По скользкой дороге перемен. От стабильности Брежнева до наследства Ельцина

По скользкой дороге перемен. От стабильности Брежнева до наследства Ельцина
Анатолий Семёнович Панков

Автор книги – член Союза журналистов Москвы Анатолий Панков – никогда не был диссидентом. Однако, столкнувшись с правдой жизни, узнав про ложь и дезинформацию «родной партии» об истории страны, увидев несогласованность деклараций партноменклатуры с её реальным поведением, он постепенно пришёл к естественному шагу: выходу из КПСС. Несмотря на начавшуюся горбачёвскую перестройку…

В книге на документальной основе показан полувековой путь журналиста, работавшего в московской, аджарской, якутской прессе, создавшего первую в СССР официальную антитоталитарную газету – московские «Куранты», путь – от попыток своим пером улучшить советскую действительность до разоблачения системы.

Эта книга, прежде всего, – о девяностых годах минувшего столетия, которые в корне изменили нашу страну. О том, как в недрах жёсткой коммунистической системы, всеобъемлющей идеологической пропаганды даже у «идейно выдержанных» людей зарождались сомнения в правильности экономического и политического курса страны, как сама Система подталкивала к кардинальным реформам 90-х, к разрушению самой себя. В книге отражены важнейшие шаги по реальным переменам в стране – от первых альтернативных выборов в ходе «перестройки» Горбачёва до кровавых столкновений противоборствующих сил во время реформ Ельцина, представлены мнения и оценки виднейших политиков, экономистов, деятелей культуры и публицистов тех лет.

Анатолий Панков

По скользкой дороге перемен. От стабильности Брежнева до наследства Ельцина

В книге использованы иллюстрации из архива автора.

Издано на средство автора.

© Панков А. С., 2017

* * *

Воспоминание о будущем

Эта книга – мои воспоминания о будущем. История имеет склонность повторяться. Учёные мужи называют это спиралью развития. Вроде бы время уже совсем другое, другие люди, другие герои и антигерои, другие идеи превалируют в обществе, а внимательнее приглядишься – и заметишь знакомые черты прошлого. Причём, что беспокоит, начинают повторяться негативные тенденции прошлого. Казалось бы, общество уже осудило отрицательные, пагубные деяния минувших лет, когда ложь и подтасовка фактов определяли наши цели и задачи, страна уже выбрала путь правды, честности, но по трудно объяснимой причине растёт реванш тёмных сил, опирающихся на старые мифы и предрассудки. Это не наше отечественное «изобретение». Это – мировая тенденция. Только нам от этого не легче.

Закончив активную журналистскую деятельность, я не собирался писать мемуары. Но события последних лет мне стали напоминать неправедную ситуацию прошлого времени, в котором мы долго жили, с недостатками которой активно боролись и от которых, казалось, уже избавились навсегда.

Полвека в профессиональной журналистике – это колоссальный срок. И он значителен не тем, что? конкретно я сам за этот период сочинил, а тем, как за эти годы менялись страна, пресса, шагнувшие из тоталитарной эпохи в сторону демократии, и как начали сгущаться тучи над нашей молодой, неопытной демократией. Конечно, обо всём написано через моё восприятие, но с главной целью – показать окружавший меня мир, людей, которые повлияли на меня, на общество в целом, которые и сами менялись. Не только журналистская, но и депутатская деятельность позволяли мне встречаться с людьми, от которых зависела судьба страны.

В книге приводятся документы минувших лет: официальная переписка, архивные данные, постановления, а главное – публикации в прессе, которые теперь уже стали достоянием истории, их «не вырубишь топором» и не откорректируешь. Есть тексты, ранее никогда не публиковавшиеся. Всё это – хрестоматия минувшего времени, для кого-то далёкого, за пределами видимости и личного восприятия, для кого-то – часть его жизни.

Так выглядел «Московский комсомолец» полвека назад, когда я начал работать в этой газете

Даже без авторской ретуши приведённые материалы дают довольно красноречивую картину происходивших перемен. Они позволяют нынешнему читателю самому делать выводы о правильности или ошибочности мнений и деяний. Многое из того, что предлагалось изменить в нашей жизни десятилетия назад, до сих пор актуально. Может быть, были спорные решения, но знать о них полезно – чтобы перекинуть исторический мостик из минувшей эпохи в нынешнюю, учесть при выборе вектора развития. Ведь Россия до сих пор находится в стадии демократизации всей нашей жизни. Общество ещё не выработало единой линии развития. Даже в правящей элите замечаются расхождения во взглядах, как, наконец, достичь благоденствия в нашей многострадальной стране.

