Новая ложь взамен старой

ю

модель

Традиционная методология склонна считать секретный источник надежным, если информация, которую он предоставляет, в целом согласуется с другими открыто доступными сведениями; и наоборот, источник, сообщающий информацию, которая противоречит общепринятому взгляду на ситуацию в коммунистическом мире, должен быть отброшен или отвергнут. В отсутствие дезинформации эта методология была бы действенной. Но доклад Шелепина в мае 1959 года ознаменовал собой возобновление систематической программы дезинформации. Действительно, в конце 1960-х годов рост активности коммунистической дезинформации, в основном тактического характера, связанный с фабрикацией и утечкой коммунистической стороной якобы западных документов, привлек внимание Запада и был доложен ЦРУ Конгрессу США. Но дело в том, что когда Шелепин представил свой доклад на совещании КГБ в 1959 году, у Запада, очевидно, не было источников, способных сообщить о нем; его содержание и последствия оставались неизвестными и неисследованными ни одной западной разведслужбой, пока автор не рассказал о них. Принимая во внимание публичные ссылки на долгосрочную политическую роль КГБ на XXI съезде КПСС, добросовестность любого источника или перебежчика из КГБ, описавшего совещание КГБ 1959 года и доклад Шелепина на ней как рутину, вызывает серьезные сомнения.

Запад не только не располагал конкретной информацией о докладе Шелепина; коммунистическое использование дезинформации в целом постоянно недооценивалось на Западе, и предназначение модели слабости и эволюции практически неизвестно.[26 - Использование модели фасада и силы иногда признавалось. См. например, Walker's China under Communism, (Richard Lewis Walker; George Allen and Urwin, Ltd., London, 1956) pp. 240-45.] Если бы Запад знал о докладе Шелепина и оценил его последствия, западная методология должна была бы, и, вероятно, перевернулась бы с ног на голову; было бы понятно, что надежный источник может дать информацию, противоречащую общепринятой картине. Коммунистическая концепция тотальной дезинформации подразумевает использование всех доступных каналов для передачи дезинформации, то есть всех коммунистических источников и всех западных источников, за исключением, очевидно, тех, которые неизвестны коммунистической стороне, и тех, которые по каким-то практическим причинам не подходят. Если коммунистические и западные источники отражают один и тот же образ коммунистического мира, это хороший признак того, что западные и коммунистические источники успешно используются в целях дезинформации.

На фоне превосходства усилий коммунистической службы безопасности и разведки и ее известных успехов в проникновении в западные спецслужбы, шансы на выживание надежных и бескомпромиссных западных тайных источников на стратегическом политическом уровне в коммунистическом мире очень малы. Если бы, несмотря на все трудности, такой источник выжил, он должен был бы предоставить информацию, расходящуюся с информацией из всех других источников. В то время, когда использовалась модель дезинформации «фасад и сила», надежный источник на нужном уровне должен был привлечь внимание к существованию критической ситуации в коммунистическом мире, которую коммунистическая сторона стремилась скрыть. И наоборот, после того, как в 1958-60 годах была вновь введена модель слабости и эволюции, надежный секретный источник должен был обратить внимание, в отличие от других источников, на скрытую силу и координацию коммунистического мира. Поскольку Запад не смог узнать или понять коммунистическую дезинформацию после 1958 года, он не смог изменить свою методологию; поскольку он не смог изменить свою методологию, он продолжал принимать как подлинную информацию из всех источников, как коммунистических, так и западных, отражающих разобщенность и беспорядок в коммунистическом мире. Тот факт, что все источники, как западные, так и коммунистические, продолжают рассказывать практически одну и ту же историю по этому вопросу, является хорошим признаком того, что усилия по дезинформации были всеобъемлющими и эффективными. Самым опасным последствием неспособности Запада обнаружить и понять коммунистическую дезинформацию и ее модели является то, что в отсутствие какого-либо корректирующего влияния со стороны надежных западных секретных источников, версия событий, передаваемая через коммунистические источники, все чаще принимается за правду. Традиционные западные взгляды на китайско-советский «раскол», «независимость» Румынии и Югославии, «пражскую весну», еврокоммунистическое диссидентство и другие темы, обсуждаемые во второй части, были разработаны для Запада и переданы ему коммунистическими стратегами.

