Год Майских Жуков

Квохтанье да кудахтанье, токование да ропот… для лисьего уха это музыка надежд и разочарований… А вот и наседка зарычала, почувствовав тревогу… И весь курятник зашевелился, посылая сигналы голодному зверю, притаившемуся в кустах.

Дворник, видимо, сразу угадал, что творится в носовых раковинах будущего писателя, и тут же спросил, слегка наклонив голову:

– Вкусно пахнет?

– Ага.

– Я тут кое-чего готовил, чем пока не могу вас угостить. Блюдо весьма специфическое, моё фирменное, оно называется селянская замазка. Это исключительно простое и в то же время замысловатое сочетание четырёх ингредиентов. Сначала на смальце обжаривается шкурка старой свиньи, если спросите – почему именно старой, отвечу:

поросячья шкурка, конечно, нежнее, но намного дороже, а на мою дворницкую зарплату не разгонишься. Так вот, когда шкурка уже почти готова, обжариваем куриные потроха и отдельно грибы рыжики, а если сезон не грибной, так пару сушёных, предварительно размягчённых в воде тех же рыжиков или боровичков… И наконец, главный ингредиент, чеснок обыкновенный – создаёт эффект благовония, расходящийся радиально по всей кухне и за её пределы. Всё это хозяйство пропускается через мясорубку, тогда смесь приобретает вид пищевой замазки, и я её мажу на обычный ржаной хлеб кирпичик. И храню в холодильнике, иной раз неделями. Но знаете, – тут он как-то доверительно наклонился к Марику и, конфузясь, добавил: – замазка, вообще-то, мужицкий деликатес, для интеллигентной личности она – ну, никак… создает внутреннее неудобство. У нежных особ вызывает запор, а чеснок не выветривается даже за сутки. Хотя должен заметить, русский мужик и тут преуспел. У рыжиков есть латинское название deliciosi, то есть, грибы деликатесные. Русские повара их замечательно готовили в старые времена. Так что многие заезжие гости вместе с рецептами украли у нас имя. У венгров в ресторанных меню это блюдо так и называется "rizike". Тот же финт сделали немцы. То есть, слово "рыжики" стало названием деликатесного блюда. Подобных примеров много. Всё это я говорю к тому, что у меня есть другие интересные рецепты, и я могу с вами поделиться. В следующий раз, если зайдете, я вас могу угостить яичницей по-мароккански. Блюдо простое, но с секретом. В Марокко ни одна живая душа эту яишню ещё не пробовала, потому что секрет хранится у меня и выдаётся только по особым случаям.

Марик растерялся и, стараясь скрыть своё замешательство, спросил, ткнув пальцем в сторону стены:

– А что это за фотография?

– Фотография? – Дворник приподнял брови и сделал долгую паузу, словно раздумывал, стоит ли ему отвечать на этот, уводящий в сторону, вопрос после такой вдохновенной речи о марокканской яишне. Но затем, втянув носом добрую порцию вкусного кухонного аромата, переспросил:

– Вы про какую фотографию говорите?

– Ту, что рядом с Миланским собором. – Марик произнёс это слегка небрежно, как само собой понятное. Дворнику Михе совсем необязательно было знать, что все эти башенки, узорчатые арабески и заточенные карандашиками пинакли он успел разглядеть, тайком проникнув в кинотеатр повторного фильма, где всего один сеанс был выделен на показ фильма Висконти " Рокко и его братья".

– Ах, эту… – дворник опять высоко задрал брови и посмотрел на Марика с уважением. Ну, эта висит для отвода глаз. Фотографиями займёмся в другой раз. Давайте я вам лучше марки покажу. Хотите взглянуть?

Речь дворника в комнате звучала совершенно иначе. Там, во дворе он притворялся хитроватым и недоверчивым русским мужичком, а здесь его слог звучал так, будто старый граммофон с тупой иглой поменяли на современный агрегат с пьезоэлементом. Каждое слово, слетая с его губ, напоминало балетное па.

Марик сел на стул и слегка осмотрелся. Перед ним на столе лежал увесистый, основательно потёртый на краях, кляссер, похожий на том Большой Советской Энциклопедии. Дворник перевернул несколько страниц и подвинул кляссер поближе к Марику. Из целлулоидных кармашков, дразнясь, выглядывали марки. Марик сразу прилип к ним глазами. Дворник присел рядом на табуретку и стал потирать пальцами жёсткую щетину на подбородке, потом откашлялся и спросил:

– Вас ведь, кажется, Марком звать? Вы из седьмой?

Марик кивнул, поглощённый цветным миром, открывшимся перед ним.

– Вы любите марки, Марк? – невольно скаламбурил дворник и улыбнулся краешком рта.

– Очень, – Марик покраснел, озадаченный обращением к нему. Его называли по-разному: Марочка, Марик-очкарик, Маркуша и даже Марчелло… но впервые его имя приобрело взрослость и чуть подвинулось, освободив место для отчества.

– А вы, Михаил… – он замялся.

