Колье Шарлотты

– Может быть, оттуда? – предположил Ант.

– Может быть. А может быть, и оттуда. – Я посмотрел в сторону оживленной части Роозипуу. Меня лично заинтересовал старый шестиэтажный дом. В нем, правда, было всего два подъезда; но я знал, что во всех домах этого типа в каждом подъезде обычно есть два действующих выхода – в парадное, на улицу и черный ход во двор. Внизу, на первом этаже этого дома, была мастерская «Металлоремонт».

Подошли участники опергруппы. Доклады каждого из них были коротки: пока ничего обнаружить не удалось. Девятиэтажный дом на Локк и шестиэтажный на Роозипуу были осмотрены членами опергруппы с особой тщательностью. По крайней мере, на лестницах, чердаках, лестничных площадках и у окон этих домов обнаружить пока никаких следов стрелявшего не удалось. Номера на дверях всех квартир, из которых мог быть произведен выстрел, переписаны, фамилии жильцов проверяются. Все квартиры взяты под наблюдение. Осмотр еще нескольких возможных объектов ведется оставшимися там участниками опергруппы.

Пока я выслушивал доклады, санитары стояли рядом и смотрели на меня. Я посмотрел на Анта. Он пожал плечами, махнул рукой.

– Убирать? – спросил санитар.

Я промолчал. Санитары поставили носилки на мостовую, стали перекладывать на них тело.

– Ты его обыскал? – спросил Ант.

– Только внутренние карманы.

– Подождите. – Прежде чем санитары унесли Горбачева, Ант тщательно выполнил не очень приятную, но необходимую процедуру: еще раз обыскал карманы брюк и пиджака. Но кроме того, что ожидалось – носового платка и двух ключей на брелоке, – там больше ничего не нашлось.

Естественно, мы должны были тут же сообщить обо всем происшедшем Сторожеву. Наверняка, впрочем, Валентиныч уже знал обо всем, что случилось на перекрестке в ста с небольшим метрах от входа в управление. Звонок дежурного в нашу комнату был только потому, что Горбачев вышел от Пааво. Сразу же после звонка к нам дежурный обязан был поставить в известность о случившемся начальника отдела. Поэтому, дав указание начальнику оперативной группы младшему лейтенанту Лёне Ковальчуку составить подробный и тщательный отчет, я посмотрел на Пааво. Ант, естественно, понял, что значит этот мой взгляд, и мы двинулись в управление.

Когда мы вошли в кабинет, Сторожев сидел за столом. По своей привычке – а вовсе не потому, что его, скажем, что-то волновало, – он постукивал по накрывавшему стол стеклу кончиком карандаша. Кивнул: садитесь. Выслушал подробный доклад – сначала Пааво. Ант отлично знал характер шефа, поэтому сейчас подробно и даже несколько нудно стал рассказывать все от начала до конца. Сначала о том, как Галя передала ему явщика, потом о том, как этот явщик выглядел в первые минуты и как сначала реагировал на первые вопросы; затем – как стал реагировать уже в ходе допроса. Сторожев выслушал доклад Анта, задал несколько обычных вопросов и повернулся ко мне. Я стал рассказывать все остальное. Я старался говорить без особых эмоций, подробно перечисляя все, что произошло, включая звонок снизу, то, как мы бежали к перекрестку, каким мне показалось положение тела, как шел опрос свидетелей, свои впечатления об этих свидетелях; потом о наших попытках определить сторону, откуда был произведен выстрел, и, наконец, впечатления от опроса участников опергруппы. Пааво положил на стол папку с протоколом допроса и сданные явщиком восемьдесят долларов, я – все, что нашлось в карманах Горбачева: паспорт, записную книжку, портмоне с деньгами, авторучку, брелок с ключами и носовой платок.

Выслушав нас, Сторожев бегло просмотрел протокол, паспорт. Полистал записную книжку. Как будто бы нашел что-то, вгляделся. Нет, отложил. Вздохнул.

– Вот что, Володя. Ты… ознакомился с бумагами, которые я тебе оставил утром?

С бумагами, которые шеф оставил мне утром. Сводка «14-В». Возможный провоз магнитного контейнера. «Норденшельд». Конечно, я с этими бумагами ознакомился. Судя по всему, этот вопрос означает – я все-таки должен буду заняться предполагаемой контрабандой.

– Сергей Валентинович, конечно. Я знал об этой сводке и раньше. Но сейчас еще раз, про себя, проработал.

– Очень хорошо. В таком случае у меня к тебе такая просьба – прорабатывай дальше. Так, чтобы к утру… да, к утру ты как можно больше знал о «Трансбалтик шип лайн», «Норденшельде» и всем, что с ними связано.