11 Ошибки Запада

НЕУДАЧА ЗАПАДНЫХ ИНТЕЛЛИГЕНТНЫХ СЛУЖБ в приспособлении своих методологий, чтобы учесть изменения в коммунистической политике и стратегии в период 1957-60 гг. и повторное внедрение дезинформационной модели слабости и эволюции означало, что эти службы потеряли способность производить или вносить вклад в точные и сбалансированные оценки ситуации в коммунистическом мире; они невольно стали проводниками дальнейшего распространения дезинформации, намеренно скормленной им их коммунистическими противниками. Поскольку они не смогли передать адекватные предупреждения ни о мобилизации разведывательного потенциала блока для политических действий, ни о методах и моделях дезинформации, неудивительно, что западные дипломаты, ученые и журналисты не обратили внимания на расчетливую подачу дезинформации через средства связи и все чаще принимали за чистую монету «разоблачения», сделанные им коммунистическими лидерами и официальными лицами в неофициальных, незаписанных разговорах.

Принятие нового вида дезинформации, начиная с 1958 года, отнюдь не было полным и немедленным. По крайней мере, до 1961 года среди серьезных западных исследователей коммунистических дел существовали, в общем, две школы мысли. Были те, кто на основе своего долгого опыта и знакомства с коммунистической двуличностью и обманом, а также интуитивного недоверия к свидетельствам и «утечкам», исходящим из коммунистических источников, скептически относились к ранним проявлениям расхождений и расколов в коммунистическом мире и предостерегали от некритического некритического принятия этих проявлений за чистую монету. Скептицизм в отношении подлинности китайско-советских разногласий по-разному и на разных основаниях выражали, в частности, У. А. Дуглас Джексон, Дж. Бернхэм, Дж. Лавстоун, Натали Грант, Сюзанна Лабин и Тибор Менде. Например, Джексон писал: «Во второй половине 1959 года и в течение 1960 года, в результате различных мнений, выраженных в заявлениях, опубликованных в Пекине и Москве, идея о возможном разрыве между двумя державами [получила] значительный импульс в некоторых западных столицах. Желание увидеть развитие конфликта между КНР и СССР вполне законно, но оно может ослепить Запад к фундаментальным реалиям, если придавать чрезмерное значение кажущимся признакам раскола, когда на самом деле ничего фундаментального может не существовать.»[27 - W. A. Douglas Jackson, The Russo-Chinese Borderlands, (D. Van Nostrand, Princeton, New Jersey, 1962) p. 95.]

Джеймс Бернхэм отметил в National Review, что китайско- советский конфликт, похоже, был темой разговора, которую коммунисты предпочитали западным государственным деятелям и журналистам во время их визитов в Москву и Пекин; он задался вопросом, являются ли заявления о китайско-советском споре «преднамеренным обманом коммунистов, или желаемым некоммунистами, или слиянием того и другого».[28 - «Bear and Dragon: What Is the Relation between Moscow and Peking?», приложение к National Review, 5 ноября 1960 года.]

