У остывшей реки

У остывшей реки
Анатолий Петрович Шаров

В новую книгу владимирского писателя Анатолия Шарова «У остывшей реки» вошли как новые произведения, так и публиковавшиеся ранее повести и рассказы. В них чувствуется и знание описываемой среды, и умение автора передать тонкости характеров героев, и большой житейский опыт, и наблюдательность. Всё это делает произведения интересными, увлекательными, вызывающими у читателей сильные эмоции. Автор любит своих героев, особенно сельских «чудиков», рассказы о них согреты добротой и теплом. Его герои от простых деревенских жителей до людей, наделённых властью, живут среди нас, они понятны и узнаваемы. Показывая их в различных жизненных ситуациях, автор приглашает читателя к размышлению о нравственном выборе, проблеме взаимоотношений человека и общества. Произведения А.Шарова легко читаются, так как написаны хорошим литературным языком, а мягкий юмор придаёт им неповторимый колорит. Книга вызовет интерес у широкого круга читателей.

СЕРДЕЧНОЕ ЗРЕНИЕ

То, что Анатолий Шаров пишет стихи, по его прозе видно сразу. От первой страницы, точнее – с первых предложений читателя подхватывает сильный, уверенный поток хорошо сложенных слов, мастерски уплотнённых и подогнанных под его, читателя, дыхание и сердцебиение, да так, что никакого зазора для сторонней, не связанной с повествованием, мысли невозможно даже и представить. Именно это хорошее, стильное владение литературным русским языком мгновенно захватывает и связывает сознание отрывшего книгу и начавшего читать Анатолия Шарова и удерживает властно и цепко, уже не отпуская до самого окончания повествования.

«Это новость молнией облетела тихий старинный Приокск: убит глава города! Утром только и разговоров было об этом. На автобусных остановках, в пивнушках и забегаловках, да просто на улицах, где встречались два-три человека. «Слышали? Николая Васильевича Силаева нашли мёртвым в собственном гараже с пулей в голове!»

Криминальное происшествие, как это часто бывает, с каждым новым рассказчиком обрастало подробностями и домыслами. По словам одних выходило, что градоначальника обнаружили около авто с простреленной головой. Другие добавляли: Силаев, раненный, дополз до гаражной двери. Третьи утверждали…». («Киллер для мэра»).

А ещё не отпускающая, так властно удерживающая читательский интерес, плотность художественного текста подтверждается, крепится тем, что каждая картина в повестях и рассказах Шарова, завершаясь, не осекается, а закономерно, логично вытекает, переливается в новую картину, сцена лирическая удивительно естественно продолжается сценой патетической, а та комедийной – и это уже второй знак развитого литературного мастерства: простраивать драматургию произведения, опирая последовательность изложения сюжета на науку психологию. Такое понимание – или знание? – Анатолием Шаровым психологических закономерностей эмоциональной концентрации на светлом или тёмном, весёлом и трагичном, такое знание длительности или краткости полноты переживаний светлого и тёмного, с необходимыми паузами для нейтрального изложения информации, подтверждает мастерство писателя-композитора, которому просто преступно не взяться за крупную прозу, её романную форму.

Действительно, это пожелание, точнее даже – заказ, требование к писателю не экономить свои силы, не жадничать, а отпустить себя, развернуться во всю свою отпущенную свыше силу и потратиться на создание развёрнутого полотна нашей современной жизни просто напрашивается из демонстрируемого Шаровым великолепного знания этой нашей современной жизни. Каждый его сюжет, каждая запускаемая им интрига доставляет истинное удовольствие от наблюдения за глубочайшим авторским погружением в материал, за его лично опытным знанием – до мелочей и тонкостей – и заводского производства, и бюрократической, управленческой сложности, и совхозного механизаторского труда, и сельского усадебного быта:

«…Осень в тот год была тёплая. Уже Покров отпраздновали, капусту порубили, свёклу повыдёргивали, а на воле стояла такая благодать, что хоть опять огород паши и картошку сажай. И всё бы ничего, только две приметы не радовали деревенских жителей: рябина раньше времени созрела, а ещё в лесу было полно мухоморов. Рябина ранняя – к лютой зиме, а вот прорва мухоморов – к войне». («Сашка-Багратион»),

Писатель родился в деревне Старково Владимирской области, и понятно, что эта наша не пышная, не экспрессионистская, но всегда так пронзительно гармоничная, среднерусская природа стала воспитателем его зрения. Народные приметы – это приметы писателя из народа, меты деревенского детства на всю остальную жизнь. И потому опыт политических подспудных механизмов демократических выборов явно уже из периода жизненной зрелости автора:

«Предвыборную программу построили на семейных ценностях и критике действующей власти. Весь город завесили плакатами, где Силаев был с женой и детьми. На открытии заводского детского комбината, в городском ДК, на чествовании передовиков производства, в загородном оздоровительном центре…

Светлана была «засланным казачком» в мэрии. Сливала компромат. … Силаевские штабисты тиснули большим тиражом разоблачительный спецвыпуск. Разразился скандал». («Киллер для мэра»).