Не «шестидесятник» в журналистике шестидесятых

«Не печалься, что тебя никто не знает,
Но стремись к тому, чтобы заслужить известность».

    Конфуций.

«МК» середины 1960-х годов – газета Алексея Флеровского и Бориса Бугаева

В профессиональную журналистику я пришёл сравнительно поздно – в двадцать восемь лет. Уже были испробованы другие профессии.

Учась в техникуме при заводе «Фрезер», я очень сильно увлёкся шахматами: участвовал в официальных соревнованиях, в квалификационных турнирах, имел разряд, сочинял шахматные композиции. И быть бы мне завсегдатаем настольных баталий. Но однажды мою подростковую головушку пронзила мысль: стать писателем! Почему вдруг такое желание зародилось у сына краснодерёвщика и безграмотной домохозяйки, я до сих пор понять не могу. И где бы я потом ни работал, эта идея фикс не давала мне покоя.

Диплом техника-технолога привёл меня на Московский инструментальный завод «МИЗ». Служил в армии. Потом – работа в райкомах комсомола, крановщиком – на стройке, учителем труда и физики – в средней школе № 124, что находилась на Большой Бронной.

Не обладая природным даром, я решил приблизиться к литературной деятельности, поступив на заочное отделение факультета журналистики МГУ.

Каждый, кто становился профессиональным журналистом, наверняка, что-то пописывал и до работы в редакции. Печатался в стенгазетах, в заводских многотиражках. Может, даже сочинял рассказики или стишки для журналов… Была и у меня такая прелюдия. Какие-то опусы попадали не только в стенгазеты, в окружную военную газету, но и на страницы «Гудка», «Вечёрки», «МК» и даже «Комсомолки». Но всё это было не на том уровне, который позволял мне, уже взрослому человеку, без оглядки броситься в омут новой сферы.

Летом 1966 года моя однокурсница Лена Журавская, видя мои колебания, чуть не за руку привела меня в «Московский комсомолец». Она работала в спортивном отделе, а доверила меня отделу пропаганды, убедив, что там «отличные ребята», и, судя по моей биографии, тематика для меня подходящая. Ребята – исполнявший обязанности заведующего отделом Володя Чернов и его правая рука Лёна Коренев – дали мне задание. Я потратил на него свой учительский отпуск и в сентябре стал штатным сотрудником «МК».

Точнее, штатным нештатным. Штатное расписание в молодёжке было заполнено, и меня зачислили корреспондентом без оклада. Но с соблюдением социальных гарантий – оплаты отпуска и больничного листа. Работать надо было только за гонорар. Несмотря на моё семейное положение, я согласился на такой промежуточный вариант.

После приличных для уравнительно-социалистическим времён ста сорока пяти рублей на учительской работе (я там пахал в две смены, преподавая труд и физику) выживать было сложно. Тем более поначалу, когда я ещё не освоил профессию и не располагал достаточным количеством тем, адресов для информации, нужных для этой профессии контактов. При всей моей творческой активности зарабатывал я в месяц лишь в пределах двадцати – сорока рублей.

Мне повезло с коллегами – относились ко мне доброжелательно. Несмотря на моё прошлое комсомольское функционерство. И уже через два с половиной месяца мне дали половину какой-то ставки – сорок рублей. Это была стремительная по меркам молодёжки карьера. Некоторые гонорарщики до года и более ждали хотя бы часть минимального оклада.

Отработка этой полставки началась своеобразно. Так получилось, что Чернов и Коренев вдруг исчезли. Они не только работали в «МК», но и числились студентами дневного отделения! И ушли на экзаменационную сессию. К тому же женская половина отдела не отличалась усидчивостью на рабочем месте. И я чуть ли не единственный, кто ежедневно всё рабочее время «охранял» кабинет. Было пугающе пусто без опытных коллег. В редакции ведь не только пишут, но и выполняют много полутехнической работы. Пришлось, несмотря на мой краткосрочный опыт, и на планёрки ходить, и материалы заявлять в номер, и вычитывать полосы… Кроме того, отвечал на звонки, смотрел почту.