Сюзанна Лабин повторила в своей книге мнение беженца из коммунистического Китая, доктора Танга, согласно которому китайско-советские разногласия возникли из-за разделения труда между СССР и Китаем.[29 - Suzanne Labin, «The Anthill: The Human Condition in Communist China (Stevens and Sons Ltd., London 1960), pp. 419-20, в которой автор цитирует доктора Тана: «Тот факт, что во всех главных для их выживания вопросах оба режима всегда согласны, помогает нам понять, что их разногласия по тактическим вопросам просто вытекают из разделения труда, при котором Россия и Китай перебрасывают мяч по очереди. Например, когда один из них делает агрессивный шаг, другой выступает в роли посредника и таким образом успокаивает страхи свободного мира. Это, я думаю, то, что на американском сленге называется «работать по обе стороны улицы». Пожалуйста, помните, мадам, что до сравнительно недавнего времени только Советский Союз осуществлял международные шаги от имени всего коммунистического мира, и поэтому Советскому Союзу приходилось чередовать жесткие и мягкие линии в зависимости от реакции Запада. Но в последние годы на международную арену в качестве партнера вышел коммунистический Китай, и теперь они вдвоем, работая вместе, могут одновременно проводить разрозненную политику – один из Москвы, другой из Пекина. Это дает большое преимущество коммунистическим державам и усиливает растерянность Запада».]

Тибор Менде, посетивший Китай в то время, предостерег от преувеличения важности существующих разногласий и заметил, что «когда Китай и Советский Союз встречаются, это не просто торг, но и согласование действий».[30 - Tibor Mende, China and Her Shadow, (Thames and Hudson, London 1960), стр. 162, 180-81: «Сегодня в мире действительно мало событий, которые могли бы более полно изменить существующий баланс сил, чем окончательный разрыв двух основных коммунистических держав. По той же причине мало найдется тем, по которым, основываясь на столь незначительном количестве конкретных фактов, было бы построено так много спекуляций. Если вначале увлечения огромным влиянием китайско-советского сотрудничества было склонно сбрасывать со счетов признаки разногласий, то теперь опасность заключается скорее в том, что под влиянием литературы о политических тайнах важность существующих разногласий может быть сильно преувеличена. . .«Понятный интерес внешнего мира к обнаружению симптомов раздора неизбежно приведет к искаженной картине, в которой разногласия превозносятся за счет гораздо более важной области, где есть совпадение интересов. Принятие случайных трений оси Москвы-Пекина за признаков глубоко укоренившегося конфликта является и, вероятно, останется на долгие годы опасным просчетом. Образ России, напуганной безрассудным Китаем, является плохой заменой для последовательной политики Запада в Азии. Иллюзия того, что Запад может вбить клин между двумя союзниками, вероятно, останется модной еще некоторое время, даже если ее жертвы будут продолжать делать все возможное для еще большего сближения двух стран.«Когда Китай и Советский Союз встречаются, они не просто торгуются, но и согласовывают свои действия».]

Натали Грант, хорошо знакомая с историей Треста, пошла дальше, предположив, что «тщательное изучение материалов, на основании которых якобы делается вывод о наличии серьезного китайско-советского конфликта, доказывает отсутствие каких- либо объективных оснований для такого убеждения… все заявления о наличии серьезных разногласий между Москвой и Пекином по вопросам внешней политики, войны, мира, революции или отношения к империализму являются выдумкой. Все они являются плодом плодовитого воображения и необоснованных спекуляций». Она также заявила, что большая часть «дезинформации» о китайско-советских отношениях была инспирирована коммунистами и «напоминает о той почти забытой эпохе, когда доминировал Институт тихоокеанских отношений».[31 - Приложение к National Review, 5 ноября 1960 года.]

