Жизнь прожить – не поле перейти. Книга 3. Семья

– И не вздумай, – выдохнул Степан. Жизнь свою положу, а греху совершиться не дам. Может мне службу к чёртовой матери бросить, с вами жить и хозяйством заняться? Те крохи хлеба, что Степан привёз из Москвы, знавшей о

голоде из газет, плакатов и урезанных пайков для рабочих и служащих, не были утешением. Впереди ещё пустая на урожай осень, длинная зима, которую многие не перенесут, и нескорая весна.

– Службу бросать пока никак нельзя. Власть за службу натурой платит и кормит и семьям паёк выделяет. Какое сейчас хозяйство, а паёк, какой-никакой, есть!. С поля

собрать нечего, из скотины одна коза. В лесу в глухомани травы на зиму запасти можно. С огорода кое-что собрать

удастся. Да и вещи у нас есть, обменять можно.

Проживём… Лишь бы от болезней уберечься. Так что служи пока, а как там сложится- только богу известно.

В доме заплакала Катюша. Мария вынесла закутанную в

платок дочку и вывела одетого сонного сына.

– Пойдём, Стёпушка, родителей навестим.

На кладбище луна, как фонарь, освещала свежие могилы, которые длинным рядком пролегли грядой невысоких

холмиков. На некоторых не было даже крестов. Молча сели на скамью. В голове Степана закружились воспоминания о самых памятных мгновения его жизни, которую подарили ему родители. Слышался голос матери зовущий его,

заигравшегося со сверстниками на улице, за стол, где доставался ему большой кусок мяса и сахар к чаю, а

мать стояла сзади за спиной и гладила его льняные кудрявые волосы. Перед глазами всплыла картина, когда он, уже крепким подростком, махал за спиной отца косой, укладывая стоявшую по пояс траву ровными рядками и отец, оглядываясь, удовлетворённо кивал головой. Помнил, как в самый зной, купал в реке коня и, сидя на нём, гнал вдоль берега, рассыпая радужные брызги и остужая раскалённое на солнце тело и голову с треплющимися на ветру волосами. Когда-то и его, ещё маленького, на далёкой лесной Черниговщне водили на кладбище с покосившимися крестами, где лежали его пращуры. Каждый раз при этих посещениях в родительский день, на погосте, где стояла церквушка, на Радуницу, в весенний языческий праздник почитания предков, в душу закрадывался страх,

пробегавший холодком по телу. Это был страх перед

неизвестностью которая наступит в конце бренной жизни, которую не могли объяснить ни церковные проповеди, ни священные книги. Успокоили его только слова отца, обронённые на немой вопрос, когда на похоронах деда Ефима, он прижался несмышлёным подростком к отцу: «Живи по-людски и нечего бояться. Отец Небесный всех примет и грешных и праведных и испытания даются, чтоб дух проверить». «Зачем же сейчас такие муки посланы? Неужели никак нельзя по другому человека проверить, как только через жертву, что сам Иисус принёс во избавление людей? Разве нельзя людей от мук избавить и как можно такие муки допустить?»

На следующий день, бесцельно побродя по двору, и, наигравшись с детьми, Степан отыскал ружьё и два заряда к нему и отправился бродить по лесу, где ещё могла

остаться влага и куда мог забрести зверь, чтоб найти

добычу и отвлечься от тяжёлых мыслей. На опушке леса кора илёмника, осин и ольхи была ободрана, высушена, перемолота и съедена. Ветки деревьев с молодой листвой

пропали ещё весной. Пожухлая листва шуршала под ногами. Несколько часов Степан без толку бродил по лесу, где не гнездились птицы, не оставляли следы ни медведи, ни лоси. Наконец, натолкнулся на тропинку что спускалась в глубокий овраг, где по весне бурлила вода, летом журчал ручей, а сейчас из земли пробивался родничок заполнявший небольшую лужицу. У неё Степан увидел отчётливые недавние следы двух кабанчиков -маленького и покрупнее.