– Понял, Сергей Валентинович.

– И ты, Ант, тоже полистай, посмотри. Ну там, какие на этой линии рейсы, заходы. Как суда встают к стенке, каким бортом и на какой причал. Ясно?

– Ясно, Сергей Валентинович. А как же наш законный, Горбачев?

– Ваш законный Горбачев свалился, знаете, как куль на голову. – Сторожев снова, но теперь уже с досадой, полистал записную книжку. – Упустили?

Мы с Антом решили промолчать.

– Упустили. И не нужно этих взглядов и обиженного вида.

– Сергей Валентиныч, – начал Ант, – но ведь он… Он же ничего, ни с какого бока.

– Ни с какого бока. В любом случае вы должны были что-то увидеть. А если не увидеть, на худой конец хотя бы прочувствовать. Ладно. Допускаю, что оба вы здесь… ну, будем считать, как бы ни при чем. Вы понимаете – как бы. Все это. – Сторожев, будто решив составить какую-то сложную конструкцию, положил на папку с протоколом паспорт и записную книжку. Подумав, добавил туда же портмоне, авторучку, брелок с ключами и носовой платок. – Все это я пока оставляю себе. Вас же прошу заняться тем, о чем я уже говорил. И завтра утром, в девять, быть у меня. Вы все поняли?

– Так точно, Сергей Валентинович. – Не сговариваясь, мы встали и пошли к себе в четырнадцатую.

На следующий день ровно в девять утра мы с Антом вошли в кабинет Сторожева. Я наверняка знал, что предыдущие сутки не только для меня, но и для Анта не прошли даром. Впрочем, не знаю уж, как Ант, но я, хотя мне и казалось, что все это мной давно изучено, тщательно проработал все, что касалось или могло касаться «Трансбалтик шип лайн», «Лисичанска» и особенно «Норденшельда». Работа была скучной и необходимой, но увы, еще и еще скучней она показалась мне оттого, что, собственно, и изучать-то тут было вроде нечего. Еще раз переписать фамилии капитанов, старпомов и остальных помощников. Снова просмотреть типовую схему «Норденшельда». Еще раз подчеркнуть, что в районе тридцать шестого – тридцать седьмого шпангоутов на уровне ватерлинии расположена бельевая. Отметить, что ее иллюминатор при стандартном положении на стоянке обращен в сторону «от причала» и находится примерно в пятидесяти – шестидесяти сантиметрах над водой. Так что если, допустим, магнитный контейнер на днище будет снабжен магнитными ножками со взрывным срезающим устройством и дистанционным управлением среза, то всплывет этот контейнер после отделения от днища как раз около иллюминатора этой бельевой. А значит, доставать такой всплывший контейнер – скажем, каким-нибудь нехитрым устройством вроде багра – удобней всего будет именно из этого помещения.

Проникнуть же в такую бельевую во время стоянки для любого пассажира «Норденшельда» будет довольно просто. Тщательно изучил я и все остальное – естественно, в той мере, в какой мог изучить. Пассажиров-круизников на судах типа «Норденшельда» обычно бывает от ста пятидесяти до двухсот. Состав, как правило, – люди выше среднего достатка. Бизнесмены, технические специалисты, работники прессы. Большинство, как принято в таких случаях, идут в круиз с женами и детьми.

Прикидывая про себя все это, я следил, как Сторожев не торопясь раскладывает на столе атрибуты вчерашнего происшествия: паспорт Горбачева, записную книжку, портмоне. Но теперь ко всему этому добавилось нечто новое, и это новое – по крайней мере, по тому, что я знал, – не имело к Горбачеву никакого отношения. Во-первых, несколько стодолларовых банкнотов, как мне показалось, совершенно новых, будто только что отпечатанных. Горбачев вчера тоже сдавал доллары, но их было всего восемьдесят и – я хорошо помнил – в десятидолларовых купюрах. Но главное, на краю стола Сторожева лежал сейчас небольшой плоский металлический бачок. Бачок был прямоугольным, примерно сорок на семьдесят сантиметров. Кажется, это и есть магнитный контейнер. Кроме того, тут же, рядом, лежали заполненные бланки баллистической и медицинской экспертиз и большая пачка фотографий, изображающих мертвого Горбачева.