Противоположная школа мысли применила методы Боркенау к новой ситуации и уделила большое внимание изучению так называемых «символических», или «эзотерических», свидетельств, которые начали появляться в коммунистической прессе с 1958 года, о расхождениях и доктринальных спорах между различными членами коммунистического блока.[32 - Согласно книге «Diversity in International Communism», под ред. Alexander Dallin (New York: Columbia University Press, 1963; p. xxxviii, note 4), термин «эзотерические коммуникации» вошел в обиход благодаря книге Myron Rush «Rise of Khrushchev» (Washington, D.C.: Public Affairs Press, 1958), в которой широко использовалась эта техника анализа. В своей заметке о методологии в книге «The Sino-Soviet Conflict, 1956-1961» Donald S. Zagoria пишет: «С тех пор, как пять или десять лет назад систематический анализ коммунистических сообщений был отвергнут как «кремленология», западные студенты достигли значительной степени изощренности в использовании этих источников. Хотя в некоторых кругах этот подход все еще считается черным искусством, не может быть никаких обоснованных сомнений в том, что вырос богатый корпус работ, который дает важное представление о различных аспектах коммунистической политики». . . .[Так как] фракционность и открытое обсуждение разногласий были запрещены, коммунисты вынуждены расходиться друг с другом посредством использования . . . «эзотерических коммуникаций» или эзоповым языком. Как правило, разногласия по поводу альтернатив политики или стратегии сильно завуалированы доктринальной экзегезой. Однако за кажущейся сухостью доктринальной полемики скрываются реальные и серьезные политические проблемы».] Эзотерические доказательства китайско-советских разногласий подкреплялись различными неофициальными заявлениями советских и китайских лидеров, такими как критические замечания Хрущева о китайских коммунах покойному сенатору Хьюберту Хамфри 1 декабря 1958 года или «откровенные признания» Чжоу Энь-лая Эдгару Сноу осенью 1960 года.[33 - Edgar Snow, The Other Side of the River: Red China Today (New York: Random House, 1961), стр. 97-100, 431.] Дальнейшая поддержка исходила от неофициальных комментариев коммунистических чиновников в Восточной Европе.[34 - Например, Zbigniew K. Brzezinski, The Soviet Bloc Unity and Conflict, rev. ed. (New York: Frederick A. Praeger, 1961), стр. xx, xxii, 424-25, и сноска 43, стр. 514.]

На протяжении 1960 и большей части 1961 года мнения колебались между скептиками и верующими в эзотерические доказательства. Затем, на XXII съезде КПСС, состоявшемся в октябре 1961 года, Хрущев выступил с публичной критикой руководства албанской компартии, а Чжоу Энь-лай, руководитель китайской делегации, отказался от участия в съезде. Советско-албанский диалог перестал быть эзотерическим и стал публичным. По мере развития публичной полемики между советскими и албанскими и китайскими лидерами на Западе стали появляться ретроспективные рассказы о спорах, которые якобы происходили за закрытыми дверями на съезде Румынской коммунистической партии, состоявшемся в Бухаресте в июне 1960 года, и совещании 81 коммунистической и рабочей партии, состоявшемся в Москве в ноябре 1960 года. Наиболее заметными из этих разоблачений стали статьи Эдварда Крэнкшоу в лондонской Observer за 12 и 19 февраля 1961 года и 6 и 20 мая 1962 года. За ними последовала публикация официальных документов и заявлений в прессе итальянской, французской, бельгийской, польской и албанской коммунистических партий. Эти материалы подтвердили и дополнили содержание статей Крэнкшоу.[35 - См. также William E. Griffith, «The November 1960 Moscow Meeting: A Preliminary Reconstruction,» China Quarterly, no. 11 (июль-сентябрь 1962 года).]

К концу 1962 года сочетание эзотерических свидетельств, публичной полемики между коммунистическими лидерами и в основном ретроспективных свидетельств фракционности на международных коммунистических собраниях оказалось непреодолимым; признание существования подлинного раскола в коммунистическом мире стало почти всеобщим. Эзотерические и неофициальные свидетельства из коммунистических источников доказали свою надежность и точность. Была подтверждена неизменная обоснованность основных положений старой методологии, а ее практики были оправданы. Почва ушла из-под ног скептиков. Некоторые изменили свое мнение. Те, кто сохранил свои сомнения, не имели веских доказательств, которыми можно было бы их подкрепить, и им оставалось только молчать. Изучение раскола набирало обороты, создавая по пути различные личные обязательства и корыстные интересы в обоснованности анализа, который демонстрировал ускоряющийся распад коммунистического монолита. У новых студентов, приходящих в эту область, не было ни стимулов, ни оснований для оспаривания принятой ортодоксии или для пересмотра основных положений методологии или достоверности доказательств, на которых они были основаны.

