Немой набат. 2018-2020

Вздор! Это пороки старших поколений.

– Да нет, ребята, не в этом дело, – всё так же задумчиво продолжила Ирина. – Понимаете… Однажды наш пациент мимоходом шутливую фразу бросил, а она у меня в мозгу и застряла, многое мне объяснила. Он сказанул между делом, что, мол, он человек свободный, может и вправе делать всё, что ему скажут. Вот это «свободен делать что скажут» и показалось мне главным сравнением прошлого и нынешнего. А сравнение-то в том, ребята, что ничего не изменилось, как было, так и осталось. Как были люди подневольными, такими и сейчас пребывают. Ни равенства, ни согласия. Отсюда – раздражение, отторжение. Вы, – запнулась, – Власыч, спрашиваете, что общего, а вот оно и есть общее. На какой бы манер человек ни говорил, о чём бы ни сокрушался, а сразу видно: его эта «свобода» точит. А за этой «швабодой» маячит отсутствие перспективы жизни. И я же вижу, что у многих больных происходит как бы капитализация страха, он нарастает. Это и есть рядовые персонажи русской жизни.

После тоскливых жизнеречений Ирины Добычин тяжело вздохнул:

– Глубоко пашете, Ирина. Всё так. Только причины у прошлой и нынешней «свободы» разные. По поводу этих причин дураки кричат: сменили шило на мыло. А кто поумнее, понимающие, что к чему и отчего, почему народу сегодня не сладко, говорят иначе: перешли от атеизма к сатанизму. Не в религиозном, разумеется, смысле, а в олигархическом.

Две бутылки коньяка уже стояли на полу, держать пустую посуду на столе – плохая примета. И хотя головы оставались ясными, мужики потихоньку соловели, начали косноязычить, хоровод слов вырвался из-под контроля. Разговоры пошли вразброд, каждый о своём. Добычин почему-то вспомнил, как идиоты-америкосы ввели эмбарго на поставку в Москву-80 кока-колы, решили, будто отсутствие её торпедирует Олимпиаду. Донцову на память пришло, как Шаляпин, опустившись на колено перед царской ложей Большого театра, пел Николаю II «Боже царя храни!», за что левые освистывали его до конца жизни. А Синицын бубнил, что Ельцин на пьянках с Кучмой всегда говорил: «Каждое утро встаю и прежде всего думаю только о том, что бы мне сделать для родной Украины».

Ирина чутко уловила момент.

– Ребята, раскудахтались вы славно. Слухать очень интересно, никогда в такой знатной компании не бывала.

– Понял, понял… – кивнул Донцов, поднимаясь на неверных ногах и слегка пошатнувшись.

Жора, нащупавший на полу бутылку и пытавшийся что-то нацедить в свою рюмку, заблеял:

– Ва-аше бла-агородие, госпожа удача… М-мужики, вызывайте т-такси и по д-домам. А я Ирке убраться помогу.

– Пришли ниоткуда и уйдём в никуда, – покачиваясь, галантно прощался с Ириной Добычин.

Глава 13

Соснин, известивший своего московского куратора Тэда Кронфильда о затянувшемся из-за пандемии пребывании в столице, не получал от него никаких советов и начал привыкать к беззаботному ничегонеделанью, даже слегка жирком заплыл. «Подъёмные», как он называл средства, поступавшие по линии Винтропа, шли регулярно, – уже не на карточный счёт, как в Вильнюсе, а учитывая российские строгости, через некоего забавного субъекта, назвавшегося Алёшей. Он позвонил, обратившись к Соснину по имени-отчеству – Дмитрий Евгеньевич, и сказал:

– Завтра в шесть вечера жду вас у выхода из метро «Серпуховская». Вы будете держать в левой руке газету трубочкой и по три раза, с перерывами, похлопывать ею по ладони правой руки. – Прощаясь, акцентировал: – Левой, три раза.

Есть приёмы, которым не надо обучать, понять их не ахти как сложно.

Соснин понял сразу.