Зрелость – это сублимат огромного и разностороннего опыта ответственности. Биография Анатолия Шарова богата на такую ответственность. Но, думается, именно деревенское, природно-русское начало хранило и хранит в писателе ясное, чётко ориентированное относительно вечно ценного, сердечное зрение, виденье не только внешнего, но в сутевого, глубинного, главного:

«Руководить – не руками водить. А тут у Балеруна получалось не очень. Правда, в районе его ценили. Все справки, отчёты, составлял грамотно и вовремя. А вот селяне ругали главу за разбитые дороги, многократно обещанный, но так и не проведённый газ, за дырявый водопровод, месяцами не работающие колонки, заросшие пруды. Всё решалось со скрипом, а то и вовсе тонуло в пустых обещаниях и отписках. На второй срок его бы точно прокатили. … Титов так и сделал. За неделю до дня голосования привёз пару самосвалов строительного мусора, засыпал дорожные ухабы. На собраниях говорил, что вопрос с газом практически решён, готовьтесь ломать печи…». («Валерун»).

Без жизненного опыта в прозе невозможны – нет, не сюжеты – их можно заимствовать из застольных пересказов и даже газет, без зрелости у прозаика не получаются герои. Персонажи. Те участники нравственного конфликта, из которого рождается произведение, те носители добра и зла, которых не только понимаешь, и не просто узнаёшь как знакомых, а которым сопереживаешь, сочувствуешь, даже если они далеки от идеала. Здесь Шаров тоже мастер. Персонажи его рассказов столь живы, материально телесны и явно имеют реальных прототипов, что видно, как сам автор ловит удовольствие выписывая типажи. Силаев, Светлана, Валерун, Угрюм-река и Багратион, вековуха – семидесятилетняя дева Лена, Хлыст, Вадим, Валька-путанка – они легко узнаются, сразу заполняют собой воображение, хотя выписаны в два-три штриха, но каких точных штриха:

«Костюков был скуп на слова, основательный и упорный. Если возьмётся за сломанную железяку, обязательно выправит поломку, чего бы это ему не стоило. Из любой, казалось бы безвыходной ситуации находит выход». … «Верхняя серебристая пуговичка кофточки была как бы небрежно, но не вызывающе, расстёгнута, и чуть ниже угадывалось то, о чём Силаев давным-давно сочинил стихи, которые выучил наизусть весь курс». … «Хлюст». Может, оттого его так величают, что был Ваня высокий, поджарый, жилистый. И уж такой живой, вёрткий! Конечно, когда выпимши. Не ходил – вышагивал, как будто танцор, как будто не сгибая колен». … «В качестве свадебного генерала привезли с собой министерского начальника. Лет тридцати пяти, солидный молодой человек, немногословный, с неторопливыми манерами, прикатил на чёрном «Майбахе» с модельной красоткой».

Особо хочется отметить умение писателя, ни на мгновение не покачнувшись в своих нравственных установках, более того, во всех своих произведениях активно и доказательно утверждать непреложные ценности: честность, стойкость, дружбу, профессионализм, самоотверженность, и при этом не впасть в дидактичность, обойти морализаторство, доказывая и утверждая свои убеждения чисто художественно. Анатолий Шаров как бы вот так просто, как бы сам при этом оставаясь в стороне, поведение своих героев выводит на суд читателя. И здесь, опять же, нам открывается ещё одна грань его писательского мастерства: эта отстранённость, умение вывести персонажи на суд именно не авторской, а читательской совести.

То есть, писатель вроде как просто рассказывает, даже пересказывает некую историю, довольно типичную, во многом известно повторяющуюся, но читатель, погрузившись, уже через своё сопереживание сам решает, сам выносит приговор осуждения или оправдания героям этой истории. Вот, например, как могут два человека, да с одним именем, лишь ради шутки разведённом ударением на Виктор и ВиктОр, выросшие в одной среде, воспитанные одной школой, при переходе социума в иной политико-экономический строй, так разойтись личностно: один стоит в своих убеждениях, упирается в непреложность понятий справедливости, другой легко, более того – радостно поддаётся соблазнам безнравственности и гибнет, губя всё вокруг себя. Губит, ведь Земля – нравственный сотрудник человеку, и она цветёт или пустынится его делами.