Запомнился один, удививший и поставивший меня в тупик телефонный вопрос: «С вами говорит дочь легендарного героя гражданской войны Василия Ивановича Чапаева Клавдия Васильевна». Я онемел: вот так запросто можно прикоснуться к легенде. А она спросила строгим партийным голосом: «Как вы собираетесь отмечать восьмидесятилетие Василия Ивановича?» Я знать не знал, как будем отмечать и будем ли. А у Чапаева этот юбилей уже скоро – 9 февраля 1967 года. Никаких указаний на сей счёт я не получал. Но огорчать дочь легендарного комдива не хотелось. Я промямлил, что ещё не решили, подумаем…

Из почты отдела запомнилось одно необычное, неожиданное письмо. Его прислал нам какой-то служка из той церкви, которая даже после яростной борьбы большевиков с религиозностью, сохранилась возле входа на станцию метро «Сокол». Этот «рассадник опиума» продолжал работать при советской власти. Прихожане жертвовали свои кровные. Но и в чисто церковной семье, видимо, завелись слуги дьявола. Автор письма пожаловался в комсомольскую (!) газету, что доход делят тайно и, разумеется, не честно.

Письмо отправили в православную инстанцию. Вскоре Московская патриархия в ответе поблагодарила редакцию за внимание к их церковным проблемам и сообщила, что «меры приняты». Какие – не уточнила. Скорее всего, наказали священника, а жалобщика выгнали, чтобы не выносил сор из православной избы, в лучшем случае – перевели его в менее привлекательное по доходам место.

В «МК», как и в любой другой редакции, подобрался разный народ.

Так случилось, что одним из самых первых в моей жизни знакомых журналистов стал Игорь Бугаев. Мы познакомились, когда я ещё работал в райкоме комсомола. Он ездил с нами в наш подшефный колхоз имени Фрунзе Можайского района. Когда я пришёл в штат «МК», Бугаев руководил отделом рабочей молодёжи, потом продвинулся до главного редактора. А позже поднялся по партийной лестнице – его взяли в помощники всесильного тогда в столице члена политбюро ЦК КПСС, первого секретаря Московского горкома Компартии Виктора Гришина! Затем многие годы от имени советской власти Бугаев командовал культурой столицы.

Любопытная карьера! А ведь, как шептали в редакции, Игорь (вообще-то вначале я его знал как Гарри!) якобы был сыном знаменитого писателя Андрея Белого. Тот на самом деле ведь был Борисом Бугаевым. А у Игоря и отчество – Борисович. Но, может, это досужие разговоры, основанные на совпадении? О его родословной я Бугаева не спрашивал, и он ни разу не обмолвился и даже не намекнул на родство со знаменитым россиянином.

Но такие истинные партийцы, как Игорь Борисович, в тогдашнем «МК» – единицы. Напротив, были те, кто мечтал свалить из страны. Например, возглавивший после Бугаева отдел рабочей молодёжи Ян Вишнепольский эмигрировал в Израиль. Я никогда не слышал от него антисоветских высказываний. Впрочем, о таких скользких вещах публично не распространялись. Это – удел кухонных рассуждений. Да и были мы не только на разных административных уровнях, но и вращались в разных внутриредакционных группировках.

Ян мне запомнился с первых дней моей работы в «МК». Дело в том, что он, как дежурный критик, в своём обзоре очередного периода, дал не очень лестную для меня характеристику моей первой штатной публикации – итога моей летней работы на «МК». Материал под названием «В мир, открытый настежь…» (16 сентября 1966 г.) получился огромный, на всю полосу. Сразу отмечу, что название и дату всех публикаций я указываю преднамеренно, считая это историческим документом, а за давностью – ещё и архивным. Тема была мне рекомендована Володей Черновым – порассуждать об отношениях между разновозрастными группами внутри комсомола. Что-то типа «старший брат – младший брат».

На хорошо известном мне заводе «Фрезер» я провёл анкетирование, разыскал несколько пар, в которых тот, кто постарше, помогал тому, кто помоложе: или освоить профессию, или в вечерне-заочной учёбе, или в сложной бытовой ситуации, или давал рекомендацию для вступления в комсомол… Что-то вроде модного тогда шефства над более слабым.

