Ответные санкции

На мне роскошный форменный пиджак. У него, по крайней мере, нет предательских подмышечных пятен, что вселяет толику уверенности. Гурия улыбается, на прощание протягивает руку. Пожимаю её нежно, едва-едва, хоть и знаю – даме приходилось рубить дрова в лагере беженцев.

– Внешность сделают. Мозги не добавишь.

Расцветаю. Да что там – от такого комплимента растекаюсь как желе на солнце. Инка, если у тебя есть хоть капля интуиции, кричи благим матом!

Нравится мне эта работа, даже вблизи, когда уже начал ей заниматься. А если ещё поближе?

Прелюдия четвёртая

Стоило бежать из СССР, чтобы попасть в социалистическую страну, причём – нищую? Президент Алжира Хуари Бумедьен выклянчил у Москвы и бывшей метрополии кучу денег на строительство множества государственных предприятий. Плановая экономика заработала ещё хуже, чем в Советском Союзе, самодостаточном благодаря огромным размерам. Свободный рынок не подчиняется социалистическим планам. Из-за проблем со сбытом промышленные гиганты несли убытки, уровень жизни в Алжире остался плачевным.

Мадам Жоли переправила Виктора каналом, по которому эмигранты из социалистического рая просачивались во Францию, мало кто ехал в обратном направлении. Вместо математики беглец был пристроен в авторемонтную мастерскую. Пригодились не интегралы, а тренировки по борьбе: таскать агрегаты грузовиков физически тяжелее, чем выписывать формулы.

Худосочные арабские механики его сразу невзлюбили. С работой трудно, у каждого есть брат или племянник, без дела болтающийся, а тут приехал какой-то неверный и место занял, толком не знает, с какой стороны гаечный ключ держать.

Виктор с помощью деда кое-как выучил французский, арабский не понимал совсем, поэтому слыл французом, бывшим колонизатором, то есть происходил из числа негодяев, убивших более миллиона алжирцев во время войны за независимость. Что из Франции в Северную Африку человек перебирается не от хорошей жизни, местные не задумывались. Они просто строили козни. Несколько раз навалились толпой, избили жестоко, отняли нищенскую зарплату. Когда Хамид, хозяин мастерской, прикрикнул, чтобы не обижали новенького, рабочие все как один бросили работу и столпились вокруг конторки. Как Хамид посмел заступиться за христианскую собаку?

На следующий день в гараж, дымя двигателем, заехала советская «Волга» с дипломатическими номерами. Виктор прислушался. Говорили по-русски! Он даже узнал переводчика, работавшего в Париже в делегации с Леоновым. Переводчик втолковывал Хамиду о замене поршневой, водитель суфлировал.

Желание броситься к ним было чудовищным. Рассказать небылицу, что увезли насильно, шантажировали, боялся обратиться к властям – сойдёт! Выручат, в газетах опишут гримасы империализма и похищение советских учёных. Но останется невыездным за рубеж на всю оставшуюся жизнь. Не вариант!

«Молодец! – подбодрил дед. – Не сдавайся. Поставили цель и идём к ней до конца».

Самообман. Они топтались на месте и никуда не шли, Алжир превратился в ловушку.

Как и математические откровения, дед добыл несколько сногсшибательных идей об омоложении. На их проверку нужно оборудование, помещение, лаборанты… Короче – нужны большие деньги, легальность, свобода, и всё это в нормальной стране, а не в пародии на «развитой социализм». Конечно, это же предоставят и в Москве, там продление жизни кремлёвских старцев превратилось в национальный спорт.

«Решено. Как только получу нормальный паспорт – уезжаю».

Но кому нужен белый человек с невнятным прошлым? Французскому Иностранному Легиону? Наркокартелю? Вариант открылся с самой неожиданной стороны. Виктору помог мулла.

– …Ты не веришь в Аллаха, чужак?

Коротко стриженый араб в очках с тяжеловесной оправой пригласил Виктора в мечеть. Тот не смог отказаться. Мулла был исключительно уважаем у паствы. Русский отправился, чтобы не злить работяг лишний раз.

Виктора проводили в небольшое помещение, вход в него вёл через боковую дверь мечети. Вопреки ожидаемому, он не увидел ковра с подушками. Мула сидел за тяжёлым деревянным столом, на нём валялись светские газеты. Повинуясь приглашающему жесту, изгой примостился на длинной скамье.

Стоял сентябрь, время в Алжире ещё душное. Здесь же было прохладнее, не глядя на широкие открытые окна и отсутствие кондиционера, которым так гордился Хамид в своём офисе. Практически везде заметен тонкий налёт пыли, как её не убирай. Ветры с юга приносят вездесущую песчаную взвесь из пустыни.

– Что ты делаешь у нас, христианин?

– Скрываюсь. Во Франции я совершил необдуманный поступок, эфенди.

Мулла с интересом склонил голову набок.