– Ну, что. – Сторожев взял записную книжку и паспорт. – Подключил я вчера к этому делу изрядное количество людей. Изрядное. И все без толку. Просто без толку, ребята, и насчет вашей вины беру все свои слова назад. – Шеф раскрыл и снова закрыл паспорт. – Горбачев Виктор Владимирович. Зав продуктовым складом восемнадцатой продбазы. Продбаза эта занимается снабжением школ, техникумов и вузов. Ни в чем особенном, кроме мелкой спекуляции, этот Горбачев не был замечен. И то умозрительно. Умозрительно, понимаете? Без всяких доказательств. Ну, вполне могло быть, что он, как говорят, фарцевал. Баловался валютой. Но доказательств об этом ни у кого не было, весь криминал на себя он фактически выложил сам, вот в этом допросе. – Сторожев потрогал папку. – Тебе, Ант. Что же его побудило это сделать? А? Вы оба не можете мне объяснить? Ант? Володя?

– Сергей Валентиныч, я сделал все, что мог. – Ант пожал плечами. – Вы спросите что-нибудь полегче. Ну… в таких случаях обычная причина – трусость.

– Трусость?

– А что, разве так не бывает? – Ант прищурился. – Бухнуло в голову? Просто испугался человек? Можно допустить – почудилось, что следят. Как говорят фарцовщики, секут. Ну и во избежание, так сказать, он из двух зол выбрал меньшее.

– Все это верно. Но ощущение. Понимаешь, Ант, ощущение! Сам-то он что говорил? То же, что в протоколе?

– Да. Надоело. Устал.

– Устал. А ведь, судя по собранным сведениям, этот Горбачев жил припеваючи. Был завсегдатаем лучших ресторанов города. Не ощущал никакого недостатка в деньгах.

– Но ведь так же и должно быть, Сергей Валентиныч, – в сердцах сказал Пааво.

– Может быть, может быть. Но, кроме того, были тщательно опрошены все его родственники. У Горбачева здесь, в Таллине, живут мать, отец и старший брат. Потом опросили друзей, приятелей, просто знакомых. Их у Горбачева, кстати, набралось довольно много. Конечно, мы понимаем: личная жизнь человека часто бывает за семью печатями. Но все-таки, если никто, абсолютно никто при первых опросах не мог сказать, что Горбачев был чем-то озабочен, обеспокоен и так далее, это о чем-то говорит. Он как будто бы был абсолютно доволен жизнью.

– Ну, это еще не повод, – заметил Ант. – Опросы, сами знаете, Сергей Валентиныч, вещь ненадежная.

– Поэтому мне так и важно… ощущение. Ощущение, Ант.

– Ощущение одно, Сергей Валентиныч. Испуг.

– А у тебя, Володя?

Я подумал. Пожалуй, Ант прав.

– То же самое. Мне показалось – просто испугался парень.

– Испугался… Испугался. А чего?

– Наказания, естественно.

– А может быть, не наказания? – Сторожев помедлил. – Ладно, хорошо. – Он протянул нам бумажки с заключениями и фотографии. – Вот, посмотрите, баллистическая и трасологическая экспертизы, медицинское заключение, результаты вскрытия… ну и фото. Хотя вы сами все видели.

Мы с Антом старательно просмотрели заключения и фото. Ничего нового для нас в них не было. И все-таки мне сейчас хотелось хоть что-то выцарапать из этих заключений. Я вгляделся. «Бригада патологоанатомов… в составе… установила… Пробита правая височная кость… с одновременным поражением… Смерть… наступила мгновенно».

– Судя по всему, стрелял специалист. – Сторожев взял одну из фотографий. – Как в десятку. Специалист, который умело использовал обстановку, приготовившись к стрельбе заранее и применив глушитель и оптический прицел. Дополнительные данные в пользу этого заключения: ни в одном из домов, откуда мог быть произведен выстрел, не обнаружено никаких следов стрелявшего. Не найдено ни одного свидетеля, который мог бы хоть что-то сообщить. Скажем хотя бы, кто видел что-то подозрительное. Или кого-то. Будто не человек стрелял, а тень. Выстрелила эта тень бесшумно – и нет ничего.

– Сергей Валентинович, это, кстати, вполне возможно, – сказал Ант. – Просто для такого выстреле надо было знать, что Горбачев придет к нам с утра. У того, кто стрелял, наверняка была облюбованная заранее точка. Бесшумно выстрелить, насадив глушитель, и попасть с первого выстрела в висок для классного стрелка, да еще с оптическим прицелом, – задача нетрудная. А скрыться… Скрыться в такой ситуации, пока разберутся, что к чему, еще проще. Спрятал оружие, скажем, в портфель или в сумку, вышел на улицу. И привет.

– Хорошо излагаешь. Не спорю. Но спрашивается: зачем было такому человеку убивать, в общем, мелкого спекулянта, шестерку? Володя, вопрос и к тебе.