«Никуда не денутся!» Ждать пришлось долго. Видно то, что оставалось в лесу живым, таилось от человека. Когда стало

смеркаться появился кабан с подсвинком (кабаниха видно стала уже жертвой). Осторожно приблизились к лужице. Степан долго выцеливал кабана и первый раз в жизни боялся промахнуться. Выстрел разорвал тишину.

Только к утру с тяжёлой ношей на плечах Степан добрался до дома. Перед глазами стоял недоумённый подсвинок, который не знал как ему теперь жить

в пустом лесу и стонал, пуская то ли слёзы, то ли

отряхивая воду из родника. Весть о нежданной удаче

облетело село.

На девятый день после смерти Фёдора и Меланьи, добытое Степаном мясо, разошлось на поминках по пустым

желудкам сельчан.

На службу Степан явился хмурым и замкнутым. У

хорошо осведомлённого товарища поинтересовался, где можно обменять вещи на зерно или крупу и что больше всего ценится при обмене. «Самое ходовое – это золотишко, но и его мало стало. Бумажные деньги хода не имеют. Если есть что менять, то в военной форме не появляйся и с оружием не расставайся. На мясо не зарься – человечина в ходу. Появишься на рынке к тебе обменщики сами

пристанут- они там шныряют и глаз у них намётанный на эту коммерцию. Только ты сам условие ставь, когда товар покажешь, где обмен производить; проверь что тебе всучат и берегись, а то и сам сгинуть можешь». Эту инструкцию Степан запомнил. Дома всё с Марией обговорил.

Золотая памятная медаль к юбилею полка, серебряные и золочёные полковые знаки и икона в серебряном окладе, полученная из рук императрицы были завёрнуты в платок и уложены в холщёвый мешок. Своего казённого рысака Степан сдал и за час добирался до города на проходящих поездах. Они, после восстановления моста, проходили

регулярно и удобно для работы. Переодевшись в

цивильную одежду, в выходной день, положив револьвер во внутренний карман пиджака, чтоб не спёрли на рынке, с утра отправился на толкучку, где производили обмен, и после отмены продразвёрстки и разрешения торговли

началась кипучая жизнь. Власти отступили от своей грабительской политики под напором народа восставшего не только в Башкирии, но и в Тамбовской губернии, где советский милиционер Антонов собрал армию в 60 000 мужиков и под лозунгами: «За Советы- без коммунистов!», «Свободная торговля!, «Отмена продразвёрстки!» трепал власть коммунистов и против повстанцев бросили регулярные части. В колыбели русской революции – Кронштадте восстали моряки под теми же лозунгами. Подавлять этот мятеж пришлось спешно делегатам съезда большевистской партии, поскольку и солдаты были ненадёжны. Война за- «Советы без коммунистов», бушевала и на Украине и в Сибири. Власть висела на волоске и пошла на попятную. Новая экономическая политика имела и такую страшную сторону как, почти открытая, торговля человечиной на рынке, с которой жестоко боролись, но голод – не тётка добрая, а – лютый зверь. Всё, что можно было продать и обменять, хлынуло на рынок в обмен на один товар обеспечивающий жизнь. Цены взлетели в тысячи раз, а деньгам бумажным никто не верил и

потребовались драконовские меры, чтобы появилась бумага с гербом обеспеченная золотом, но пока этого не было, все продавцы искали то, что не обесценивается ни войнами, ни революциями, ни иными стихийными и рукотворными действиями. За нужный всем товар шла жестокая борьба, разменной монетой в которой были человеческие жизни и судьбы. Бродяжничество и преступность захлестнули

голодающие просторы- от Днестра до Оби и больше всего поразили те районы, которые были хлебородными. Выжженные солнцем степные районы вопили единым голосом- «Хлеба!» Усилия властей новых, впервые