Алёша оказался непримечательным невысоким очкариком с растрёпанной чёрной шевелюрой и обязательным для такого типажа рюкзачком «Робинзон». По возрасту и глубокомысленному выражению лица он походил на личность аспирантского сословия. С видом крайне занятого делового человека, хотя был всего лишь курьером, он передал Дмитрию файлик с листками писчей бумаги, между которыми прятался конверт. «А почему этот курьер Алёша, подвяжи калоши, и впрямь не может быть аспирантом? – думал потом Соснин. – Наверняка развозит конверты не только мне, ему доверяют, приплачивают и что-то обещают. Для креативной популяции, – а он явно из них, – двойная жизнь стала едва ли не нормой».

Алёша звонил раз в месяц и говорил:

– Дмитрий Евгеньевич, завтра в шесть.

Но не финансовые приветы от Винтропа делали московский этап жизни абсолютно безмятежным. Соснин крупно заработал на левой заказухе от Суховея. За бешенный двадцатитысячный гонорар пристраивая «джинсу» в СМИ, он, не будь дураком, содрал с барана две шкуры, хорошо завысив расценки за размещение компромата. Наличка!

Однако сытая, бездельная, безмятежная жизнь, да ещё в тисках принудительного масочного режима, ограничившего тусовки, постепенно стала тяготить. Одолевали скука и пошлость. Мода Соснина не слишком заботила. В плясуны рок-н-ролла он никогда не лез. Не был ни сексуальным неудачником, ни страдальцем от непотребства, падким на платных девок. У него случилась пара быстротечных вульгарных романов с девицами, всплывшими из давних-давних столичных связей в журналистской среде. Впрочем, это были всего лишь дежурные, не жаркие встречи с теперь уже замужними женщинами, откликавшимися на его предложения скорее из любопытства. Желалки – только и всего! К ним и клинья подбивать не надо, с амурами подъезжать незачем – глаза с блядинкой. Куда до них вавилонским блудницам! Простота нравов, рождённая новейшей моралью, шагала под руку с разгулом потребительских страстей. Иногда Дмитрий не мог понять – это утеха или бремя?

Однажды, скуки ради «листая» старые записи в смартфоне, он наткнулся на телефон какой-то Полины и долго вспоминал, кто такая. Потом сообразил, вернее, вычислил по датам: та, с короткой стрижкой под мальчика, которая прошлым летом мелькнула в Поворотихе с долговязым хахалем. Как-то Соснин встретил её в «Засеке» одну, стал заигрывать, и она на удивление легко согласилась скинуть свой телефончик. От нечего делать Дмитрий нажал кнопку вызова и услышал приятный, спокойный, строгий голос:

– Я вас слушаю.

– Здравствуйте, Полина, – игривым тоном начал он. – Вы наверняка меня не узнаёте. Мы с вами в прошлом году пересекались в Поворотихе, в «Засеке». Меня зовут Дмитрий.

После короткой вспоминательной паузы Полина ответила менее строгим голосом, но с иронией:

– Да, это была незабываемая встреча.

Разговор пошёл, и Соснин без проволочек, с неотразимым холостяцким напором предложил увидеться снова. Но ответ был неожиданным:

– Понимаете ли, Дмитрий, сейчас я очень занята. Не в смысле данного момента, а с учётом ближайших двух-трёх недель. Когда освобожусь, если вы не возражаете, позвоню, и мы продолжим беседу.

Соснин недоумевал: телефонная Полина ну никак не походила на простушку-хохотушку из Поворотихи, которую он помнил. Но через несколько минут забыл о несуразном телефонном порожняке, снова погрузившись в затяжную скуку. Тягучая безынтересность жизни продолжала угнетать. Ему необходимо было чем-то заняться. И он запросил у Валентина встречу – давно не прогуливались по старому маршруту вдоль Кремлёвской набережной.

Тема была одна.

– Валь, помнишь, когда шёл левый заказ, ты говорил, что выведешь меня на серьёзные банковские круги?