– Любопытно. И весьма. Говор у тебя не французский, даже на северянина не похож. Откуда попал во Францию?

– Позвольте не отвечать, эфенди. Это уже не имеет значения, – Виктора обеспокоило наблюдение мусульманина; арабы в мастерской не обратили внимания на произношение и ошибки, сами болтали по-французски ещё хуже.

– Не буду неволить, христианин… Но что-то в тебе не так. Может – иудей?

– Нет, эфенди. Признаться, я вообще не верю в Бога.

В глазах муллы мелькнула укоризна.

– Прискорбно. Христиане и иудеи тоже ищут дорогу к Богу, хоть идут ложным путём.

Виктор пожал плечами. Каждому своё.

– Неужели не страшно жить в сознании, что смерть уничтожит для тебя весь мир? Что всё исчезнет – для тебя лично?

– Если загробная жизнь существует, то она наступит для меня объективно, верю я в неё или нет.

Мулла грустно улыбнулся одними морщинками вокруг глаз.

– Знакомо. Видишь ли, мы знаем о ней немного, только рассказанное Пророку, мир ему, архангелом Джабраилом. Но все, включая наших оппонентов – христиан, иудеев, буддистов – согласны, что посмертие зависит от прижизненного поведения, и отрицание Бога влечёт дурные последствия. А бегство из Франции означает, что ты и так далеко не безгрешен.

Они говорили долго, потом Виктор зашёл снова. Эфенди умел находить слова, пробивался и через плохой французский автомеханика, и сквозь барьеры атеистического воспитания СССР, замешанного на марксовом девизе «религия – опиум для народа».

Дед не вмешивался, только уважительно отозвался о мулле как человеке незаурядного ума. Само общение с давно умершим родственником сокрушало материалистическое мировоззрение Виктора. Однажды он распрощался с Хамидом, столь же вежливо – со своими мучителями, назвав их братьями перед лицом Аллаха.

Глава пятая,

в которой герой не хочет расставаться с Израилем и одной его жительницей, но даже представить не может, что это расставание вызовет у него ненависть ко всем народам планеты

Международные законы существуют

только в сборниках международных законов.

Альберт Эйнштейн

Дни складываются в недели. Тружусь кузнецом, кую карьеру в Корпорации. Фея из отдела кадров не зря в меня поверила. «Наш дом Израиль» и Ликуд высказались за размещение ПРО, завтра ожидается заседание кнессета.

Международная реакция разная. Скептики уверены, что защита от ракет не изменит ситуацию вокруг сектора Газа, террористы изобретут новый способ делать пакости. С американцами интереснее. Предложение направить в Алжир ударные средства, упомянутые Фёдором Степановичем в Ясенево, от Корпорации не прозвучало.

И без того янки обвиняют нас в нарушении международных законов, одними только обещаниями дать Алжиру ракеты. Каких законов?! Любая страна вправе оказывать другой помощь вооружениями, если та не находится под санкциями с благословения ООН. А разве законно присылать к чужим берегам флот и грозить бомбёжками во имя мира и демократии? Госдеп костерит во все дыры проект Корпорации по оказанию антиракетных услуг на аутсортинге и выглядят глупо. Вашингтону не привыкать.

Нас обвиняют… Нас! Без году неделя здесь тружусь, а гляди-ка – проникся. Готов рвать рубашку на груди с радостным воплем «за ридну центральноафриканщину», хоть в Африке ни разу в жизни не был, даже в Хургаде.

В порыве лояльности иду к шефу и достаю из рукава козырного валета. Этот козырь – единственный и скоро протухнет, а его использование чревато массой проблем по установлению связи с СВР, если не вообще с возвращением в Россию. Но что-то меня подталкивает изнутри. Надо! Элеонора здесь который год. Фактически – в бэк-офисе. Информирована больше меня, но не намного, я чувствую. Основные события происходят там, в четырёх или шести градусах севернее экватора. Мне нужен фронт-офис.

Повезёт – уеду, она останется здесь, отфильтровывать ботаников с вялым прессом и мускулистыми мозгами. В душе шевелится сожаление, не скрою. Нас почти ничего не связывает, невинный ужин, она мне его презентовала авансом, до превращения в самца-мачо. Израиль, кстати, оказался весьма приятной для проживания страной, кроме жары и постоянного опасения, что очередной палестинец по соседству нацепит пояс шахида и громко скажет «Аллах акбар!» Но расставание с Элеонорой уколет больше, чем с Землёй Обетованной.

Глава тель-авивского представительства заседает этажом выше. Номинально между нами затесался бюст Мэрилин, но случай располагает пренебречь многоэтажной субординацией.

– Позвольте, босс?

Араб, представительный мужчина крупного роста. Седина и морщины на лбу обозначают возраст за пятьдесят. Если проходил профилактический ремонт, то омолаживался бы? Раз медицинские услуги для топ-менеджмента доступны, есть какой-то особый шик не менять внешность. Как говорит Элеонора, сохранять индивидуальность.