Развитие расколов в коммунистическом мире привлекает западное сознание во многих отношениях. Оно питает тягу к сенсационности; оно порождает надежды на коммерческую выгоду; оно будит воспоминания о прошлых ересях и расколах в коммунистическом движении; оно показывает, что фракционность является элементом как коммунистической, так и западной политики; она поддерживает утешительную иллюзию, что, предоставленный сам себе, коммунистический мир распадется и коммунистическая угроза остальному миру исчезнет; и она подтверждает мнения тех, кто на интеллектуальных основаниях отвергает притязания коммунистической догмы на то, чтобы служить уникальным, универсальным и непогрешимым руководством для понимания истории и проведения политики. Неудивительно поэтому, что свидетельства официальных коммунистических источников, которые противоречат образу разобщенности и беспорядка в коммунистическом мире и которые указывают или могут быть истолкованы как указывающие на продолжающееся сотрудничество между Советским Союзом, Китаем, Румынией и Югославией и продолжающуюся координацию в осуществлении долгосрочной политики блока, были отброшены или проигнорированы. В центре внимания почти всегда оказываются свидетельства разногласий. Эти доказательства были настолько захватывающими, а западное понимание мотивов и методов коммунистической дезинформации настолько недостаточным, что все меньше и меньше внимания уделялось коммунистическому происхождению доказательств. Практически все они были предоставлены Западу коммунистическими правительствами и партиями через их прессу и спецслужбы. Не принимая это во внимание, западные наблюдатели все глубже и глубже попадали в расставленную для них ловушку.

Нынешняя ситуация напоминает период НЭПа с одним важным отличием: в 1920-е годы ошибки Запада относились только к Советской России, а сегодня ошибки относятся ко всему коммунистическому миру. Там, где Запад должен видеть единство и стратегическую координацию в коммунистическом мире, он видит только разнообразие и дезинтеграцию; там, где он должен видеть возрождение идеологии, стабилизацию коммунистических режимов и усиление партийного контроля, он видит смерть идеологии и эволюцию к демократической системе или сближение с ней; там, где он должен видеть новые маневры коммунистов, он видит умеренность в коммунистической политике. Готовность коммунистов к подписанию соглашений с Западом по тактическим соображениям на обманчивой основе неверно истолковывается как утверждение национальных интересов великой державы над преследованием долгосрочных идеологических целей.

Еще две тенденции усугубили ряд ошибок Запада: тенденция применять клише и стереотипы, полученные при изучении обычных национальных режимов, к изучению коммунистических стран, упуская или недооценивая идеологический фактор в их внутренних системах и отношениях друг с другом; и тенденция выдавать желаемое за действительное.

Обе тенденции способствуют некритическому принятию Западом того, что коммунистические источники, официальные и неофициальные, говорят, в частности, о китайско-советском споре. Большая часть западной литературы на эту тему объединяет исторические свидетельства о соперничестве между двумя странами, когда ими управляли цари и императоры, с противоречиями между ними в 1920-1960-е годы – и все это в попытке обосновать подлинность нынешнего спора без какой- либо серьезной попытки изучить различные факторы, действовавшие в разные периоды. Внимание Запада всегда сосредоточено на расколе, а не на свидетельствах из тех же коммунистических источников, пусть и скудных, о продолжающемся китайско-советском сотрудничестве. Западные аналитики, как в правительстве, так и вне его, похоже, больше озабочены спекуляциями на тему будущих отношений между коммунистическим и некоммунистическим миром, чем критическим изучением фактов, на которых основывается их толкование событий.