Суд справедливости и совести – неотвратимый суд. И потому даже «правильный мэр» Силаев неотвратимо погибнет от своих предательств в жизни личной. Такая чёткая авторская ориентированность относительно вечных ценностей превращает обыкновенные истории современности в притчи, не имеющие привязки ко времени, равно понимаемые и принимаемые читателем и из прошлого века и века будущего. Поэтому от каждого прочитанного рассказа в сознании и душе читателя тянется долгий, плотный памятный шлейф из мыслей и переживаний. Герои Анатолия Шарова не отпускают, требуют продолжения своих историй. Отсюда повторю пожелание, просьбу, точнее даже, требование к писателю Анатолию Шарову: решиться и потратиться временем, силами, здоровьем на создание эпического полотна нашей жизни. Ему по силам роман. С развёрнутыми пейзажами России, с многообразием типов русского народа. С нашими болями и радостями, бедами и победами.

В.Дворцов

Заместитель председателя

Союза писателей России

КИЛЛЕР ДЛЯ МЭРА

Эта новость молнией облетела тихий старинный Приокск: убит глава города! Утром только и разговоров было об этом. На автобусных остановках, в пивнушках и забегаловках, да просто на улицах, где встречалось два-три человека. «Слышали? Николая Васильевича Силаева, нашли мертвым в собственном гараже с пулей в голове!»

Криминальное происшествие, как это часто бывает, с каждым новым рассказчиком обрастало подробностями и домыслами. По словам одних выходило – градоначальника обнаружили около авто с простреленной головой. Другие добавляли: Силаев, раненый, дополз до гаражной двери. Третьи утверждали – несчастный, окровавленный и связанный, валялся у подъездной двери, где его и нашла ночью возвращавшаяся с гулянки парочка… Четвертым было доподлинно известно, что… В общем подробностей – без счета. Всяких и разных, на любой вкус. Еще бы! Убийства в тихом районном городке не каждый день случаются. А тут городской голова!

Поговаривали, что убийство заказное и что поплатился Василич за свою несговорчивость то ли с подмосковным, то ли столичным криминальным бизнесом. Его воротилы якобы, намеревались прибрать к рукам самые лакомые куски Приокска: элеватор, мясокомбинат, «ликерку» и даже кое-что из «оборонки».

Николай-то Васильевич был крутого нрава. Ни перед столичными, ни тем более перед местными денежными мешками шапку не ломал. А всякую мелюзгу вообще гнал с порога. Вот, видимо, и поплатился за несговорчивость и упрямство…

Силаев правил городом десять лет. И вроде никому не продался. Впрягся как ломовая лошадь и исправно тянул воз. И в смутные времена, и в бандитское безвременье, и в пору политического раздрая. Так, во всяком случае, воспринималось это обывателями Приокска.

К обеду в Приокск понаехало много всякого начальства. Губернатор, облпрокурор, начальник УВД, заместитель начальника областного УФСБ. Ну и, конечно, лучшие опера, следователи, криминалисты. Чиновники райадминистрации угадывались по испуганным и растерянным физиономиям. Совещание открыл прокурор области генерал Федор Иванович Сизов. Был он высок, наполовину лыс, с остатками седых волос на затылке, но с черными, как смоль, усами.

– Произошло убийство мэра – уверенным, громким басом начал генерал, – вы знаете. Ситуация, прямо скажем, неординарная. Местные опера работают. Прокуратура возбудила уголовное дело. Но ясности пока мало. Кто у нас следствие возглавляет?

Из-за стола поднялся невысокий подполковник с тоненькой серой папкой в руках. Раскрыв папку, он тут же захлопнул ее и положил перед собой.

– Подполковник Емелин, – представился он и продолжил: – Ситуация (он намеренно повторил генеральское выражение) запутанная, начал негромким трескучим голосом подполковник. – Следственно-оперативная группа работает на месте преступления с трех часов ночи, когда был обнаружен труп Силаева. Серьезных улик пока нет.

Свидетелей тоже. И сделал неожиданное заключение: Убийство четко спланировано, стрелял похоже, профессионал, так что попотеть придется изрядно.

Слушая подполковника, генерал изредка бросал на «следака» недовольные взгляды. А когда тот закончил, Сизов бросил раздраженно:

– Ты, Емелин, не разводи панические настроения! Что, уже заранее решил, что это «висяк»?

– Нет, но факты говорят о том, что мы имеем дело с заказным убийством. Шпана в лоб не стреляет. Да и улик практически никаких. А тут еще снегопад…

– Ты вот что, мил человек! – Генерал неожиданно ввернул «гражданский» оборот. Но сделал это с укором, да еще пристукнул кулаком по столу так, что слова его приобрели зловещий оттенок. – Ты слюни-то не распускай, а ноги в руки – и вперед! Еще раз прочесать территорию около гаража, пройти по квартирам близ лежащих домов, поговорить с людьми. Может, кто что видел или слышал, дать объявление по местному радио, в газетах. Глядишь, что-то прояснится. А то завел тут заупокойную канитель! И лично мне докладывать, два раза в день: Оперов добавили.

