Между миром тем и этим. Рассказы белорусского алкоголика

Но самое ужасное выяснилось позже. Выяснилось, что у меня нет адреса Автандила, и неизвестно, как добраться до места командировки. Блокнот куда-то исчез, в голове – столпотворение, из которого трудно было выловить нечто рациональное. И вдобавок стемнело. Надвигалась ночь.

Зацепка была только одна – название «Микрорайон». Но какой микрорайон, его название или номер – полный ноль. И все же я дошел до автобусной остановки и после безуспешных попыток что-то выяснить у народа, узнать куда мне ехать, сел-таки в какой-то автобус, который ехал в сторону тбилисских микрорайонов.

Все это происходило на фоне известной картинки, наблюдаемой мной в Беларуси не один раз: пьяная, омерзительная морда безуспешно пытается заговорить с трезвыми гражданами, те отодвигаются, стараются обойти, но пьянчуга, не взирая на свой грязный, бомжеватый вид, снова и снова лезет, разнося вокруг себя смрад, перегар и угрозу запачкаться о его грязную одежду. Тем не менее в автобусе постепенно завязалось обсуждение моего положения, которое априори было малоразрешимым – из множества тбилисских микрорайонов, которые, как выяснилось, отличались только номерами, я не мог назвать ни одной цифры: ни названия, ни номера нужного микрорайона, ни названия улицы, ни номера дома, ни номера квартиры. В Минске, конечно, такая ситуация была бы неразрешимой. Никто со мной без адреса не стал бы и говорить.

Но Грузия – страна принципиально иная, чем Беларусь. В Грузии такие задания отнюдь не из категории вековечной задачи Ферма, которая, как известно, до нашего времени не решена.

Какой-то молодой парень-грузин, почти такого же молодого и приятного вида, как и мои недавние грабители, задал мне, пожалуй, последний вопрос:

– Как зовут друга, к которому ты должен приехать?

Узнав, что друга называют Авто и он занимается политикой, мой новый знакомый, которого, кажется, звали Гиви, на какой-то остановке приказал выходить, что мы и сделали.

Дальнейшее меня поразило так, что отпечаталось в памяти на всю жизнь. И последующие шаги запомнились, как только что просмотренный фильм, счастливый конец которого отнюдь не угадывался вначале. Гиви подошел к группе из нескольких человек и стал по-грузински что-то выяснять. Время от времени собеседники поглядывали в мою сторону, потом снова начиналась дискуссия. Так минут десять. Наконец они закончили, и мы двинулись в неведомом мне направлении, но было очевидно – Гиви знает, куда идти! Еще несколько раз он останавливался, чтобы поговорить с местными, и мы пришли к самой квартире Автандила Кепчошвили. Правда, это стало ясным только тогда, когда мы нажали на кнопку звонка. Распахнулась дверь – и на пороге нарисовалась родная фигура Авто.

– Вай, вай, – лишь смог выговорить Авто, – входите.

Мой спутник начал что-то горячо рассказывать, Авто периодически кивал головой, я же был в полусознательном состоянии и мало что понимал. Парень закончил свою речь и простился. Он даже отказался зайти в квартиру и посидеть.

Меня закинули в ванную, отмыли, напоили чем-то горячим и положили спать.

На следующий день Авто вручил мне 25 рублей на мелкие расходы до отъезда из Грузии. По советским временам это была немалая сумма.

Валерий Серов и Валерий Буйков уехали немного раньше меня – у них были билеты на ранний рейс. Серов оставил для меня лишь огромную авоську, заполненную до верха баночками детского питания, в Минске это был дефицит, у них – бери сколько хочешь. У Серова недавно родилась дочь, и он очень беспокоился о ней и вез нужные вещи отовсюду, где бы ни был. А в тот момент его путь лежал не на Минск, а куда-то в другую сторону, и я должен был использоваться как грузоперевозчик.

Мой самолет на Минск отлетал в четырнадцать тридцать. Из нашего микрорайона 12/4 (таков был его настоящий номер, который я перед этим никак не мог вспомнить) я выехал довольно рано и по прибытии в центр Тбилиси первым делом направился в пивную. Такое мудрое решение объяснялось тремя причинами: во-первых: до отлета было более 4 часов, во-вторых: меня мучил абстинентный синдром, или, как обычные люди говорят, похмелье, и, наконец, третье – у меня были Автандиловы 25 рублей, с которыми хотелось срочно распрощаться.

