Колымские повести (трилогия)

– Ну, говорите, в чем дело? – сказал Нюкжин.

Не вытерпел Донилин.

– Кеша штуку приволок с того берега.

Он достал из-за спины припрятанную "штуку". Она походила на высокий женский ботинок, подошву которого пересекали тонкие дентино-эмалевые пластинки.

– Вот! – Донилин прижал ее к влажному суглинку. – Я ее на песок поставил…

– А она пошла! – вставил Кеша. – Сама!

– Точно! Сама! – Донилин наивно таращил зеленые глаза. – Я только помог ей маленько.

Кеша и Виталий смеялись, но Нюкжин не мог оторвать взгляда от "штуки".

– Зуб мамонта, – сказал он. – Очень ценная находка. Как Вы нашли его?  Кеша был очень польщен таким вниманием.

– Пошел я вдоль озера, – начал рассказывать он. – Здесь, неподалеку кустарник к самой воде подходит. Сделал заборчик, сижу. Часа в четыре опустилась стая…

– Меня зуб интересует, – не утерпел Нюкжин.

– Я и говорю… Подстрелил несколько штук, а ветерок в ту сторону. Надо бы, конечно, лодку надуть, да держать наготове…

– Кеша!.. – взмолился Нюкжин.

Но Кочемасов не мог иначе. Он должен был рассказать все по порядку.

– Я озеро обошел, а там бугор и отмель под ним. А на отмели навалом костей. Самых разных. И здоровенный бивень из земли торчит.

– Иван Васильевич! Мы сходим за бивнем? – вмешался Виталий.        – Я такие места встречал, – продолжал Кеша. – Не часто, но встречал. Однако не пойму: почему их там такая куча? Прямо кладбище!

– Это и есть "мамонтовое кладбище", – сказал Нюкжин. – Поедем туда после завтрака. Все кости надо собрать, особенно зубы.

Суп-лапша из уток с небольшой добавкой картошки мог бы отвлечь от любых мыслей. Но мамонтовое кладбище!..

Нюкжин торопливо обгладывал утиные косточки и думал лишь о том, что удача набрести на него выпадала далеко не каждому.

Они быстро сняли лагерь и объехали озеро.

– Вот здесь, под обрывом, – указал Кеша.

Нюкжин пошел  по отмелому берегу. Он хотел для начала просто осмотреть его,  но уже через несколько шагов остановился и присел на корточки. Из под илистых наносов проглядывали витиеватые узоры, подобные древнеарабским иероглифическим письменам. Нюкжин осторожно очистил их пальцем. Эмалевые узоры заблестели на солнце.

– Похоже на зубы лошади, – сказал Кеша. Он стоял наклонясь над Нюкжиным, стараясь понять, что заинтересовало начальника.

– Это и есть челюсть лошади, только древней, – подтвердил Нюкжин.

– Ясно,  что древней, – сказал Кеша.  – Сюда от Колымы на лошадях сейчас не ходят.

– Древней,  это значит что ей  двадцать-тридцать тысяч лет.  А то и все шестьдесят!

– Ну-у? – удивился Кеша.

– А вот рядом еще зубы… И кости. Тоже лошади… А вот обломок рога древнего оленя…

Было еще множество других костей – берцовые и тазобедренные, обломки ребер и черепов, и зубы мамонтов и лошадей.

Нюкжин не удержался, начал подбирать наиболее интересные находки. Вскоре он  уже прижимал к груди целую охапку и наблюдательный Виталий спросил:

– Бивень, я знаю, ценится. А какой прок от зубов?

– Бивень,  как раз,  научной ценности не представляет, – наставительно сказал Нюкжин. – А по зубам определяют тип животного и, следовательно, возраст пород в которых они захоронены.

– Тогда мы отпилим бивень? – спросил Виталий.

Варварство, конечно! А как запретить?

Виталий побежал к вездеходу за пилой. А Нюкжин продолжил поиски. На отмели подобрали каждый зуб, каждую косточку, промаркировали, обложили технической ватой, запаковали в бумагу и уложили в ящики. Затем Нюкжин расчистил и обследовал обрыв, описал его и отобрал образцы.

Донилин напомнил:

– Давайте обедать. А то сами костьми ляжем.

Да! Кешины утки не продержались и до полудня. Однако к пяти часам отобедали. Настроение было приподнятое.

– Поедем? – предложил Нюкжин. – Время есть.

– Поедем, – поддержал Кеша. – А то вроде лагерь зря снимали.

– Еще скважину успеем пройти, – добавил Донилин.

После такого удачного дня сидеть в мягком  кресле вездехода, мчаться вперед,  ощущая скорость и дорогу, и – как поется в песне – "в глубь породы взглядом проникать"…

Исследователей давно занимала причина массового захоронения костей крупных животных. Одни считали, что они тонули в оттаявших после ледникового периода суглинках, другие, что их захватил врасплох потоп, третьи, что причина гибели – болезни.

Вездеход встряхивало, сбивая мысли с логического хода. Место стало холмистей.  Стланник накатывался  мохнатыми бурыми валами. Вездеход сходу подминал их и мчался вперед. Нюкжин привычно отмечал на карте приметные пункты. Кочемасов с кабины вездехода корректировал направление. По морской терминологии он исполнял  обязанности "вперед смотрящего". Вот и сейчас в раме лобового стекла показалась его рука. Она сигнализировала – возьми левее! Виталий свернул ближе к сопке, но там оказался крупный кочкарник, торчали обломки полусгнивших деревьев. Машину, несмотря на гусеничный ход, встряхивало. Виталий и Нюкжин стукались головами о верх кабины.

Нюкжин после каждой встряски неизменно возвращался к вопросу: "Почему их такая куча?". Геологические наблюдения следов потопа не находили… Неужели тонули? Массами?!.. Фантастическая гипотеза, хотя если посмотреть вокруг…

Виталий снова вырулил туда, где казалось ровнее и чище. Тогда рука постучала по ветровому стеклу, что означало: остановиться! Виталий взглянул на Нюкжина и продолжал ехать. Ему надоели бесконечные команды, а начальник молчал. Ему не пришло в голову, что начальник задумался.

– Стой! Стой! – заорали сверху в два голоса Кеша и Донилин и забарабанили по крыше кабины.

– Остановите! – рефлекторно выкрикнул и Нюкжин.

Но, поздно! Вездеход разорвал бурую пелену стланика, с разгона выскочил на поросшую травой чистину и… провалился!

Сверху в два голоса неслось нечто "не переводимое", снизу подступала вода.