Национализм был важной силой в коммунистических партиях во время последних лет жизни Сталина и в период кризиса после его смерти. От него пострадали различные партии, особенно в Югославии, Польше, Венгрии и Грузии. Важно понимать, однако, что националистическое несогласие в партиях того времени было реакцией на сталинские отступления от ленинских принципов интернационализма. После осуждения сталинской практики и внесения необходимых корректив в ведение коммунистических дел, начиная с 1956-57 годов, особенно в отношениях между КПСС и другими коммунистическими партиями, основа для националистического несогласия в этих других партиях постепенно исчезла. С этого момента националистические чувства в соответствующих группах населения стали фактором, с которым коммунистические режимы могли бороться с помощью согласованного разнообразия тактик и расчетливого проецирования ложного образа национальной независимости коммунистических партий. Как бы то ни было, с 1957-60 годов режимы в Китае, Румынии, Югославии и Чехословакии Дубчека не были мотивированы различными брендами национального коммунизма; их действия последовательно диктовались ленинской идеологией и тактикой, направленной на преследование долгосрочных интересов и целей коммунистического блока в целом, которым подчинены национальные интересы народов коммунистического мира.

Основной ошибкой Запада на протяжении всего времени было игнорирование принятия долгосрочной политики блока, а также роли и модели коммунистической дезинформации. Либо дезинформация вообще не принимается во внимание, либо предполагается, что используется модель фасада и силы. В действительности же с 1958-60 годов применяется модель слабости и эволюции. Дезинформация по этой модели заложила основу для ошибочных оценок Западом коммунистического мира, которые, в свою очередь, породили ошибки в ответах и политике Запада. В результате коммунистическому миру было позволено систематически осуществлять свою долгосрочную политику в течение более чем двадцати лет.

12 Новая методология

СУЩЕСТВУЮТ ДВА СПОСОБА анализа и толкования каждого из основных событий, произошедших в мировом коммунизме с 1958 года, описанных во второй части. Согласно общепринятой точке зрения, основанной на старой, устаревшей методологии, каждое из этих событий является проявлением спонтанного роста расщепляющих тенденций в международном коммунизме. Новая методология приводит к радикально иному выводу: каждое из них является частью взаимосвязанной серии стратегических дезинформационных операций, направленных на реализацию долгосрочной политики блока и его стратегий. Суть новой методологии, отличающая ее от старой, состоит в том, что она учитывает новую политику и роль дезинформации.

Традиционная методология часто пытается анализировать и интерпретировать события в коммунистическом мире изолированно и по годам; инициативы коммунистов рассматриваются как спонтанно возникающие попытки достижения краткосрочных целей. Но поскольку в 1957-60 годах произошла корректировка внутриблоковых отношений, а также была сформулирована и принята новая долгосрочная политика для блока в целом, правильное понимание того, что произошло в те годы, дает ключ к пониманию того, что произошло после. Первый и основной принцип новой методологии заключается в том, что отправной точкой для анализа всех последующих событий должен быть период 1957-60 годов.

Факторы, лежащие в основе новой методологии

Из уже приведенного отчета о тех годах, основанного в основном на внутренней информации, можно выделить восемь новых факторов. Только если все эти факторы и взаимодействие между ними будут поняты и учтены вместе, анализ событий последних двадцати лет может дать правильные результаты. К этим факторам относятся:

• Корректировка отношений между членами коммунистического блока, включая Югославию, начиная с 1957 года, и принятие общей долгосрочной политики.

• Решение вопроса о сталинизме.

• Установление коллективного руководства, прекращение борьбы за власть и решение проблемы преемственности.

• Этапы и долгосрочные цели политики.

• Исторический опыт на котором политика была основана.

• Подготовка к использованию партийного аппарата, массовых организаций, дипломатических, разведывательных и спецслужб всего блока в целях политического влияния и стратегической дезинформации.

• Принятие слабой и эволюционной модели дезинформации.

• Новая оценка коммунистическими стратегами того, как можно использовать полемику между различными членами коммунистического блока.

Из этих новых факторов можно вывести новые аналитические принципы. Каждый фактор будет рассмотрен по очереди.