Конечно, если бы не было второй причины, то можно было бы потратить деньги иначе, например, купить жене и сыну подарки. Но жизненные реалии сильнее любых наших намерений и желаний. И если эта правда подчинена зеленому змею и он, змей, руководит вами, то круг вариантов поведения резко сужается, жизнь упрощается, и все разнообразие этих вариантов сводится всего лишь к одному-двум, причем только одного известного направления – как опохмелиться и где взять выпить.

Недалеко от автобусной остановки, откуда нужно было ехать в аэропорт, я очень скоро нашел пивной бар. Пиво в Грузии пьют в основном приезжие и те, кто вчера перебрал. Я относился и к первой, и ко второй категории, поэтому взял сразу два бокала.

Потягивая потихоньку целебную жидкость, наблюдал за соседями. В Грузии в каждом публичном питейном месте редко пьют в одиночестве, так сказать, один на один. Обычно собираются компаниями не менее 5–6 человек и шумно «гуляют» – провозглашают тосты, смеются, поют песни. Женщин в этих компаниях я никогда не видел. Это не принято. Вот и здесь – за соседним столиком что-то праздновала большая компания мужчин среднего возраста.

Грузинское застолье. Картина выдающегося грузинского художника Нико Пиросмани

– Дарагой! – вдруг услышал я от одного из них, – а ты почэму адын? Иды быстро к нам, у нас балшой праздник. Видишь этого джигита – у нэго позавчэра был дэнь раждэния. Выпей за его здоровье!

Они сходу отличили меня от лица «кавказской» национальности и обратились на русском языке, разумеется, щедро пересыпанном знаменитым грузинским акцентом.

У меня до сих пор есть одна очень нехорошая черта: не умею отказывать, когда меня просят. Не только «если женщина просит», но и от различных, менее приятных предложений. А уж тогда особенно, если просьба касалась выпивки!.. Тем более нельзя было отказаться в том тбилисском баре, потому что я был в гостях у Грузии – в гостях у ее прекрасной столицы, ее многовековой истории, ее народа.

Вскоре я уже держал стакан с водкой в одной руке, бокал пива в другой и поздравлял порядочную грузинскую компанию с днем рождения их замечательного друга, рассказывая о том, что проезжал мимо станции Гори, где родился их знаменитый земляк Юзик Сталин.

На старые дрожжи хмель не замедлил подействовать, и скоро я, вспомнив свои певческие успехи в хоре преподавателей БГУ и также свое подвизание на сольном поприще в прошлый приезд в Тбилиси, выдал по-грузински народную песню Грузии «Светлана Светлячок» – «Чемо ли цена, тела…». Все подхватили, и стало очень тепло и уютно, как в Василевичах за сараями, где мы детьми играли в прятки и мать подолгу не могла меня найти.

…Автобус на аэропорт, очевидно, сделал третий круг, когда я наконец пришел в себя и стал способным оценить окружающую обстановку. Уже смеркалось, мой самолет на Минск давно улетел и, видимо, приближался к смолевичскому аэропорту. Я полез в карман, нащупал ненужный уже билет и задумался о своей незавидной судьбе пьяницы.

Но что теперь делать? У меня еще был остаток Автандиловых денег, которых было достаточно на поезд до Москвы.

«А оттуда два шага до родной Беларуси», – в надежде подумал я и спросил у окружающих людей из автобуса, в котором ехал:

– Автобус проедет мимо железнодорожного вокзала или мне нужно пересесть в другой?

Оказалось, что не нужно пересаживаться, «этот, в котором едыш, будэт быстрее всего». Хотя мне было все равно, как к вокзалу добираться – раньше ли, позже, – отчаяние все больше завладевало моей трезвеющей душой, и становилось все стыднее и обиднее за какого-то незнакомого и малоприятного человека, в котором все же угадывался я сам, и, что хуже всего, постепенно на меня надвигался животный иррациональный страх перед неизвестностью.

В таком подавленном, угрюмом состоянии я вышел в нужном месте из автобуса и направился в сторону яркого и приветливого вокзала. Было очень темно, и людей на улице было немного.

Вдруг передо мной выросли две фигуры здоровенных «генацвале», которые, как оказалось, были совсем не грузины и потому не владели даже азами грузинского радушия. Они без лишней церемонии, для порядка спросив, куда я еду, подхватили мои вещи, нагло заявив, что помогут их поднести, быстро обыскали мои карманы, экспроприировали все до копейки денежки, проверили чемоданы – правда, очень поверхностно, потому что не увидели подаренную Авто бутылку самодельного грузинского коньяка – и «с миром отпустили».

Мне даровали свободу. Но какой ценой? И, главное, – цель моего «шагания» к вокзалу мгновенно стала недосягаемой и бессмысленной. У меня опять пропали деньги. А это значило, что в ближайшее время в поезд на Москву я не сяду. Да что там Москва, без билета не пустят даже в городской автобус!