Суховей на миг растерялся, но быстро извлёк из памяти тот разговор в квартире Димыча. Чтобы разжечь азарт и кураж, ему пришлось «метать икру» – перейти на дешёвый трёп с несбыточными обещаниями.

– Ты чего молчишь, Валь? Забыл?

Но теперь у Суховея были на руках козыри, и он выложил их на стол.

– Как не так! Вопрос гораздо глубже. После Поворотихи ты в обойме, на тебя рассчитывают и кое-что разработали под Соснина. – Суховей намеренно говорил о Димыче в третьем лице, как бы намекая, что решение принимал некий синклит. И выложил отработанный в годы учёбы именно для таких случаев приём: – Ты просто опередил события, я намечал наш разговор примерно через неделю.

– Как всегда, интригуешь?

– Тут не до интриг, ситуация архисерьёзная. Скажи: Подлевский знает, что ты написал и разместил компромат на престижный банк?

– Ты что, спятил? Конечно, не знает. За кого ты меня принимаешь?

– Отлично! Мы так и думали.

– Но при чём тут Подлевский?

– Не задавай вопросов, пока я не изложу всё, что отныне тебе предстоит учитывать. Пожар в Поворотихе – дело тёмное, нас он не касается. Но позднее выяснилось, что именно после того ЧП, всколыхнувшего село, на верхах приняли решение вести газопровод в обход Поворотихи и бросили на это бешеные деньжища. Что же получается? Ты помнишь, мы слегка притормозили публикацию твоей статьи. Почему? Да потому, что был расчёт спровоцировать сельский бунт ближе к осени, а ещё лучше – когда зима у дверей. Тогда вариант обходной трубы сорвался бы наверняка, до холодов не успели бы, а в снегах ковыряться – пропащее дело. Их ведь сроки поджимали, до Нового года не управятся, весь проект лопнет.

И вдруг этот пожар, резко ускоривший события. В итоге газопровод проложили, а Боб рвал и метал. Теперь скажи: на кого сработал Подлевский, получивший, кстати, сто тысяч долларов? Я вот этими руками их передавал, – раскрыл перед носом Димыча ладони. – И главное: кабы не твоя ценнейшая информация, мы вообще не узнали бы, что за пожаром стоял именно Подлевский.

Тут Димыч сдержаться не мог и, как пишут в летописях, «встрепенулся великим трепетом». Слишком прочно сидела в памяти слежка, которую он вёл за людьми Подлевского.

– Валька! Клянусь честью, вот те крест, я тоже подумал о роли Подлевского. Хотел у тебя спросить, да убоялся, как бы глупость не сморозить.

Суховей пропустил реплику мимо ушей, сказал главное:

– В общем, ты понял, что за Подлевским нужен глаз да глаз. Не зря тебя подсадили под него в Поворотихе. Теперь Соснина снова вводят в игру: попросишь Подлевского вывести тебя на солидные банковские круги.

Димыч от удивления даже рот раскрыл, изготовившись что-то воскликнуть. Но Суховей опередил:

– Чего рот раззявил? Пушку вкатят. Заткнись и слушай. Подлевский обзавёлся очень прочными связями в одном из самых крупных банков… Димыч, вцепись в парапет, а то опрокинешься в воду… Именно в том банке, на который ты накропал компромат.

Соснин инстинктивно опёрся рукой на гранитный парапет.

– Более того, Димыч, я сейчас изложу инфу, по которой ты поймёшь, как глубоко мы влезли в это дело. Я знаю, с кем сведёт тебя Подлевский, и дам установку по этой персоне, – некий Хитрук, формально помощник Председателя Правления банка, а конкретнее – того самого банкира, коего ты ославил. Почему формально? Да потому, что для Хитрука банк – это крыша. Он сапог не стоптанный, высоко летает, напрямую работает на Администрацию Президента. Изучает политический андерграунд и, кстати, будет заинтересован в знакомстве с тобой. А ты, уж пожалуйста, предстань перед ним матёрым журналюгой, прекрасно знающим настроения своей среды.