Губернатор Василий Петрович Назаров поддержал генерала. Сказал, что преступление резонансное. О нем уже трубят федеральные СМИ. Поэтому хорошо бы раскрыть по горячим следам. В качестве предполагаемых мотивов убийства не исключил и предстоящие скоро выборы.

Чтобы не стеснять силовиков, губернатор довольно скоро уехал. А участники совещания взялись за обсуждение наиболее ходовых версий: экономическую и бытовую. Всю работу по раскрытию преступления возглавил облпрокурор. В ту пору регионального СУСК еще не было.

Подытоживая, облпрокурор сказал, что дело на контроле как в Генпрокуратуре, так и в МВД и от этого требует от всех как областных, так и местных правоохранителей четкой и профессиональной работы.

Николай Васильевич Силаев был коренной, приокский. Вся его жизнь прошла здесь. За исключением пяти лет учебы в МВТУ имени Баумана. Школьный медалист, он поступил в престижное училище с первого раза и окончил с красным дипломом. Кроме того, был комсомольским активистом, распределение выбирал сам. А Николаю и голову ломать не пришлось. Все пути вели на завод по изготовлению лазеров в родном Приокске, где он проходил практику. На заводском материале защитил диплом.

Николай гордился, что за плечами у него один из престижных столичных вузов. В американском ЦРУ он классифицировался не иначе, как «Ракетный колледж на Яузе». Стипендия в «бауманке» была выше, чем в любом другом институте. Дело в том, что, начиная со второго курса, им оформлялся допуск для работы с секретными документами. За что к «сороковнику» стипендии добавлялось еще пятнадцать! Деньги по советским временам вполне приличные. На 50 копеек в студенческой столовке можно было пообедать.

Среди институтской молодежи гуляла такая шутка: студент МГУ все знает, но ничего не умеет; студент МФТИ что-то знает и что-то умеет; студент «бауманки» ничего не знает, но все умеет!

На родном предприятии карьера вчерашнего выпускника развивалась со скоростью термоядерной реакции. Оттрубив чуть больше года руководителем группы, Николай стал заместителем начальника цеха. А вскоре и начальником одного из ведущих цехов.

Здесь он встретил и свою будущую жену- лаборантку Зиночку Орлову. Приметил он ее еще раньше, когда был на практике. Тогда они просто встречались: ходили в кино, парк культуры, на молодежные вечера. Сейчас еще больше привязались друг к другу. Зимой, в выходные ходили на лыжах. Летом – на байдарке по Оке, любовались великолепными восходами и закатами.

Зиночке пришлось выдержать серьезную конкуренцию за видного жениха. Коленька Силаев словно из лазерной пушки прострелил сердца многих заводских красоток. Высокий, черноглазый, с аккуратными черными усиками, улыбчивый и остроумный, он внешне чем-то походил на молодого кубанского казака. Несмотря на молодость, от него веяло мужской хваткой, основательностью.

Особенно запала на Николая Света Панина, комсорг завода. Жгучая стадная брюнетка, на год старше Николая, Света была девушка на выданье. Ухажёров у нее хватало, но до замужества дело почему-то не доходило. В Николая она вцепилась мертвой хваткой. Как матерая волчица в молодого лося. Для начала повключала его по линии комсомола в различные комиссии, в члены жюри смотров, конкурсов и т.п.

А как-то после какой-то вечеринки у себя на квартире попросила Силаева помочь с посудой, а потом и затащила в постель. Любовницей оказалась опытной и страстной. Николай потом старался реже попадаться ей на глаза. А когда из комитета комсомола приглашали на совещания, ссылался на неотложные дела.

С Зиночкой было все по-иному. Она была домашняя. Умела хорошо готовить, знала толк в соленьях-вареньях. Любила читать, наизусть знала много из Есенина, Блока. А главное относилась к Николаю как к другу, а не как к жениху. Не лезла с двусмысленными намеками и разговорами о планах на семейную жизнь.

С женитьбой у него получилось просто и буднично. Как-то солнечным февральским днем, катаясь на лыжах на крутом берегу Оки, они с Зиной, разрумянившись на легком морозце, присели отдохнуть на сухую поваленную сосну. Зина достала из рюкзака полиэтиленовый пакет с едой. Бутерброды с колбасой и сыром, пару вареных яиц, соленые огурцы в плотной непромокаемой бумаге. И маленький термосок с горячим чаем.