Тут меня охватил не просто страх, а какая-то, уже на уровне подсознания, паника, которая, наверное, бывает у неопытной девчонки-подростка после первого любовного свидания с несчастливым финалом. Безысходность и отчаяние. Отчаяние и безысходность.

И ушел вечер, и наступила ночь.

В подавленном состоянии, полном невыносимой жалости к самому себе, с потерей всех жизненных импульсов, если так можно выразиться, я молча брел по ночному Тбилиси. Почему-то потащился прочь от враждебного уже вокзала, не оправдавшего моих последних надежд на мирный отъезд. Я шел по какой-то небольшой улочке, а может, она мне только казалось небольшой, ведь все равно была ночь, и точное представление о расстоянии терялось в темноте.

Машинально взглянул на уцелевшие часы. Было ровно 12 часов ночи. Присел на какие-то ступеньки у входа в закрытый магазин. И начал вяло обдумывать свое безнадежное положение. Ничего конкретного и даже мало-мальски разумного в голову не приходило. Мысли озабоченно толпились, снова и снова возвращаясь к последним событиям, но не находили себе пристанища и по замкнутому кругу крутились, вертелись, возвращались к безысходности, все больше запугивая мою пропитую и загнанную несчастьями натуру. И только злая мысль: «Ну что? Допился!» – довольно трезво и справедливо возвращала к реальности и не давала окончательно поддаться панике и – чего доброго – «сесть на коня».

И тут случилось то, что иначе как вмешательством Высших Сил не назвать.

Было так. Мимо проезжала какая-то грузовая машина. Вдруг она притормозила у моей скрюченной фигуры, и из кабинки водителя вышел человек.

– Почему сидишь здесь, так поздно и один? – спросил по-русски водитель, мужчина средних лет, и, приглядевшись внимательнее, добавил: – Может, тебе помочь?

– Мне уже никто не поможет, – сказал я в отчаянии, имея в виду свою бездарную и трагически-пьяную судьбу.

И тут меня захлестнула волна жалости к самому себе, и я – беспорядочно, как-то мозаично, сбивчиво – попытался рассказать этому ночному прохожему о своей нелепой жизни. Слезы душили меня, но ни одна не вылилась, они были все же далекими от настоящего покаяния, которое придет позже, много позже…

– Садысь ко мне в машину, – вдруг сказал ночной незнакомец, видя мою растерянность, – лезь в кабину, – добавил он, поняв, что я не ориентируюсь в его грузовике, в котором, помимо кабины, мест не было.

Это предложение вначале напугало меня больше, чем мое тогдашнее положение человека, потерявшего в жизни все… Два предыдущих грабежа происходили совершенно неожиданно, а последствия их осознавались уже постфактум. Теперь же ожидаемое скверное я мог уже предположить.

Однако в кабинку все же залез. Не знаю, почему, но залез. И не то, чтобы испытывал доверие к этому человеку, и не потому, что деваться было некуда. Какие-то неведомые силы словно подтолкнули меня сесть в эту машину.

И мы поехали. Никогда езда для меня не была такой длинной и тревожной. Кажется, длилась вечность. Здесь нужно отметить, что мы ехали, как говорят сейчас молодые люди, и в «реале» очень долго. Тбилиси – город не меньше нашего Минска, но зажат горами и потому сильно растянут. Вот и имеет столица Грузии в длину протяженность более 50 километров. Если ехать в другой конец города, а именно так надо было нам сделать, то путь очень даже немалый.

Посредине ночи мы наконец-то приехали. Машина остановилась возле довольно большого двухэтажного частного дома, вроде наших нынешних загородных коттеджей. Мой спаситель представил меня своей жене, оба поохкали, посочувствовали и отправили спать на второй этаж дома.

Остаток ночи прошел без сна. Грезились страшные тени и тайные шорохи каких-то тварей, которые следили за мной и стремились зарезать. Я явно ощущал лезвие ножа, окровавленного и холодного, сотни раз он пронзал мою хрупкую грудь и юное сердце сорокалетнего мужика…

Но утро наступило – и проснулось круглое, ослепительно красивое грузинское солнышко, очень похожее на белорусское, и я понял: все теперь будет хорошо. Вскоре пришел хозяин и повел в местную столовую. Еще раньше я заметил, что грузины почти никогда не едят дома, а ходят в места общественного питания.

– Может, сто граммов коньяка? – спросил Гвиад.

– Можно, – пробормотал я и подумал: «Не можно, а очень нужно…»

Выпили. Есть я ничего не мог.