и все – хозяева и гости – пребывали в хорошем настроении.

Пантелей сидел красный, как вареный рак, в разговор вступал редко и, видимо, от нечего делать закурил трубку. Дарья, не переносившая дым табака, с укоризной сказала:

– Мог бы покурить и во дворе!

Казак недовольно покрутил свой ус, молча встал и направился к двери. Порфирий увязался за ним. Для подруг выдались светлые минуты, чтобы поболтать по душам.

– Смотрю я на тебя, подруга, и в толк не возьму, – сказала Дарья. – С чего это вокруг тебя до сих пор крутится женатый казак?

– Али не догадываешься? – улыбнулась Евдокия.