Сатира. Юмор (сборник)

– Кому свежей холодной воды?

Однако «волки» – народ симпатичный. Вот только немного нелюдимый.

Например, надо было мне окончательно выяснить, что такое «морские узлы». Подхожу я к одному гражданину, что возился у одномачтовой шхуны (морской термин; по-нашему – лодка, которая может одновременно поднять и потопить не больше пятнадцати человек).

– Скажите, говорю, пожалуйста, капитан, как теперь дело с «морскими узлами»?

– Ничего. Какой ветер и куда надо идти?

– Идти, говорю, мне сейчас некуда, только что пришел, а интересно, говорю, мне знать, под какой ветер лучше завязывать: под норд-ост или под вест-зунд (морские термины; по-нашему – тихий ветер и лютый ветер) и вообще, говорю, товарищ морской волк, проинформируйте меня в этом деле основательно, потому как я собираюсь приобрести для заграницы целый трюм узлов разной якорности. Если же сейчас у вас нет времени со мною бухтеть, то, пожалуйста, немного погодя рейдируйте к местной гостинице, каюта № 13, я там уже третий день отдаю концы…

На это гражданин ничего не ответил, а, покинув шхуну и все причиндалы, дал полный ход (морской термин; по-нашему – убежал).

К кому я потом ни обращался по случаю узлов (а обращался я ко многим), все безразлично пожимали плечами и быстро отходили.

Только один раз какой-то гражданин долго пытался доказать мне, что «узел» – это морская мера длины, но в тот момент кто-то заметил:

– Оставь! Малахольный! (Морской термин; по-нашему – ненормальный).

Гражданин отошел.

Дивно. Ненормальный человек, а так вежливо ведет себя… Очевидно, и тут не без влияния моря.

Ах! Море!!

Стихия ж! Граждане!

Контрреволюция

Небарись шел, понурившись.

В его левой руке болтался рыжий потертый портфель, а правою рукою Небарись крутил перед собой, причем указательный палец выводил в воздухе какие-то таинственные знаки.

– Что означают эти твои манипуляции, Виктор? – спросил я, поздоровавшись. – И нельзя ли потише махать, а то ты мне чуть нос не отхватил.

– Извини, – ответил Небарись. – Я весь озадаченный…

– Чем? Очередная неприятность с квартирною хозяйкою? Или, может, ты еще нетвердо решил, каких карпов ты будешь истреблять этим летом, донских или ворсклянских?

– Нет. Дело серьезное. Очень серьезное. Я… – Небарись сделал паузу. – Я… контрреволюционер…

– Как? Что? – закричал я так, что милиционер, стоявший на углу, сразу засвистел и, подбежав к нам, сказал:

– Граждане! Драться вы можете лишь тогда, когда при вас есть шесть рублей. Иначе я не позволю…

Но я уже не слушал милиционера, а, схватив Небарися за рукав, потянул его за собой.

В театральном сквере мы сели на скамейку. Я говорю:

– Слушай, Виктор! Скажи мне откровенно. Ты здоров?

– Целиком.

– Виктор… Я тебя знаю… Ты хороший парень и десять лет тому назад ты не был контрреволюционером. Как же теперь, когда мы убедились вообще… достигли… Виктор…

– К сожалению, я – контрреволюционер. И настоящий. Я убедился. Когда человек на двенадцатом году революции идет против власти, такого человека считают контрреволюционером. Понял?

– Понял. Но… Может, еще не поздно все это исправить? Может, тебе не хватает какой справки или «поручительства»? Так ты не беспокойся, Виктор. У меня много знакомых, Виктор…

– Не поможет, – махнул рукою Небарись.

– Да в чем дело? He тяни. Не мучь…

– Дело в… лете…

– Ой, Небарись!.. Или ты мне тут же выложишь свои контрреволюционные штучки, или три рубля пополнят доходы нашей милиции…

– Именно в лете, – продолжал Небарись. – Лето сейчас. Значит, мне, честному советскому гражданину, надо выполнить все очередные директивы власти нашей законной, а я не могу. Пойми ты – не могу! Как известно, на это лето намечено восемь кампаний: отпускная, экскурсионная, курортная, физкультурная, строительная, туризм, спорт и самокритика. Охвачу я все это? Нет. Значит, я контрреволюционер, раз я…

– Знаешь что, Виктор, – перебил я Небарися. – Дело твое швах! Ты пропал! Тебя расстреляют.

Безусловно. Таких людей, которые не умеют строить новую жизнь, надо уничтожать, как саранчу…

– Видишь. Ты тоже так думаешь, – тихо заплакал Небарись. – Возьму я, например, отпуск, как же я тогда самокритиковаться буду или как я тогда в строительной кампании…

– Правильно, Небарись! Тебя надо расстрелять. Человеку, который не может охватить даже восемь кампаний, надо не к социализму идти, а к стенке. Таким, как ты, не место среди нас, храбрых, передовых!

– А как же вы, передовые? – в слезах спросил Небарись.

– Мы?! Ого-го! Слушай, сморкач! Слушай, слюнявый интеллигент! Слушай, ничтожество! Сколько кампаний? Восемь? Получай:

Беру я отпуск (отпускная) и, натянув трусы, пешком иду до Хотомли! Это сорок пять верст. Солнце, свежий воздух, ходьба, дорогою гоняю футбол. Вообще вот и физкультура.

Во время путешествия я изучаю родную страну, ее флору и фауну (туризм).

На берегу Донца я строю шалаш (строительная). Купаюсь и ловлю рыбу (спорт и снова ж таки физкультура).

Каждую ночь я отправляюсь на экскурсии по огородам – за картошкой, по садам – за яблоками и на бахчи – за арбузами (экскурсионная).

Если меня поймают, я это событие буду жестоко самокритиковать, чтоб не пойматься во второй раз (самокритика). Понятно?

– Понятно. А все ж таки ты не все охватил. А курорт где?

– О-о-о! Мокрица! О аппендикс социализма! О несчастный! Слушай же ты, упадочник, как бодрые, живучие элементы охватывают летние кампании на все сто процентов. Слушай и учись. На моем шалаше будет висеть прекрасный плакат «Курорт имени Василя Чечвянского. Сезон 1929 года».

Цари природы

В субботу вечером, когда каждый честный трудящийся имеет по кодексу труда 42-часовой беспрерывный отдых, в одной из 70 харьковских пивных на площади Возрождения сидели двое граждан породы «совработных» и пили пиво. Это были помглавбух треста «Центропудра» Корней Делегаденко и делопроизводитель Аркадий Рукипрочьский.