До начала формулирования новой политики и в качестве одной из существенных предпосылок для ее формулирования в 1957 году были установлены новые отношения между режимами коммунистического блока. Советское господство над восточноевропейскими сателлитами и сталинские попытки вмешательства в дела китайских и югославских коммунистов были отменены в пользу ленинских концепций равенства и пролетарского интернационализма. Доминирование уступило место подлинному партнерству, взаимному сотрудничеству и координации в преследовании общих долгосрочных интересов и целей всего коммунистического блока и движения; учитывалось разнообразие конкретных национальных условий, в которых действовал каждый коммунистический режим и партия.

Устаревшая, традиционная методология не смогла распознать значение этого изменения; она продолжала считать, что советская партия пытается, часто безуспешно и в конкуренции с китайцами, оказывать свое влияние на другие коммунистические партии, чтобы обеспечить их соответствие советскому образцу. После осознания того, что по взаимному соглашению между 81 партией, подписавшими Заявление в ноябре 1960 года, разнообразие внутри коммунистического движения было санкционировано, легко понять, что споры и разногласия между коммунистами по поводу ортодоксальности различных тактик являются искусственными, надуманными и рассчитанными на достижение определенных стратегических или тактических целей. Новая методология исходит из того, что 81 партия приняла на себя обязательства по новой долгосрочной политике и согласилась внести свой вклад в достижение ее целей в соответствии с характером и масштабом своих ресурсов. Более того, поскольку разнообразие было разрешено, разделение труда могло быть между партиями, и любой из них могла быть отведена особая стратегическая роль в соответствии с ее национальной спецификой и предложением Ленина в более раннем историческом контексте, что «нам нужен громадный концерт; нам нужно выработать себе опыт, чтобы правильно распределить в нем роли, чтобы одному дать сентиментальную скрипку, другому свирепый контрабас, третьему вручить дирижерскую палочку».[36 - См. Сочинения Ленина, т. 8, с. 96.] Решения 1957-60 годов дали советской, китайской, албанской, югославской, румынской, чехословацкой, вьетнамской и другим партиям свои различные инструменты и партии для исполнения в симфонической партитуре. Старая методология слышит только диссонирующие звуки. Новая методология стремится оценить симфонию как единое целое.

Новое толкование фактов, доступных из официальных коммунистических источников, приводит к выявлению шести взаимосвязанных коммунистических стратегий и иллюстрирует различные стратегические роли, отведенные различным коммунистическим партиям в рамках общего замысла.

Съезд коммунистических партий блока в 1957 году согласился с общей, взвешенной оценкой ошибок и преступлений Сталина и с мерами, необходимыми для их исправления. Основа для разногласий между коммунистами по вопросу о сталинизме и десталинизации была устранена; вопросы были решены. Старая методология практически не учитывала этого и продолжала рассматривать их как спорные вопросы между различными советскими лидерами, между Советами и китайцами и албанцами. Новая методология рассматривает сталинизм с 1958 года и далее как мертвый вопрос, который был намеренно и искусственно возрожден и использован для создания ложного образа враждующих фракций среди лидеров коммунистического блока. Понимание составных элементов десталинизации и того, как они использовались, дает ключ к пониманию коммунистической тактики и техники в остальной программе соответствующих дезинформационных операций, касающихся, например, мнимых конфликтов между югославским и советским «ревизионизмом» и китайским и албанским «сталинизмом», или «независимостью» Румынии.

С 1958 года концепция коллективного руководства постепенно расширялась и охватывала гораздо больше, чем согласование политики между отдельными членами Президиума или Политбюро. Она стала охватывать всех, кто мог внести свой вклад в формулирование политики, разработку и применение путей и средств достижения ее целей, включая не только лидеров всех блоковых и некоторых более важных внеблоковых партий, но и высокопоставленных чиновников аппаратов ЦК, дипломатических и разведывательных служб, академий наук.

