Тени исчезают в полдень.Том 4

Анисим ничего не ответил насмешнику, а спросил у Варьки:

– Отец что, в больницу уехал?

– Уехал. Тебе что?

– Ничего. Когда вернется-то?

– А я откуда знаю?

– Ну, ну…

И повернувшись, пошел, тыкая костылем в снег. Клавдия Никулина сняла платок, стряхнула с него сенную труху. Волосы у нее взмокли, слиплись беспорядочными прядями.

– Жарковато? – спросил Митька.

– Ничего, мне силы девать все равно некуда.

Митька даже чуть смутился от такого ответа. И, может, поэтому спросил то, о чем не хотел спрашивать:

– А куда делся сегодня телячий воспитатель?

Клавдия не спеша повязала платок. Потом губы ее пошевелились точно так же, как вчера, и он услышал:

– Дур-рак…

– Она что, сама видела вчера или ты ей рассказала?

Никулина закинула вилы на плечо и пошла прочь. Это окончательно взорвало Митьку, и он закричал:

– Ну так передай ей… Передай, что Митька извиняться придет… На коленях, мол, обещался приползти!

Тогда Клавдия вернулась, подошла близко-близко и сняла с плеча вилы. Поглядев прямо ему в глаза, тихо спросила:

– А если в самом деле придется… ползти?

– Мне-то?

– Тебе-то. Да если еще за счастье сочтешь, что позволит… приползти?

– Эт-то я-то? За счастье? Вот что… Вот что я тебе скажу! – Он кинул в рот папиросу. – А ты это ей скажи… Таких-то, как она, – я видывал уже… таких – пучок на пятачок… Да и то в базарный день. А посреди недели – еще дешевле…

Заиндевевшие Клашкины ресницы качнулись, и в усталых глазах немолодой женщины расплескалась печаль.

– Нет, Митя, – грустно сказала она. – Может, ты видывал каких-нибудь. А таких еще не видел.

– Я-то?! – еще раз воскликнул Митька, искренне удивляясь ее словам.

– Ага, ты. Не приходилось тебе еще таких видеть. По простоте наивной она не верит… или не верила, что сын у Зины от тебя. Сплетни, говорит, все это. А вчера, глядя на тебя с Варькой… Что рот раскрыл? Папироса, гляди, выпадет.

Папироса не выпала, Митька сам ее выдернул изо рта. Выдернул, хотел отбросить прочь, но вместо этого снова сунул в зубы.

– Значит… значит, вчера… Ты гляди, догадливая какая…

И Митька неестественно рассмеялся.

Клавдия в упор поглядела на него, произнесла:

– А тут вроде и догадываться нечего.

И она пошла к своему дому.

– Нет, ты погоди! – рванулся было за ней Митька. – Ты объясни… с чего это все же она.

Клавдия опять приостановилась. Она хотела было рассказать, как вчера Ирина, когда Митька ушел от скирды, уткнулась ей в грудь и, рыдая, прошептала: «Да ведь не сплетни это про него… Раз он так… так может…» Она хотела рассказать, как Ирина, не в силах держаться уже на ногах, сползла по ее груди вниз, упала в сено, зарыла в него лицо, закрыла, точно от ударов, голову руками, когда Клавдия произнесла всего три слова: «Наверное, не сплетни, Ирушка…» Но вместо всего этого сказала:

– Э-эх! Да ты все равно не поймешь.

И отвернулась.

Митька постоял недвижимо, глядя вслед Клавдии. Затем швырнул под ноги так и не зажженную папиросу и побежал к мастерским, где стояли тракторы.

Домой Митька заехал на минутку, схватил ломоть хлеба, откусил раза два, остальное сунул в карман.

– Митя! Митенька! – попробовала остановить его Степанида. – Ты пообедай по-человечески. Вчера не поел как следует и сегодня… Да что же это такое! Не пропадет она, ваша работа…

– Не лезь ты, мать! – крикнул Митька. – Ты мне лучше объясни, объясни…

– Да чего тебе объяснить?

– А то… про Зинку объясни! Не ты говорила мне: «Об Зинке с ее дитем не печалься. Сюда она не вернется, уж я позабочусь…»

– Так не возвратилась пока. И не приедет, насколько я знаю.

– А про ребенка… Что он… Опять же ты говорила: «Уж я сделаю, не узнают люди, чей он… Так сделаю, что, если и сама признается, не поверят ей…»

– Митенька, Митенька! И сделала. Да что стряслось-то?

– А-а… – отмахнулся Митька и выскочил из избы.

…До позднего вечера он гонял трактор взад и вперед по огромному полю, нарезая снегопахом глубокие борозды. Вернувшись домой, ни слова не говоря, бухнулся в постель.

…Утром тоже встал молча. На кухне плеснул в лицо холодной воды. И только вытираясь мохнатым полотенцем, усмехнулся про себя: «Догадываешься, значит? Не видывал я таких? Дурак Митька, значит? Ладно, Митька, будь дураком, да не простаком. Так частенько говаривает мать. Что же, если подумать – правильные слова…»

Он взял с подоконника кринку молока, накрытую блюдечком, поболтал и выпил чуть не половину. И, насвистывая, стал одеваться.

Степанида вышла из своей комнаты, заспанная, разлохмаченная, с красными рубцами на щеке.

– Ты куда, сынок, в такую рань? – спросила она, придерживая одной рукой кофточку на груди, другой приглаживая волосы.