У церкви Троицкой люд городской пугали,
Как головы стрельцов соскакивали с плах
И даже дети их те казни на себе познали.
Как Меньшиков с Петром те головы рубил,
Кривя лицо ужасною улыбкой,
Народ того разбоя не забыл-
Антихрист к ним явился в мире зыбком.
В народе спор возник – Пётр-немец или жид,
В голландское одет, как немец говорит
И трубкой греет нос, пуская дым с улыбкой.
Отец двумя руками обхватил его главу
И в лоб поцеловал холодными устами
«Пусть бог тебя хранит», – с улыбкою сказал
И зашагал вперёд широкими шагами.
А Авраамов на ухо твердил,
Что духовник отца, храня с царём единство,
Душ христианских много совратил
Законы христианские поганя и ввергая в свинство.
Царевич же не слушал – сердце чаще стало биться-
Отец его надежды пробудил,
Что может примирение явиться
И что отец его простил.
«Ужель моя вина, что нет отцовской воли
И жажды на великие и тяжкие дела,
Что страшно жить в стране, летящей в бездну,
Пришпоренным конём в железных удилах?
Не за себя боюсь я и прячусь словно заяц
От взглядов пристальных отца,
Народ – страдалец ждёт – кто христиан избавит
От лап железных, что молотом куёт Россию – являя миссию творца.
Ведь я его любил и вновь мне показалось,
Что не ушла любовь из сердца моего,
Но не могу принять, на бога уповая,
Я дел мирских и замыслов его.
А л е к с е й. (Авраамову) Отстань, каналья, от меня,
Прочь с глаз моих – дурак!
Какое дело мне до вас,
Не лезь мне в душу хоть сейчас!
Хоть ты и прав – что толку в том,
Послушает кто нынче нас!
Не бойсь, не выдам я тебя, но сам поберегись,
Язык зазря не распускай и боженьке молись.
Ступай, устал я от тебя, напрасен этот труд-
Дубину плеть не перебьёт – лишь бог поможет тут.
(Авраамов уходит)
Зачем отец власть патриарха ущемил,
В столице храм как кирху лютеранскую поставил
И головы раскольников на колья посадил
Кто батюшку Антихристом представил?
И нищих приказал забрать под караул,