Решение вопроса о сталинизме, а также установление коллективного руководства в этом смысле и распространение власти вниз и связанного с ней влияния, фактически устранили основания для подлинной фракционности, борьбы за власть и проблемы преемственности в руководстве коммунистических партий блока. Теперь эти явления можно было использовать в качестве объектов дезинформационных операций в поддержку долгосрочной политики, и именно в этом свете их рассматривает новая методология. Кремленологи и наблюдатели за Китаем оказались в затруднительном положении, когда продолжали пытаться рационально объяснить взлеты и падения советских и китайских лидеров с помощью устаревшей методологии, которая не учитывала дезинформацию. Согласно новой методологии, повышения и понижения в должности, чистки и реабилитации, даже смерти и некрологи выдающихся коммунистических деятелей – ранее значимые ориентиры для метода анализа Боркенау – должны быть изучены на предмет их соответствия попыткам коммунистов представить изменения в политике как продиктованные личными, а не стратегическими или тактическими соображениями.

Традиционная методология пытается анализировать развитие ситуации и политику коммунистического мира либо с точки зрения краткосрочных целей, либо с точки зрения соперничающих, долгосрочных великодержавных национальных интересов Советского Союза и Китая. Она редко оценивает заметное влияние, особенно с 1958-60 годов, диалектического мышления на коммунистическую политику, которая часто включает в себя свои противоположности: например, коммунистическая дипломатия разрядки, подразумевающая расчетливое повышение международной напряженности по конкретным вопросам и ее последующее ослабление после достижения конкретных коммунистических целей; позор коммунистических лидеров, подразумевающий их последующую реабилитацию; преследование или принудительное изгнание диссидентов, подразумевающее их последующее помилование или возвращение на родину.

Новая методология рассматривает текущие события в связи с целями долгосрочной политики. Она рассматривает эту политику как имеющую три этапа, как и ее предшественница, НЭП. Первый этап – создание благоприятных условий для реализации политики; второй – использование непонимания политики Западом для получения конкретных преимуществ. Эти два этапа, подобно фазам электрической сети переменного тока, являются непрерывными, перекрывающимися и взаимодействующими. Начало третьего, последнего, этапа наступления знаменуется серьезным изменением коммунистической тактики в подготовке к всестороннему нападению на Запад, в ходе которого коммунистический мир, пользуясь долгосрочными стратегическими ошибками Запада, продвигается к своей конечной цели – глобальному триумфу международного коммунизма.

На первом этапе НЭПа экономические реформы использовались как для оживления экономики, так и для создания иллюзии, что Советская Россия утратила революционный импульс. Таким образом, были созданы благоприятные условия для второго этапа – стабилизации режима и получения дипломатического признания и экономических уступок от западных держав. Третий этап начался с отмены экономических реформ в 1929 году и начала идеологических наступлений внутри страны через национализацию промышленности и коллективизацию сельского хозяйства, и за пределами страны через подрывную деятельность Коминтерна. Успех как внутренних, так и внешних наступлений был предрешен искажениями сталинского режима. Соответствующие первые два этапа нынешней долгосрочной политики продолжаются уже более двадцати лет. Можно ожидать, что заключительный этап начнется в начале 1980-х годов.

Промежуточные цели политики можно кратко сформулировать следующим образом:

• Политическая стабилизация и укрепление отдельных коммунистических режимов как необходимое условие для укрепления блока в целом.

• Исправление экономических недостатков блока за счет международной торговли и приобретения кредитов и технологий у промышленно развитых некоммунистических стран.

• Создание подструктуры для возможной мировой федерации коммунистических государств.

• Изоляция Соединенных Штатов от их союзников и содействие объединенными действиями с социалистами в Западной Европе и Японии с целью обеспечения роспуска НАТО и пакта безопасности между Соединенными Штатами и Японией и объединения Советского Союза с нейтральной, предпочтительно социалистической, Западной Европой и Японией против Соединенных Штатов.[37 - Альтернативным вариантом может стать обманчивое примыкание Китая с консервативной Японией и США.]

• Объединенные действия с националистическими лидерами в странах третьего мира для устранения западного влияния из этих стран в качестве предварительного условия для их поглощения в коммунистический блок.