В те годы советской пропагандой раскручивался «почин Валентины Гагановой», бригадира Вышневолоцкого хлопчатобумажного комбината, перешедшей из своей передовой бригады в отстающую. Нам преподносилось, что сделала она это добровольно. Но на самом деле – по заданию парткома. Не исключаю, что парткому комбината предложили выйти с такой инициативой сверху, из ЦК КПСС, поскольку отстающих в стране было не меньше, чем передовиков. Знатной текстильщице за почин дали звание Героя Социалистического Труда, сделали её депутатом Верховного Совета СССР и членом ЦК КПСС! А остряки откликнулись частушкой: «Брошу я хорошего. Полюблю поганого. Пусть в народе говорят: “Новая Гаганова”»…

Тема про персональное шефство у меня с трудом вытанцовывалась, поскольку жизнь «Фрезера» не давала достаточного материала для анализа и выводов, а по своей неопытности и в стремлении быть правдивым автором я тогда не мог «сориентироваться», чтобы написать то, что от меня требовалось. Я мучил тему, тема мучила меня. Но Володя помог дожать текст, к тому же подыскал для яркого заголовка строку Эдуарда Багрицкого. И я впервые так крупно напечатался. Эта статья помогла мне устроиться в штат «МК», а потом легла в основу моего идейно-выдержанного творческого журфаковского диплома под названием «Гражданином быть обязан», за который я получил «отлично».

А вот Ян был не в восторге от моего полосного материала, хотя и положительно отметил попытку коснуться довольно сложной темы взаимоотношения внутри молодёжной среды. Я был огорчён его оценкой. Правда, слегка – так как и сам понимал слабость, лобовую прямолинейность материала. Чернов успокаивал: «Старик, не унывай: тебя заметили! О тебе говорили! Не о каждом первом материале столько говорят. И вообще не о каждом авторе. Не все даже опытные журналисты этого удостаиваются…» Впоследствии я убедился в правоте этих слов. А Яну был благодарен за честную оценку…

На моё отношение к редакционной работе повлиял Юрий Альперович (он потом поменял фамилию, стал Дружниковым), руководивший отделом науки. Очень своеобразный у него был стиль работы. Подчинённых он не имел, так как отдел состоял из него одного. По штату. Но на научные темы было много желавших публиковаться. Общался Юрий с авторами и с начальством строго по графику. Как правило, его стол пустовал. В редакции появлялся в тот день, когда надо было отправлять в набор материалы очередной полосной подборки «Наука – век XX». Сдав в набор, исчезал. Приезжал, когда надо было вычитывать гранки или уже свёрстанную полосу.

Мы сидели в одной комнате, и мне часто приходилось отвечать звонившим ему: «Он будет во вторник в 11.30…». И Юрий приходил к 11.30 Он никогда не опаздывал. Никогда не задерживал сдачу полосы, не имел дисциплинарных проблем с руководством. И никогда не сидел в редакции лишней минуты. Он был со всеми коллегами корректен, но ни в каких посиделках не участвовал.

Хотя я сам был довольно пунктуальным человеком (комсомольская работа приучила), но его чёткость, деловитость произвели на меня сильное впечатление. Его стиль – не протирать в присутственном месте штаны, не заниматься болтовнёй, а чётко делать своё дело, не подводить, не обманывать – повлияли и на моё журналистское поведение. А он вряд ли догадывался, что как-то повлиял на меня. Ведь мы практически не общались. Не будь его примера, не исключаю, что я стал бы себя вести, как «журналистская богема»: отвлекаясь на соблазны, тратя время и силы на второстепенные занятия.

Тогда я не знал, не мог знать, что Юрий ценил своё время ещё и потому, что он экономил его для писательства. И лишь значительно позже узнал о его эмиграции.

Его чёткое, выверенное поведение тем более было знаковым, контрастирующим, что большинство редакционных коллег пунктуальностью не отличались. На работу приходили, когда заблагорассудится – и после обеда, и даже после ужина… Часто приходили пустыми – без готовых материалов. Нередко – подшофе. Сидели допоздна, вымучивая последние строки, дабы успеть сдать обещанное в номер, где на месте ожидаемого материала зловеще зияла дыра.

Оценивая мою дисциплинированность, Лёня Коренев как-то заметил: «На таких, как ты, Толя, страна держится». Съязвил, конечно. А может, и всерьёз. Кто их, журналистов-шутников, поймёт…