– А я Михаил Захарович. Меня здесь многие Михайлом окликают, а про себя трёхпалым дразнят, но вы можете называть меня Михой. Меня так в детстве звали.

– А вашу собаку действительно "лохматкой" зовут?

– Ну, зачем же. Во-первых, это добрейшее существо мужского рода. И это мой друг. Зачем ему кличку давать? У него есть имя. Его зовут Алехандро.

– По-испански? – удивился Марик.

– А что ж тут такого? Помните, у Есенина есть стихи: "Дай, Джим, на счастье лапу мне…" Джим – имя английское, однако же – ничего…

Более того, собакам довольно часто дают английские или просто иностранные имена, как бы вручают титул, – не только в переносном, но и в буквальном смысле. Знал я когда-то одного не очень знатного гражданина, довольно хамоватого по натуре, зато собаке своей, непородистой овчарке, он дал имя Герцог, ни больше, ни меньше. В жизни, как и в литературе, нередко происходит такой взаимообмен имён и кличек…

– Собака Баскервиллей! – неожиданно выпалил Марик и покраснел.

– Вы быстро соображаете, – с уважением заметил дворник. – Хотя в данном случае, это имя хозяина собаки, ставшее нарицательным. Но подобная тяга к аристократизму, скажем, у англичан – она в крови, а наш брат за невозможностью получить титул привлекает в качестве подставного лица собаку, иногда кошку, но чаще – собаку. Вот представьте себе, стал человек завмагом, и теперь всё у него есть – должность, связи, мебель хорошая… осталось завести породистого пса, дать ему иностранное имя и самому немножко стать аристократом.

Я сейчас вспомнил одну забавную историю на тему собачьих кличек.

Давно, ещё в юные годы, прочитал Джерома "Трое в лодке, не считая собаки". Имя героев вскоре забыл, так как ничего в них не было примечательного – обычные английские имена. Кажется, одного звали Джордж, и то не уверен. А вот имя собаки запомнил наверняка. Вернее, мне так казалось. И звали эту замечательную псину "Монпасье".

– Как конфеты? – удивился Марик.

Дворник улыбнулся.

– Представляете, запомнил на всю жизнь, да и как не запомнить, кто ж леденцы в юные годы не любил… А пару лет назад увидел в библиотеке Джерома, взял с полки, открыл, решил полистать, оживить в памяти. И сразу сюрприз – смотрю, а имя собаки оказывается намного сложнее – Монморанси. Откуда же взялась такая странная аналогия? Как думаете – откуда?

– Они немножко похоже звучат…

– Правильно. Но не только это. Я в те далекие годы много читал и часто посещал библиотеку, даже чаще, чем это требовалось. А библиотекарша, молодая интересная женщина по имени Евгения Самойловна, угощала меня леденцами из коробки, на которой сверху было написано "Мон-па-сье".

Дворник произнёс название по слогам и на последнем слоге как-то забавно по-собачьи повернул голову и сотворил клоунскую улыбку.

Марик рассмеялся.

– У моей бабушки есть такая коробка, она в ней пуговицы и всякие крючки держит.

– Все бабушки так делают, но я вам хочу сказать о другом. Существует такой литературный и психологический прием, называется "замещение". Так вот у меня произошло самое настоящее замещение французского слова, непонятного и трудно произносимого на такое же французское, но легко тающее на языке.

Миха сел на корточки и стал поглаживать собачью холку:

– Конечно, Алехандро – это, так сказать, полное имя, я его употребляю в особых случаях, если, к примеру, мы с ним идем в клуб почётных холостяков или на похороны какого-нибудь вельможи, а вообще, в быту я зову его Алехо, а иногда просто Лёха. И делаю так намеренно. Я до войны дружил с одним парнем, звали его Лёша Зимин, он жил в интернате, поскольку был круглым сиротой. Мы с ним вместе на фронт уходили, только я вернулся, а он – нет. И вряд ли кто-то его теперь вспоминает кроме меня. Так что имя я выбрал не случайно.

– А какая это порода? – спросил Марик.

– Знаете, я не интересовался. Думаю, что обычная беспородная смесь.

Хотя, какая разница… Собака не благородных кровей, но преданная этому дому беззаветно, уж она, поверьте мне, не променяет его ни за какие коврижки, если бы ей даже предложили Букингемскую прописку.

– А можно её… его позвать.

– Позовите.

– Алехандро, – сказал Марик. И пёс поднял голову.

– Теперь ждите, ничего не надо говорить, только смотрите ему в глаза с дружелюбием. Можете улыбнуться. Вам надо завоевать его доверие…

Ну, вот…

Пёс приподнял свое лохматое тело с облезлого гуцульского коца[1 - Длинноворсовый ковёр из овечьей шерсти.] и подошел к Марику, обнюхивая его руку.

– Можете дать ему кусочек рафинада, – подсказал дворник. – Дайте, дайте, и он вас запишет в свои друзья, а значит, станет вашим защитником и, если надо, то и нападающим.